Розмари и Джуди улыбнулись друг другу и подчинились воле Ирвинга Берлина.
Энди предпочел танцевать в обнимку и продекламировал матери на ухо:
— «Разве не видишь, как я хочу с ним поменяться местами? Может быть, сменишь партнера и потанцуешь со мной?"
— Решил в эстрадные певцы податься?
— Это пойдет под рубрикой «великое общение». Как и твое платье. «Назад, иль ты сошел с ума?"
Он оторвался от Розмари и повел, кивая танцующим рядом парам со словами: «Люблю вас».
Она перевела дух и, когда Энди ее поворачивал, посмотрела ему в глаза.
— Крейг там с ума сходит, не знает, что вырезать, — сказал он. — Из тебя. Меня уже всего выкинул. Ну, почти всего. Назовем этот выпуск «Маме Энди».
— А я вас обоих люблю! — крикнула им девочка лет восьми-девяти; она танцевала, стоя на туфлях. — Мы зажжем свечи в Колониальном Вильямсберге
[12]
.
— Люблю тебя, милочка, — сказала ей Розмари.
— Люблю тебя, лапочка, — крикнул Энди. И улыбнулся матери. — Хочешь еще выступить? — Он наклонил ее почти до самого пола. — Насчет того, как зажигать свечи в разных часовых поясах.
— С удовольствием. Вообще-то я уже подумывала, не начать ли карьеру киноартистки.
— Не надо, — улыбнулся он.
— Почему? Я же великий излучатель искренности и чистосердечия, забыл? С Нового года начинаю новую жизнь, буду излучать самостоятельно в каком-нибудь телешоу. Меня уже пригласили на ленч все телекомпании, и я не собираюсь отказываться.
Кружась вместе с нею, Энди проговорил:
— Не надо слишком уж полагаться на этих людей. Они быстро загораются и быстро остывают.
Розмари отстранилась и внимательно посмотрела на сына. Ее ладонь ощутила сокращение его мускулов — Энди пожимал плечами.
— Просто я не хочу, чтобы в один прекрасный день тебя постигло горькое разочарование. — Он отвернулся.
— Да что ты, Эндрю, брось! Вот увидишь, как они запрыгают, когда я скажу, что заинтересована. И не остынут, не беспокойся. Ты же знаешь, это правда.
Он встретил ее взгляд. Кивнул:
— Предполагаю.
— Предполагаешь?
— Мы назовем близнецов Эндрю и Розмари! — пропела рядом с ними женщина с огромным животом, обтянутым зеленым шелком.
Ей вторил супруг:
— Люблю вас обоих!
Оркестр заиграл «Синие небеса».
— Благослови их! — воскликнула Розмари, раскачиваясь вместе с Энди. — Скажи «люблю вас!».
Она дернула сына за волосы на затылке, и он посмотрел на танцующую пару. Сказал «люблю вас» и провожал взглядом, пока они не исчезли среди других танцоров.
Розмари глубоко вздохнула, пригладила ему волосы, прильнула щекой к его плечу. И тихо запела, поворачиваясь вместе с ним:
Ничего, кроме синих небес,
Отныне и навек.
Никогда не видал я,
Чтоб солнце сияло так ярко…
Энди потряхивал головой, словно гнал хмель, и улыбался танцующим вокруг.
Они остановились перед дверью ее номера. Джо выглядел несколько смущенным и растерянным. Его руки потянулись к голым плечам Розмари — и застыли совсем рядом, в одной десятой дюйма от них. Казалось, он не смеет преодолеть эту последнюю десятую часть дюйма, не может решиться на столь дерзостное интимное прикосновение, хотя и понимает, что оно будет ему дозволено… Более того, в данной ситуации неприлично не совершить этой дерзости.
— Мама Энди, — в каком-то священном ужасе произнес он. — Мне даже не верится…
Дежурный в холле отсутствовал. Возможно, парню успели подсказать, что ему самое время прогуляться в туалет и подольше мыть руки.
— Джо, — решительно сказала Розмари, — иногда слава и впрямь ударяет мне в голову. Но вообще-то я хорошо осознаю, что Энди не Иисус, а я не дева Мария. Меня зовут Розмари, фамилия моя Рейли, и я родом из Омахи. Мужчины в нашей семье университетов не заканчивали, зарабатывали на жизнь физическим трудом, должали мяснику и булочнику. Словом, я не графского рода.
Джо сделал глубокий вдох, выдохнул короткое «Ясно!» — решительно обнял Розмари и приблизил свой рот к ее рту. Она с готовностью обвила руками его шею, и они слились в долгом поцелуе.
Когда они разъединились, она улыбнулась ему, достала из свой сумочки карточку-ключ, вставила ее в прорезь замка и открыла дверь.
Повинуясь указующей ладони, Джо вошел первым. Розмари последовала за ним и заперла за собой дверь.
В гостиной она достала из бара две миниатюрные бутылочки «Реми Мартена» и два бокала. Они сели на софу, чокнулись, выпили — и долго-долго обнимались и целовались в едва освещенной комнате.
После очередного поцелуя, нежно гладя ее щеку, Джо произнес:
— Должен тебе кое-что сказать… С тех пор как я расстался с Ронни, я вел отнюдь не монашеский образ жизни. А поскольку кругом гуляет такая зараза, я считаю своим долгом провериться, прежде чем мы… ну, ты понимаешь… Не хочу подвергать тебя риску. Но у меня есть предложение. Буду рад, если ты согласишься.
— Что за предложение?
— Насчет новогодней ночи. Все мы будем торжественно зажигать свечи по случаю наступления двухтысячного года — и вам с Энди придется делать это перед камерами и при огромном стечении публики. Поскольку это будет в семь часов вечера по нашему времени, то мы с тобой могли бы зажечь свечи еще раз — уже в полночь, будучи только вдвоем. Пару лишних свечей я уж как-нибудь припасу.
— Замечательно придумано, Джо, — с улыбкой согласилась Розмари.
Они снова слились в долгом поцелуе.
— По-моему, это здорово — начать новое тысячелетия с хорошего… м-м-м! Розмари рассмеялась.
— Давай выпьем за грядущий хороший «м-м-м!» — сказала она.
— Полагаю, по количеству секса первая ночь двухтысячного года переплюнет любую ночь в предыдущие десять веков. Как только потухнут свечи, все побегут по койкам — и такой скрип пойдет по всей планете!
Тут они весело чмокнули друг друга в губы и уже на пару расхохотались.
Отсмеявшись, Джо сказал:
— Вот уж никогда не думал, что между нами может что-нибудь быть. Приятнейшее чудо, черт возьми!
— А для меня это не сюрприз, — весело заявила Розмари. — Когда я увидела тебя в первый раз, то сразу решила: старичок, но какой сексуальный!
— Ну, спасибо, Розмари. Всем комплиментам комплимент!
— Да ты не дуйся. Я ведь тогда по инерции продолжала считать, что мне тридцать один… Впрочем, я и сейчас временами забываю о своем реальном возрасте.
