— Я знал Эллен.
— Это я уже поняла. И вы знакомы с Бадом?
— Не имею этого удовольствия.
— А можете вы мне объяснить, почему вы возводите на него обвинения за его спиной?
— Это длинная история, мисс Кингшип.
— Вы уже достаточно сказали, Гант, — вмешался Кингшип.
— Приходилось вам когда-нибудь слышать о законе, карающем за клевету? — резко спросила Мэрион. — Да, лучше вам уйти, — продолжала она, видя, что ее отец направился к двери и делает Ганту знак следовать за собой. — Одну минуту, — добавила она, когда Кингшип уже открывал дверь. — Собираетесь вы прекратить эту милую игру?
— Уверяю тебя, Мэрион…
— Прекратите вы ее?
— Хорошо, Мэрион… Ты все же придешь сегодня обедать? — смиренно спросил он.
— Да… Но только потому, что не хочу огорчать мать Бада, — сухо сказала Мэрион после минутного колебания.
Кингшип закрыл дверь.
Они зашли в аптекарский магазин на Лексингтон-авеню. Гант заказал яблочный пирог и кофе, Кингшип — стакан молока.
— Мы не потеряли времени даром, — заявил Гант.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мы знаем теперь основное. Он не говорил с ней о Стоддарде, а это значит…
— Вы слышали, что сказала Мэрион, — перебил его Кингшип. — Они избегали эту тему из-за Эллен.
— Послушайте, — укоризненно возразил Гант, — такое объяснение удовлетворяет вашу дочь, потому что она влюблена! Но можете вы представить себе парня, который не рассказал бы своей невесте об учебных заведениях, которые он посещал?..
— Все же он не обманул ее, — заметил Кингшип.
— Нет, он просто умолчал, — иронически согласился Гант.
— Принимая во внимание все обстоятельства, мне это кажется понятным.
— Само собой разумеется… Если под «обстоятельствами» подразумевать его отношения с Дороти.
— Вы не имеете права делать подобные предположения.
Гант отпил немного кофе, добавил сливок и сделал еще глоток.
— Ведь вы боитесь ее, верно? — спросил он.
— Боюсь Мэрион? Какая нелепость! — воскликнул Кингшип и резким движением поставил на стол стакан с молоком. — Но человек считается невиновным пока его виновность не доказана.
— Следовательно, нам ничего другого не остается, как искать доказательства.
— Вот видите! Еще не начав, вы убеждены, что это охотник за приданым.
— Я убежден в гораздо более страшных вещах! — возразил Гант, поднося ко рту кусок пирога. — Как вы собираетесь теперь поступить?
— Да никак, — ответил Кингшип, опустив голову.
— Вы позволите им вступить в брак?
— Я не мог бы им помешать, даже если бы захотел. Ведь они оба совершеннолетние.
— А если нанять сыщиков? До свадьбы остается четыре дня, возможно, за это время они что-нибудь обнаружат.
— Да, «возможно», — сказал Кингшип. — Если будет, что обнаруживать. Но Бад может заметить, что за ним следят и сообщить об этом Мэрион…
— А вы нашли нелепым мое предложение, что вы боитесь Мэрион! — с улыбкой заметил Гант.
Кингшип вздохнул.
— Выслушайте меня, — сказал он, не глядя на Ганта. — Я имел жену и трех дочерей. Двух из них у меня отняли, а жену я потерял по собственной вине. Не исключено, что я в ответе и за смерть одной из дочерей. У меня осталась только Мэрион. Мне пятьдесят семь лет, и у меня нет никого, кроме нее и нескольких не слишком близких друзей, с которыми я играю в гольф и веду деловые разговоры.
Гант промолчал.
— Ну, а вы? — снова заговорил Кингшип, резко поворачиваясь к нему. — Вас-то что привлекает в этом деле? Вам хочется дать пищу вашему серому веществу и демонстрировать перед всеми ваш блестящий интеллект?
— Возможно, — непринужденным тоном ответил Гант. — Но возможно также, что я вижу в этом человеке убийцу ваших дочерей и имею слабость думать, что убийство должно быть наказано.
— Лучше бы вам вернуться в ваш Йонкерс и более приятно провести каникулы, — предложил Кингшип, допивая молоко.
— Уайт-Плейнс, — поправил его Гант и подобрал вилкой последние крошки пирога. — У вас язва? — спросил он, бросив взгляд на пустой стакан Кингшипа.
— Да.
— И весите, к тому же, по крайней мере десять кило лишних, — добавил Гант, оценивающе глядя на него. — Бад рассчитывает, вероятно, что вы проживете еще лет десять. Но может случиться и так, что года через три-четыре он потеряет терпение и решит вмешаться…
Кингшип встал, положил доллар на стойку и направился к двери.
— До свидания, мистер Гант, — просто сказал он.
— Закажете еще что-нибудь? — спросил бармен, взяв доллар.
Гант покачал головой.
Он успел в последнюю минуту на поезд, отходивший в Уайт-Плейнс в пять девятнадцать.
9
В своих письмах к матери Бад лишь неопределенно намекал на богатство семьи Кингшип. Он был уверен, что она так же плохо представляет себе роскошь, окружающую президента медеплавильной компании, как какой-нибудь юнец описываемые в книгах сцены оргий. Поэтому он заранее радовался при мысли, что познакомит ее с Мэрион и ее отцом и приобщит к этой роскоши, которая внушит ей особое уважение к сыну.
Но вечер у Кингшипа принес ему разочарование.
Не потому, что впечатление, произведенное на мать, оказалось слабее, чем он ожидал. Глаза миссис Корлис замечали все: великолепные ковры, фрак метрдотеля, шампанское в хрустальных бокалах. Нет, вечер для Бада был испорчен тем, что Мэрион и Лео, как ему показалось, были на ножах. Если Мэрион и обращалась изредка к отцу, то, видимо, только для соблюдения приличий. Причиной их разногласий был, вероятно, он сам: Лео, разговаривая с ним, отводил глаза, а Мэрион все время называла его «милый», чего она никогда раньше не делала на людях. Беспокойство терзало его.
Обед решительно не удался. Отец с дочерью явно не хотели разговаривать друг с другом, а мать с сыном не могли, потому что все, что им хотелось бы сказать, не было предназначено для чужих ушей. Итак, Мэрион называла Бада «милый» и описывала своей будущей свекрови квартиру на Саттон-Террас, миссис Корлис беседовала с Лео о «детях», а Лео просил Бада передать ему хлеб, избегая его взгляда.
Бад собирался один отвезти мать в отель, но Мэрион захотела сопровождать их. Они сделали крюк, чтобы показать миссис Корлис, незнакомой с Нью-Йорком, Таймс-сквер и ночную жизнь города.
— Я позвоню тебе позже, — сказал матери Бад, прощаясь с ней у лифта.
Миссис Корлис, не отпуская руки Бада, нежно поцеловала Мэрион.
На обратном пути Мэрион была молчалива.
