Ему принадлежало в королевстве не меньше городов и крепостей, чем королю. У него были Бруаж, Олерон, Ре, Ла-Рошель, Сомюр, Анже, Брест, Амбуаз, Гавр, Пон-де-л’Арш и Понтуаз, так что он подступал к воротам Парижа. Он хозяйничал в провинции и в крепости Верден. Помимо войск, стоявших в этих городах и цитаделях, у него был флот. У него были гвардейцы. Все ключи Франции находились в его руках.
Вся Франция не смогла бы, объединившись против него, выставить достаточно сильную армию. В тюрьмах, как в склепах, погребены были истинно преданные королю люди. «Оскорбление величества» означало теперь не преступление против короля или государства, но недостаток усердия и слепого повиновения королевскому министру в исполнении его желаний и замыслов.
Это то, что я должен был сказать Вам прежде всего остального, в этом мое оправдание, только поэтому я оставил Вас ради того, кто позднее отрекся от всех нас, от живых и от мертвых.
Все решил суд над старым маршалом де Марийяком и его казнь. Я переписывался с братом Гастоном и с королевой Марией Медичи (она всегда хорошо относилась ко мне) и решил связать с ними свою судьбу.
Помните ли Вы, как я был печален, как волновался и как прерывался рыданиями мой голос в тот день, когда я говорил Вам о своем будущем, менее надежном, чем у листка, только что появившегося на том дереве, под которым мы сидели, и когда я просил у Вас три месяца отсрочки прежде чем назвать Вас своей женой, хотя день нашей свадьбы должен был стать счастливейшим в моей жизни.
Мне уже были известны все планы моего брата Гастона, и я выступал посредником между ним и несчастным Монморанси.
Вы просите меня рассказать все до мельчайших подробностей. О, мне слишком важно оправдать себя в Ваших глазах, чтобы я мог забыть или пропустить хоть что-нибудь.
Нашими союзниками должны были стать испанцы и неаполитанцы.
После того как Монморанси выступил, неаполитанцы подошли с моря к Нарбону, но не решились высадиться. Что касается испанцев, то они дошли до Урхеля, но не пересекли границу.
Вы видели, как вокруг нарастает возмущение, Вы слышали мятежные крики в Баньоле, Люнеле, Бокере и Алесе. Однажды утром я — и сердце у меня при этом сжалось, ибо это означало нашу разлуку — показал Вам манифест, в котором мой брат Гастон объявил себя главным наместником королевства.
Вскоре Ваш отец получил от короля письмо: ему было приказано вернуться в Париж; из этого письма Вы узнали, что Гастон вернулся во Францию с восемнадцатью сотнями конников, что он сжег предместье Сен-Никола в Дижоне и дома членов парламента, подписавших смертный приговор Марийяку.
Я тоже получил письмо. Мой брат писал мне из Альби и требовал, чтобы я исполнил данное ему обещание.
В тот день, 14 августа 1632 года, я покинул Вас. Это роковая дата, глубокая и страшная отметина и на моем, и на Вашем сердце.
О, в Вашем письме все подробности моего отъезда верны, картина этой ночи правдива.
Только я видел Вас дольше, чем Вы меня: Вы стояли на балконе Вашей освещенной комнаты, я же удалялся в сторону темневшего горизонта.
Но наступила минута, когда за поворотом дороги я перестал Вас видеть.
Тогда в сомнении я остановил коня: не лучше ли мне забыть все свои обещания, все принятые на себя обязательства, принести честь в жертву любви и вернуться к Вам?
Но Вы уже закрыли окно, свет в нем погас, и мне показалось, что Господь велит мне продолжать путь. Я вонзил шпоры в бока моего коня, накинул на голову плащ и устремился в темноту, крича самому себе, чтобы забыться:
«Вперед! Вперед!»
Через день я был в Альби, у брата. Он оставил меня там с пятью сотнями поляков, а сам двинулся к Безье.
29 августа, получив приказ маршала-герцога присоединиться к нему, я выступил с моими людьми, и 30-го вечером мы соединили свои войска.
31 августа состоялось совещание. Мы получили сообщение, что г-н де Шомберг двигается к Кастельнодари, и решили выступить навстречу ему, но он опередил нас, завладев домом, стоявшим всего в десяти минутах пути от нас, и устроил в нем пост.
Это произошло 1 сентября в восемь часов утра.
Узнав о случившемся, маршал-герцог с пятью сотнями человек двинулся в сторону армии маршала де Шомберга, подошел к тому дому на расстояние выстрела и обратил в бегство тех, кто в нем находился.
Господин де Монморанси оставил в доме сто пятьдесят человек и вернулся к нам, окрыленный первым успехом.
Мы собрались вместе в доме на окраине деревни — мой брат Гастон, г-н де Риё, г-н де Шодбонн и я.
«Сударь, — сказал герцог, приблизившись к моему брату, — сегодня вы одержите победу над всеми вашими врагами, соедините сына и мать. Но для этого, — добавил он, обнажив свою окровавленную шпагу, — ваша шпага к вечеру должна стать красной по рукоятку, как моя стала еще утром».
Мой брат не любит обнаженных шпаг, тем более покрытых кровью, и он отвел глаза.
«Сударь, — сказав он, — неужели вы никогда не утратите привычки к бахвальству? Вы давно обещаете мне громкие победы, вынуждая довольствоваться надеждами».
«Во всяком случае, — ответил маршал, — если даже предположить, что вы правы и я даю вам лишь надежды, это все же больше, чем дает король, ваш брат, который только отнимает их, даже надежду сохранить жизнь».
«Сударь, — продолжал Гастон, пожав плечами, — неужели вы считаете, что жизнь наследного принца может подвергнуться опасности? Что бы ни случилось, я всегда смогу обеспечить безопасность себе и еще трем особам».
Маршал горько усмехнулся и, не отвечая больше принцу, направился к нам.
«Ну вот, — сказал он, — еще ничего не началось, а он уже струсил. Он намерен бежать вместе с нами в качестве четвертого. Но ни вы, господин де Море, ни вы, господин де Риё, ни я не собираемся сопровождать его».
Мы поддержали его решете.
«Что ж, — продолжил маршал-герцог, — присоединяйтесь ко мне, а его надо было заранее связать обещанием, чтобы в конце концов заставить обнажить шпагу».
В эту минуту нам сообщили, что войска маршала де Шомберга, выйдя из леса, двинулись к нам.
«Итак, господа, по местам! — сказал маршал-герцог. — Час настал».
Нам надо было перебраться через реку по небольшому мосту; маршал де Шомберг мог бы загородить нам дорогу, но ему это не пришло в голову. Напротив, его план заключался в том, чтобы завлечь нас в засаду, устроенную им в том самом овраге, где Вы нашли моего бедного слугу.
Перейдя мост, я занял свое место на левом крыле, которым должен был командовать.
