— Поднимите!
Солдаты поставили Окотала на ноги. Марк подошел и посмотрел ему в лицо. Одетый в европейскую рубашку и шорты индеец держался спокойно и прямо — глаза не выдавали ни страха, ни ненависти. Этими несчастными таваха, подумал Хаузер, руководит неестественное чувство долга и чести. Марку не нравились такие люди. Совершенно негибкие — на них невозможно положиться. Вот и Макс был из таких.
— Ну что ж, дон Орландо, — начал он с насмешливой ухмылкой, — имеете что-нибудь сказать?
Индеец посмотрел на него немигающим взглядом. Хаузер достал перочинный нож.
— Свяжите его как следует.
Солдаты набросились на жертву, завели за спину руки, стянули в лодыжках ноги.
Хаузер открыл лезвие и с неприятным звуком «жиг-жиг» поточил острие о куртку. Попробовал о большой палец, улыбнулся и, шагнув к Окоталу, сделал длинный надрез сквозь рубашку на груди. Рана была неглубокой, но зеленая ткань рубашки немедленно почернела от крови.
Индеец не шелохнулся.
Хаузер сделал новые надрезы: на плечах, на руках и на спине. И снова Окотал никак не показал, что ему больно. Подобной стойкости Марк не видел с тех самых пор, когда присутствовал на допросах пленных вьетконговцев.
— Пусть кровь немного потечет.
Солдаты ждали. Рубашка все больше темнела. Где-то в чаще закричала птица.
— Бросайте!
Трое солдат толкнули индейца, и он опрокинулся за борт. Вслед за всплеском последовало несколько секунд тишины, а затем на поверхности возник водоворот. Сначала медленный, он становился все быстрее, так что вся заводь вскипела. В коричневой мути, словно блестящие монетки, мелькали серебристые спины. А затем все закрыло красное облако. На поверхность стали выскакивать обрывки зеленой ткани и куски розовой плоти, которые тут же исчезали в ненасытных пастях.
Вода кипела добрых пять минут, а затем успокоилась. Хаузер остался доволен. Он повернулся к Филиппу посмотреть, какова его реакция. И был удовлетворен.
Вполне.
29
Три дня отряд продолжал плыть сквозь самое сердце болота и все глубже забирался в переплетающуюся сеть проток. Путешественники ночевали на покрытых грязью островках, которые едва возвышались над уровнем воды, и, поскольку Чори не мог добыть дичь, варили на мокрых, чадящих сучьях рис и бобы. Несмотря на непрекращающийся дождь, вода понижалась и обнажала поваленные в болото деревья, которые, чтобы удалось двигаться дальше, приходилось рубить. И куда бы они ни плыли, за лодками следовали тучи злобно гудящих черных мух.
— Вот теперь мне кажется, что я способна закурить, — пожаловалась Сэлли. — Уж лучше умереть от рака, чем такое терпеть.
Дон Альфонсо торжествующе улыбнулся и достал из кармана трубку.
— Вот увидите: курение способствует долгой, счастливой жизни. Я начал курить больше ста лет назад.
Из джунглей донесся гулкий, рокочущий звук, словно там кашлял человек, только гораздо громче и протяжнее.
— Что это?
— Ягуар. И притом голодный.
— Удивительно, как много вы знаете о лесе, — заметила Сэлли.
— Да, это так, — вздохнул старый индеец. — Но в наши дни больше нет желающих познавать лес. У моих внуков и правнуков на уме одно: футбол и толстые белые ботинки с птичкой на боку. От таких гниют ноги. Их делают на фабриках в Сан-Пед-ро-Сула. — Он кивнул на кроссовки Тома.
— «Найк»?
— Да. Неподалеку от Сан-Педро-Сула у всех деревенских мальчишек заболели ноги. Пришлось их переобуть, и теперь они разгуливают в деревянных башмаках.
Дон Альфонсо покачал головой и неодобрительно причмокнул. Каноэ двигались сквозь заросли каких-то ползучих растений, и Пинго, не переставая, размахивал мачете. Впереди мелькнула солнечная дорожка — сверху сквозь листву пробился луч. Когда они подплыли ближе, Том понял: в джунглях рухнуло гигантское дерево и оставило брешь в сплошном пологе ветвей. Ствол лежал поперек протоки и загораживал путь. Дерево такой толщины им еще не приходилось встречать.
Дон Альфонсо пробормотал проклятия. Чори схватил топор и, спрыгнув с носа лодки на ствол и стоя босыми ногами на осклизлой поверхности, принялся рубить так, что во все стороны полетели щепки. Через полчаса образовалась достаточно глубокая выемка, чтобы провести в нее каноэ.
Путешественники вылезли из лодок и принялись толкать. Но сразу за деревом попали на глубокое место. Том погрузился по пояс и старался не думать о рыбах-колючках, пираньях и прочей заразе, которая водилась в мутной, как суп, воде.
Вернон шел впереди, держался за планшир и тоже толкал каноэ. Внезапно справа от себя Том увидел в черной воде слабое волнение, и сразу же раздался пронзительный крик дона Альфонсо:
— Анаконда!
Том мигом перевалился через борт, а брат замешкался на долю секунды. Вода забурлила и вздыбилась. Вернон закричал, но его крик тут же оборвался, и он исчез в мутной глубине. Мелькнуло толстое, как ствол молодого деревца, тело змеи, но она тут же нырнула и скрылась.
— Ehi! Она схватила Вернито!
Том сдернул с пояса мачете и бросился в воду. Яростно бил ногами, стараясь погрузиться как можно глубже, но в бурой мути видел не больше чем на фут. Он держал на середину и свободной рукой шарил впереди, стараясь обнаружить змею. Вот ладонь коснулась чего-то скользкого и холодного. Том рубанул мачете, но тут же понял, что это не анаконда, а притопленный ствол дерева. Оттолкнулся, поплыл дальше, отчаянно вглядываясь в мутную воду. Легкие были готовы взорваться. Он выскочил на поверхность, глотнул воздуха и снова нырнул. Где же змея? Как долго она находится под водой? Минуту? Две? Выдержит ли Вернон? Томом двигало отчаяние, и он продолжал плыть среди отвратительных осклизлых стволов.
Но вот одно из бревен дернулось от его прикосновения — не бревно: твердая, как красное дерево, труба из сплошных мускулов. Том чувствовал, как под ладонью под толстой кожей сокращаются мышцы. И что было сил воткнул мачете в мягкое подбрюшье. Несколько секунд ничего не происходило, а затем тело анаконды развернулось и хлестнуло, как бич. От удара Том погрузился в воду, и последний воздух пузырями вышел из легких. Он еле-еле добрался до поверхности и жадно вдохнул. Змея бешено билась, и вода вокруг буквально кипела. Только тут Том понял, что потерял мачете. Анаконда свивалась в кольца и разворачивалась в блестящую арку. Над водой на секунду показался Вернон, закрученный в этот живой жгут, — сначала спина, затем голова. Миг — и он снова погрузился в кипящую муть.
— Дайте мне мачете!
Пинго протянул ему мачете ручкой вперед. Том схватил нож и начал рубить появляющиеся на поверхности кольца.
— Голову! — крикнул ему дон Альфонсо. — Попробуйте добраться до головы!
До головы! Но с какой стороны у нее голова? Внезапно Тома осенило: он кольнул змею мачете — раз, другой, пока она не пришла в бешенство, и тогда над поверхностью показалась отвратительная голова гада — маленькая, с раззявленной пастью и раскосыми глазами. Пресмыкающееся высматривало, кто осмелился его мучить. Анаконда бросилась на Тома, и он изо всех сил погрузил мачете в ее красную пасть и еще дальше — в пищевод. Змея сомкнула челюсти, но он, несмотря на боль в кисти, не выпускал рукоять и вращал лезвие. Плоть подалась, и из пасти хлынула холодная змеиная кровь. Анаконда принялась дергать головой и чуть не вырвала его руку из сустава. Том собрался и все силы вложил в последний мощный удар. Лезвие проткнуло кожу змеи и вышло за головой. Том сделал еще поворот и почувствовал, как конвульсивно сжимаются и разжимаются челюсти. Ему удалось обезглавить анаконду. Другой рукой он разжал челюсти и, вынув из пасти кисть, стал лихорадочно оглядываться, надеясь, что над взбаламученной поверхностью покажется голова брата.
