– Я общалась не с «Элизой», – сказала Кейт. – Оно читало мои мысли.
– Да здесь же все просто как дважды два! – воскликнула Мелисса, высокомерно глядя на Кейт. – Хакер, который создал эту «логическую бомбу», прекрасно знает, что мы компания сумасшедших ученых, так? Ему известно, что мы мыслим не как все нормальные люди. То есть он мог предположить, что кто-то из нас задаст вопрос типа «Угадай, какое я задумал число». И сразу смекнул, что это будет не обязательно целое, даже не обязательно рациональное число, что всезнайка охватит все числа между нулем и десятью. А какое из них самое интересное? Конечно, либо пи либо е. Если сравнить первое и второе, то е, само собой, более загадочное. – Очень довольная собой, Коркоран осмотрелась по сторонам.
– А во втором случае?
– Во втором все произошло по тому же сценарию. Какое число между нулем и единицей наиболее странное? Ответ прост: определимое, но не вычислимое число омега. Верно ведь, Алан?
Алан Эдельштайн кивнул.
Мелисса, сияя от радости, взглянула на Кейт:
– Вот видишь?
– Бред.
– По-твоему, мы что же, разговаривали с Богом?
– Не выделывайся! – раздраженно воскликнула Кейт. – Я говорю одно: оно знало.
– Послушайте, я не намерена охать и ахать, – произнесла Рей Чен, – но информация поступала прямо из места столкновения, это совершенно точно. Не из детектора и не с какого-либо жесткого диска, а именно из таинственного информационного облака, из пространственно-временного разрыва.
– Рей, – произнес Хазелиус, – ты же прекрасно понимаешь, что это невозможно.
– Это факт. Информационное облако посылало детекторам бинарные коды. К тому же оттуда поступало больше энергии, чем должно было. Расчеты вот здесь. – Чен придвинула к Хазелиусу папку.
– Невероятно. Такого быть не может.
– Что ж, в следующий раз занимайся этим сам. – Чен развела руками.
– Поэтому-то я и говорю, что надо повторить опыт, – заявил Хазелиус. – Но без паники, без каких-либо ограничений. Дадим Рей столько времени, сколько потребуется, чтобы она нашла настоящее местоположение проклятой «бомбы».
– Я все время был у третьего пульта и почти ничего не видел, – сказал Эдельштайн. – У кого-нибудь есть запись? Хотелось бы почитать, что выдавала эта программа.
– Какой в этом толк? – спросил Хазелиус.
Эдельштайн пожал плечами:
– Просто любопытно.
Хазелиус окинул коллег вопросительным взглядом:
– Кто-нибудь записывал «беседу»?
– У меня где-то есть, – пробормотала Чен. – Я сделала распечатку вместе со всеми остальными. – Она просмотрела листы в папке, вытянула один из них и передала Хазелиусу.
– Прочти вслух, – попросил Сен-Винсент. – Я тоже много чего пропустил.
– И я, – сказала Тибодо.
Остальные кивнули.
Хазелиус откашлялся и принялся отчетливо читать:
«Доброго здоровья!»
«Здравствуй».
«Рад поговорить с тобой».
«И я рада с тобой пообщаться».
«Ты кто?»
«За неимением иного слова я Бог».
Хазелиус поднял глаза.
– Вот выловим сукина сына, который забросил в нашу систему чертову «логическую бомбу», и я придушу его собственными руками.
Тибодо нервно засмеялась.
Хазелиус мгновение-другое помедлил и продолжил:
«Если ты в самом деле Бог, докажи это».
«Для доказательств у нас мало времени».
«Я загадала число от нуля до десяти. Угадай его».
«Ты загадала трансцендентное число е».
«Теперь я загадала число между нулем и единицей».
«Число Чейтина: омега».
«Если ты Бог, то… Скажи, зачем существует Вселенная?»
«Точного ответа я не знаю».
«Замечательно. Бог, и не знает, в чем смысл всего!»
«Если бы я знал это, Вселенной было бы незачем существовать».
«Как это так?»
«Если бы в самом начале было известно, каков будет финал – если мы все были бы лишь составляющими некоего детерминистского ряда заданных условий, – то Вселенной не имело бы смысла возникать».
«Объяснись».
«Если ты там, где хочешь быть, тогда зачем куда-либо ехать? Если знаешь ответ, незачем задавать вопрос. Вот почему будущее есть и должно быть загадкой, даже для Бога. В противном случае существование Вселенной не имело бы смысла».
«Это метафизический спор, а не разговор по существу».
«Если говорить по существу, ни одна составляющая Вселенной не может совершать расчеты быстрее, чем сама Вселенная. Она „предсказывает будущее“ с той скоростью, какую способна развить».
«А что такое Вселенная? Кто мы? Что мы здесь делаем?»
«Вселенная – неостановимый масштабный компьютерный процесс, что продвигается к состоянию, о котором мне ничего не ведомо. Ее конечная цель – достичь этого состояния. Оно для меня загадка. Так и должно быть, ведь если бы я что-то о нем знал, тогда ничто не имело бы смысла».
«Что ты имеешь в виду под „компьютерным процессом“? По-твоему, мы все составные части компьютера?»
«Я имею в виду раздумья. Все, что есть во Вселенной, все, что происходит – падающий лист, волна у берега, мерцание звезды, – просто мои раздумья».
«А о чем ты раздумываешь?»
Хазелиус опустил листок.
– Все.
Эдельштайн пробормотал:
– Очень странно.
– Напоминает глупости «Нью-эйдж», рассчитанные на дешевый успех, – сказал Иннс. – «Все… просто мои раздумья»! Все это отдает инфантилизмом. А чего еще ожидать от малообразованного хакера-компьютерщика?
– Ты так думаешь? – спросил Эдельштайн.
– Разумеется.
– Но, позвольте отметить, программа прошла тест Тьюринга.
– Тест Тьюринга?
Эдельштайн взглянул на Иннса искоса:
– Наверняка ты о нем слышал.
– Прости, но я всего лишь психолог.
– Впервые об этом тесте написали именно в психологическом журнале «Майнд».
Лицо Иннса сделалось профессионально бесстрастным.
– Ты одержим идеей самоутверждения, Алан. Тебе стоит всерьез задуматься об этом.
– Тьюринг, – сказал Эдельштайн, – один из величайших гениев двадцатого века. Идея создать компьютер посетила его еще в тридцатые годы. Во время Второй мировой войны он расшифровывал сообщения немцев, закодированные шифровальной машиной «Энигма». Потом выяснилось, что он гомосексуалист, и его стали жестоко унижать. Тьюринг покончил с собой – съел отравленное яблоко.
