— О, — прошептал мой покровитель, — и она тоже, и она тоже! Ну разве это не подло? И кругом столько народу, и все молчат! О, вот они хватают ее, вот они ведут ее на эшафот! У них нет ни стыда ни совести! Смотрите, смотрите, она сама кладет голову на плаху…
Мы услышали нежный голос:
— Господин палач, так правильно?
Доска качнулась и раздался глухой удар.
Человек, на чью руку я опиралась, рухнул как подкошенный; в зловещей тишине я громко крикнула:
— Будь проклят Робеспьер и тот день, когда он явил это зрелище небу и земле!.. Будь он проклят, проклят, проклят!
Толпа заволновалась; я почувствовала, как меня куда-то несет, и, пока меня несло, я услышала слова:
— Гражданину Сантеру стало плохо. А он как-никак мужчина!
Когда я немного пришла в себя и стала понимать, что происходит вокруг, я увидела, что нахожусь в фиакре под охраной двух полицейских.
Квартал, где мы ехали, был мне незнаком, и я спросила, куда меня везут.
Один из полицейских ответил:
— В тюрьму Ла Форс.
Когда мы подъехали к воротам тюрьмы, я прочла табличку на углу: «Улица Паве». Тяжелые ворота открылись. Мы въехали во двор; я вышла из фиакра и вступила под своды тюрьмы.
Там у меня спросили имя.
— Ева, — ответила я.
— Фамилия?
— У меня нет фамилии.
— За что ее арестовали? — спросил тюремный смотритель.
— За оскорбление властей. Меня записали в тюремную книгу.
— Хорошо, — сказал тюремщик полицейским, — можете идти.
Полицейские вышли.
Тюремщик велел мне подняться на третий этаж. В коридоре он подозвал огромного пса.
— Не бойтесь, он никого не трогает, — успокоил меня тюремщик.
Пес обнюхал меня.
— Ну вот, — сказал тюремщик, — это ваш самый суровый страж. Если вы когда-нибудь попытаетесь бежать, в чем я сомневаюсь, он вам помешает. Но он не причинит вам зла, не беспокойтесь. Не правда ли, Плутон? На днях один заключенный попытался улизнуть: Плутон схватил его за руку и привел ко мне, причем на руке пленника не было ни одной царапины.
Когда меня привели в камеру, я спросила:
— Как вы думаете, долго я здесь пробуду?
— Дня три-четыре.
— Как долго! — прошептала я. Тюремщик посмотрел на меня с удивлением:
— Вы что, так торопитесь?
— Чрезвычайно.
— Правда, — философски сказал он, — когда предстоит покончить счеты…
— …то лучше это сделать поскорее, — докончила я.
— Если вы твердо решили, то мы вернемся к этому разговору.
— Вы мне поможете?
— Я, как говорят в театре, устрою вам выход вне очереди. Здесь много актеров: у нас тут были лучшие певцы из Оперы, сейчас здесь находится часть труппы театра Французской комедии. А пока как вы собираетесь жить?
— Как все. Я первый раз в тюрьме, — добавила я с улыб-! кой, — и еще не знаю, как здесь принято.
— Я хочу сказать: есть ли у вас деньги, чтобы вам готовили отдельно или вы будете есть из общего котла?
— У меня нет денег, но вот кольцо; продайте его и кормите меня на вырученные деньги, их с лихвой хватит на два-три дня.
Тюремщик посмотрел на кольцо взглядом знатока. И правда, за десять лет, что он здесь служит, через его руки прошло немало драгоценностей.
— О! — сказал он, — на деньги, вырученные за это кольцо, я мог бы вас кормить целых два месяца, да и то не остался бы внакладе.
Затем он кликнул жену:
— Госпожа Ферне!
Госпожа Ферне поспешила на зов.
— Позвольте рекомендовать вам гражданку Еву. Заключена в тюрьму за крамольные выкрики. Отведите ей хорошую камеру и дайте все, что она попросит.
— Даже бумагу, чернила и перья? — спросила я.
— Даже бумагу, чернила и перья. Когда заключенные к нам поступают, они все просят письменные принадлежности.
— Ну что ж, — заметила я, — я вижу, что скучать мне не придется.
— Боюсь, что вы правы, — согласился тюремщик, — однако, я предпочел бы, чтобы вы пробыли здесь подольше.
— Даже дольше, чем можно прожить на кольцо? — улыбнулась я.
— Так долго, как будет угодно Господу.
Мягкость тюремщика, учтивость его жены, слово «Господь», звучавшее под сводами тюрьмы, — все это не переставало меня удивлять.
Через тюрьмы прошло столько аристократов, что грубые тюремщики успели несколько пообтесаться от общения с ними.
Впрочем, я не знала — мне это стало известно позже, — что семейство Ферне пользовалось у заключенных доброй славой, все говорили, что они люди добрые.
Милейшая г-жа Ферне подмела мою каморку, постелила свежие простыни на мою кровать и обещала в тот же вечер принести мне чернила, перья и бумагу. Она спросила, за что меня посадили в тюрьму.
— Но ведь вы это знаете из записи в тюремной книге. Я произносила крамольные речи против короля Робеспьера.
— Тише, дитя мое, — сказала она, — молчите. У нас здесь куча людей, которые шпионят за всеми. Они придут и к вам, будут признаваться вам в вымышленных преступлениях, чтобы вытянуть из вас сведения о преступлениях подлинных. Среди них есть и женщины, и мужчины. Остерегайтесь; мы не можем избавиться от этих негодяев, но мы люди честные и стараемся предупреждать заключенных.
— О, тут мне бояться нечего.
— Ах, бедное дитя, невинные тоже должны дрожать от страха.
— Но я виновата, я кричала: «Долой Робеспьера! Долой чудовище!» Я проклинала его.
— Зачем вы сделали это?
— Чтобы умереть.
— Чтобы умереть? — переспросила добрая женщина с удивлением.
И взяв лампу, она подошла и впервые посмотрела мне прямо в лицо:
— Умереть? Вы? Да сколько же вам лет9
— Недавно исполнилось семнадцать.
— Вы хорошенькая. Я пожала плечами.
— Судя по платью, вы богаты.
— Я была богата.
— И вы хотите умереть?
— Да.
— Подождите же, не торопитесь, — сказала она, понижая голос, — так не может долго продолжаться.
— Какая мне разница, долго это будет продолжаться или скоро кончится.
— Я понимаю, — сказала тетушка Ферне, ставя лампу на стол и продолжая прибирать комнатку. — Бедная девушка, они гильотинировали ее возлюбленного, и она решила умереть.
