— Да, государь, через несколько минут.
— И ты спасешь ее?
— Я этого не обещал, ваше величество, я сказал «может быть». Все в руках Господа. В цвете крови я обнаружил благоприятный симптом. Если ничего не изменится, можно надеяться, что яд еще не дошел до сердца, а это я скоро узнаю.
VIII
Кровь все капала. Королева сделала еле заметное движение. Король вскрикнул от радости. Юсуф движением руки попросил его хранить молчание.
— Малейший шум может оказаться роковым, государь. Она придет в себя, но будет так слаба, что вы такого и представить себе не можете. Не нужно, чтобы ее величество увидела вас в первую же секунду, соблаговолите встать за спиной герцогини.
Король подчинился, правда неохотно; когда врач решил, что кровопускание пора прекратить, он зажал вену и подождал несколько минут. Мария Луиза весьма заметно пошевельнулась, затем глубоко вздохнула и попыталась приподняться с подушек, но упала на них от слабости.
— Что случилось? Где я? — спросила она.
— Вашему величеству стало немного дурно, и вас перенесли в постель.
— Ах, да! Я знаю… вчера… усталость…
— Да, ваше величество, именно так.
— Где король?
— Он здесь, рядом с вами.
— А?..
Она огляделась.
— Я не вижу никого из моей свиты.
— Простите меня, ваше величество, — сказала г-жа де Альбукерке, — но я перед вами.
— О да! Это хорошо. А… а… Нада?
На ее бледных щеках появился легкий румянец, она солгала, назвав имя Нады, а не герцога де Асторга.
— Нада тоже утомился, я посоветовал ему не покидать свою комнату.
Мария Луиза посмотрела на того, кто сказал это, и узнала его.
— Вы ученый доктор герцога де Асторга, мне знакомо наше лицо; наверное, я и в самом деле больна, если пригласили вас?
— Я случайно оказался во дворце, пришел осмотреть слугу его величества короля. Мой хозяин увидел меня и привел сюда, когда ваше величество потеряли сознание, я и приводил вас в чувство.
— Почему король не подходит ко мне? Надеюсь, он не болен?
— Я здесь, Луиза. Я ждал, когда ты очнешься, у тебя ведь ничего не болит, не правда ли?
— Голова побаливает и рука, а больше ничто не беспокоит.
Король посмотрел на Юсуфа, и тот кивнул.
— Так и должно быть, — пробормотал он сквозь зубы, — скоро узнаем остальное.
Врач стал задавать королеве вопросы, она отвечала ему умирающим голосом, жаловалась на то, что чувствует себя совсем разбитой и не ощущает жизни в теле.
— Мне хочется спать, отдохнуть, я, кажется, даже думать не в состоянии, мысли утомляют меня, все во мне будто застыло.
И в самом деле, именно так действовал этот ужасный яд; я испытала его на себе, но меня спасло лекарство венецианского колдуна, нужное противоядие было только у него. Другим оно неизвестно, и я не думаю, что оно есть у кого-нибудь еще; мы уже видели, что колдун применял его со знанием дела, но, к несчастью королевы Испании, врач-мавр не знал упомянутого средства.
Яд, которым была отравлена королева, сложен по составу и в зависимости от дозы действует по-разному. С его помощью вас могут убить как ударом молнии, или же вам позволят жить две недели, полгода, год, десять лет, но если вы его приняли, то умрете именно тогда, когда вам предстоит умереть, и ничто вас не спасет. Этот яд не причиняет сильных страданий. Жизнь потихоньку затухает, потом замирает совсем, наступает оцепенение; когда отрава добирается до сердца или мозга — все кончено.
Юсуф вскоре заметил, что внушил своему повелителю несбыточную надежду; однако он не сразу сказал правду, оставив ему на некоторое время иллюзию, с которой королю предстояло расстаться в ближайшее время.
Мавр дал Марии Луизе кое-какие снадобья, вызывающие сон, и она крепко заснула. Юсуф настоял на том, чтобы те немногие придворные, что собрались в спальне королевы, удалились, а король лег отдохнуть; он оставил при себе только Луизон, остальным докторам постелили походные кровати в соседней комнате; придворные дамы, за исключением главной камеристки, ушли, а она расположилась в комнате королевы.
Луизон плакала навзрыд, врач не делал попыток утешить ее, он знал, что, теряя свою хозяйку, девушка теряла все и ничто не могло помочь этому несчастью.
— Вы думаете, она не оправится. Юсуф? Вы в этом действительно уверены? — спросила она.
— Совершенно уверен, моя бедная девушка, слишком уверен, и это страшная беда! Такая прекрасная и добрая королева! Такое юное создание!
— О! Страшная, мерзкая женщина! Осмелилась убить королеву, которая была так великодушна к ней! Попадись она мне, я задушила бы ее своими руками.
При такой странной болезни никакого ухода не требовалось. Необходимо было только присутствие Юсуфа: он должен был следить за сном больной, наблюдать, как действуют его лекарства, через определенные промежутки времени давать королеве эликсиры, от которых зависело сохранение и продление ее жизни, если можно назвать жизнью подобное существование.
На рассвете кто-то тихо постучал в дверь; Луизон открыла ее. Вошел герцог де Асторга: он осунулся и был бледнее призрака. Он всю ночь, прождал новостей, предварительно разослав приказы об аресте г-жи де Суасон. Не осмеливаясь явиться раньше, он совсем исстрадался, и больше не выдержал, — захотел узнать все до конца.
— Увы, господин герцог! Посмотрите, — сказала Луизон. отходя в сторону, чтобы дать ему возможность взглянуть на королеву, что в другое время вызвало бы протесты со стороны главной камеристки, но в подобных обстоятельствах никто из тех, кто находился здесь, не думал об этикете.
— Мертва! Боже мой, мертва! — воскликнул герцог.
— Нет, еще жива, но спит; когда смотришь на нее, разрывается сердце.
Герцог сделал два шага вперед и остановился, чтобы посмотреть на королеву; он не посмел пройти дальше, почтение к ней было сильнее его любви и отчаяния. Ни врач, ни Луизон ничего больше не сказали ему. Он встал на колени, опустил голову, сложил руки и стал молча молиться. Позднее стало известно, что он принес обет: во имя сохранения драгоценной жизни королевы он поклялся раздать все свое имущество бедным, а самому босым отправиться в Святую землю, стать там монахом странноприимного дома и остаток своих дней посвятить уходу за больными. Преданность этого человека была безгранична.
На следующий день рано утром пришел король: де Асторга уже давно занял свой пост, положенный ему по этикету. Королева все еще спала; врачи объявили, что она скоро проснется, что король и те, кому следует, увидят ее, но ей необходим полный покой. Карл II выглядел таким же умирающим, как она. Он присел к ложу королевы, взял ее руку, поцеловал, остановил свой взгляд на этом безжизненном лице и больше не отрывал его. Король не отвечал ни на какие вопросы, ничего не слышал, отказывался от еды до тех пор, пока королева не открыла глаза, будто пробудившись от долгого сна.
