— Пошлите за ним сами, любезный герцог.
Она понимала, что если сама вздумает исполнить это поручение, то герцог не допустит, чтобы она послала письмо Канолю.
Д’Эпернон позвал Франсинетту и послал ее в гостиницу «Золотого тельца», сказав ей только:
— Скажи господину де Канолю, что мадемуазель де Лартиг ждет его к завтраку.
Нанон пристально посмотрела на служанку, но, хотя взгляд ее был очень красноречив, Франсинетта не могла прочесть в нем целой фразы: «Скажи Канолю, что я его сестра».
Франсинетта вышла, поняв: что-то неладно у госпожи ее, и она в такой же опасности, как если бы вместо угря взяла в руки змею.
Между тем Нанон стала за стулом герцога так, что взглядом могла предостеречь Каноля, и стала придумывать хитрую фразу, которая могла бы сразу подсказать барону все, что ему нужно знать, дабы не расстроить предстоящее семейное трио.
Она могла видеть всю дорогу до того угла, где накануне герцог прятался со своими сбирами.
— А, — сказал вдруг герцог, — вот возвращается наша Франсинетта.
И он уставился на Нанон, которая принуждена была отвернуться от окна и отвечать на вопросительный взгляд герцога.
Сердце Нанон билось так сильно, что у нее заболела грудь; она видела только Франсинетту, а ей хотелось видеть Каноля и прочесть на его лице что-нибудь успокоительное.
Раздались шаги на лестнице: герцог приготовил улыбку, гордую и вместе с тем дружескую. Нанон старалась не краснеть и приготовилась к битве.
Франсинетта постучала в дверь.
— Войдите! — сказал герцог.
Нанон приготовилась сказать придуманную наконец фразу, которой хотела приветствовать Каноля.
Дверь отворилась; Франсинетта вошла одна. Нанон заглядывала в переднюю жадным взором, но там никого не было.
— Сударыня, — сказала Франсинетта с невозмутимым чпломбом субретки из комедии, — господина барона де Каноля уже нет в «Золотом тельце».
Герцог удивился и нахмурил брови.
Нанон подняла голову и вздохнула.
— Как, — сказал д’Эпернон, — господина барона де Каноля уже нет в гостинице «Золотого тельца»?
— Ты, верно, ошибаешься, — прибавила Нанон.
— Сударыня, — отвечала Франсинетта, я повторяю вам слова самого господина Бискарро.
— Он верно все угадал, милый Каноль! — прошептала Нанон. — Он так же умен, так же ловок, как храбр и красив.
— Сейчас же позвать сюда этого метра Бискарро! — вскричал герцог с досадой.
— Я думаю, — поспешно прибавила Нанон, — он узнал, что вы здесь, и не хотел беспокоить вас. Он так скромен, бедный Каноль!
— Он скромен! — возразил герцог. — Но, кажется, у него совсем не такая репутация.
— Нет, сударыня, — осмелилась прибавить служанка, — барон действительно уехал.
— Но позвольте спросить, — сказал д’Эпернон, — каким образом барон мог испугаться меня, когда Франсинетте поручено было пригласить его от вашего имени? Ты, стало быть, сказала ему, что я здесь?.. Да отвечай же, Франсинетта!
— Я ничего не могла сказать ему, монсеньер, потому что его там не было.
Несмотря на этот ответ Франсинетты, высказанный быстро и откровенно, герцог, по-видимому, стал укрепляться в своих подозрениях. Нанон не могла уже говорить от радости.
— Прикажете мне вернуться и позвать метра Бискарро? — спросила служанка.
— Разумеется, непременно, — резко отвечал герцог. — Или нет, погоди. Ты останешься здесь, потому что, может статься, понадобишься своей госпоже, а я пошлю туда Куртово.
Франсинетта вышла. Через пять минут Куртово постучался в дверь.
— Ступай к хозяину «Золотого тельца», — сказал герцог, — и приведи его сюда: мне нужно переговорить с ним. Скажи, чтобы он захватил с собой меню завтрака. Дай ему эти десять луидоров, и чтобы завтрак был получше. Ступай!
Куртово подставил полу платья, получил деньги и тотчас вышел исполнять полученное приказание.
Это был лакей, всегда живший в хороших домах и знавший свое ремесло так хорошо, что превосходил всех Криспинов и Маскарилей своего времени. Он пошел к Бискарро и сказал ему:
— Я уговорил герцога заказать вам лучший завтрак; он дал мне восемь луидоров, естественно, я оставлю два себе за комиссию, а вот вам остальные шесть. Пойдемте поскорее.
Бискарро, дрожа от радости, надел чистый фартук, положил шесть луидоров в карман и, пожав руку Куртово, отправился вслед за егерем, который быстро повел его к уединенному домику.
VIII
На этот раз Нанон перестала трусить: уверенность Франсинетты совершенно успокоила ее, ей даже очень хотелось потолковать с Бискарро. Его ввели в комнату, как только он пришел.
Бискарро вошел, франтовато засунув фартук за пояс, с колпаком в руке.
— У вас вчера останавливался молодой дворянин, барон де Каноль? — спросила Нанон. — Где он?
— Да, где он? — прибавил герцог.
Бискарро начал беспокоиться, потому что, получив от егеря шесть луидоров, он догадался, что этот господин в халате — важный вельможа. Поэтому он отвечал с замешательством:
— Но он уехал, сударь.
— Уехал? — повторил герцог. — В самом деле уехал?
— Точно, уехал.
— А куда? — спросила Нанон.
— Этого я не могу сказать вам, сударыня, потому что, право, сам не знаю.
— Вы, по крайней мере, знаете, по какой дороге он поехал?
— По парижской.
— А в котором часу он выехал? — спросил герцог.
— В полночь.
— И ничего не приказывал? — боязливо спросила Нанон.
— Ничего, он только оставил письмо, поручив мне отдать его мадемуазель Франсинетте.
— А отчего не отдал ты этого письма, дурак? Так-то ты уважаешь приказание дворянина?
— Я уже отдал… давно отдал.
— Франсинетта! — закричал герцог с гневом.
Франсинетта, слушавшая у дверей, одним прыжком перелетела из передней в спальню.
— Почему ты не отдала госпоже своей письмо, которое оставил ей господин де Каноль?
— Я думала… монсеньер… — шептала горничная в страхе.
«Монсеньер! — подумал испуганный Бискарро, скрываясь в самом дальнем углу спальни. — Монсеньер… Это, верно, какой-нибудь переодетый принц».
— Да я у нее не успела спросить его, — вмешалась Нанон, побледнев.
— Дай! — закричал герцог, протягивая руку.
Бедная Франсинетта медленно мяла письмо, обращась к госпоже своей со взглядом, который хотел сказать: «Вы сами видите, я ни в чем не виновата, дурак Бискарро все испортил».
