Содержание его было следующим:
«Мадемуазель Тереза!
Говорят, что вы потеряли собаку, которой очень дорожили, и эта собака — черный спаниель с одним белым пятном на шее. Вот уже скоро будет неделя, как мой муж нашел одну, чья внешность подходит этому, описанию. Желаете ли вы сегодня вечером удостовериться, действительно ли это ваша собака? В этом случае как ни жаль нам было бы с ней расстаться, мы поспешим ее вернуть ее законной владелице.
Имею честь и т. д.
Констан. Улица Сен-Мишель, 17, третий этаж».
Я вскрикнула, никому ничего не объясняя, схватила свою шаль и шляпку и выбежала.
В одно мгновение я оказалась на улице Сен-Мишель, поднялась на третий этаж дома номер семнадцать и позвонила.
Старуха открыла мне дверь.
— Мадам Констан? — спросила я.
— Вы мадемуазель Тереза?
— Да.
— Хорошо, пройдите в эту комнату, я пойду предупрежу мадам.
Меня провели в какую-то комнату. Я провела там не более пяти минут, как дверь открылась. Услышав этот звук, я повернула голову. У меня вырвался крик, всего лишь один:
— Анри!
И я бросилась в объятия того, кто только что открыл дверь…
На следующее утро я все еще была в его объятиях; только он обнимал меня безутешно плачущую и вне себя от отчаяния.
Гратьен, сознавая, что никогда ничего не добьется от меня и что вся моя любовь принадлежит его брату; Гратьен, которого я все время видела в военной форме, надел одежду своего брата, и как раз ту самую, которая была на Анри в тот день, когда я видела его в последний раз, и предстал передо мной в этом наряде.
Когда я увидела его таким, силы покинули меня; во мне осталась только моя любовь, и я была вся в ее власти.
Оба близнеца так были похожи друг на друга, что меня обмануло их сходство. Лишь на следующее утро Гратьен мне во всем признался.
— О! Презренный! — вскричал шевалье.
— Он не сам задумал все это, а уступил советам одного своего друга, которого звали Лувиль.
— Я знаю его! — воскликнул шевалье. — Продолжайте, дитя мое, продолжайте.
Глава XXVI,
В КОТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ЛЯ ГРАВЕРИ ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
Тереза продолжила свой рассказ.
Все дальнейшее в этой истории было так же просто, как и печально; и в двух словах я расскажу ее читателю.
Гратьена, который был не способен по своей воле совершить столь жестокий обман, толкнул на него Лувиль.
Полк получил приказ сменить место дислокации.
Лувиль дал понять Гратьену, что если он покинет Шартр, не став любовником Терезы, то в этом случае будет затронута его честь.
Два молодых человека подстроили ловушку, в которой бедное дитя оставило свою честь.
В течение суток Тереза была во власти своего рода безумия, в котором события, случившиеся в Париже, переплелись с теми, что произошли в Шартре.
Когда она пришла в себя, пожилая женщина, открывшая ей дверь и проводившая в эту роковую комнату, была около ее кровати.
Старуха сказала Терезе, что она может остаться в этой квартире, снятой для нее на год вместе с мебелью, которая теперь вся принадлежит ей.
Помимо этого, она должна была передать Терезе письмо от Гратьена и некоторую сумму денег.
Тереза сначала ничего не поняла из того, что ей говорили; до ее ушей доносились лишь невнятные бессвязные звуки.
Понемногу ее рассудок прояснился, и она все поняла.
Вчера вечером полк покинул город; Гратьен отбыл со своим полком. Она была покинута! И в обмен на ее украденную честь ей предлагали комнату, мебель и деньги!
Бедное дитя закричало от стыда я горя, бросилось к изножию кровати, поспешно оделось, оттолкнуло старуху, письмо и деньги и устремилось прочь из этого дома.
Но, очутившись на улице, — как быть дальше, что делать?
Она не знала этого.
Вернуться к мадемуазель Франкотт?
Невозможно! Что сказать? Как объяснить свое отсутствие и свое возвращение? Какое объяснение придумать своему горю?
Она обшарила свои карманы.
У нее было при себе тридцать или сорок франков; это было все ее состояние.
Она обратила свои мысли к смерти; но мужество, поддерживавшее ее во время первой попытки самоубийства, полностью покинуло ее во втором случае.
Она шла наугад, не разбирая дороги, держась за стены; и была так бледна, что многие прохожие обращались к ней с вопросом:
— Что с вами, дитя мое?
— Ничего! — односложно отвечала Тереза.
И продолжала свой путь.
В ее ответе чувствовалась такая боль, что ей уступали дорогу с некоторым почтением. В подлинном горе заключено свое величие.
Так она шла, спотыкаясь, не видя и не зная, куда несут ее ноги.
Она добралась до предместья Грапп.
Вскоре слезы, скопившиеся у нее в груди, так настойчиво заявили о своем желании излиться наружу, что Тереза, понимая, что сейчас разрыдается, стала искать место, где могла бы вволю поплакать.
Под рукой у нее оказалась дверь, и она толкнула ее.
Дверь открылась в темную, узкую и сырую аллею.
Тереза вошла в аллею.
Едва она это сделала, как ее страдание вырвалось Наружу и слезы градом покатились по щекам.
Это случилось вовремя: ее сердце готово было разбиться.
Сколько времени она проплакала так в этой аллее?
Этого она не могла сказать.
Почувствовав, что слабеет, и ища, куда бы присесть, она увидела какую-то лестницу и села на первую ступеньку.
Из состояния оцепенения ее вывело прикосновение чьей-то руки к ее плечу.
Это была старая женщина, живущая в этом доме, которая, возвращаясь к себе, заметила, как в полумраке вырисовывается нечто, похожее на силуэт человека.
Тереза подняла голову, она даже и не подумала вытереть слезы, катившиеся по ее прелестному лицу.
Это горе, такое искреннее, что невозможно было в нем обмануться, растрогало пожилую женщину.
Она участливо спросила у девушки, чем та занимается, чего бы хотела, и может ли она со своей стороны оказать ей какую-либо услугу.
Ответ Терезы состоял из полуправды-полулжи.
Она сказала, что является белошвейкой, что хозяйка прогнала ее и теперь она ищет жилье.
Все это было вполне правдоподобно; кроме одного, того, что столь простое несчастье послужило причиной такого безутешного горя.
