Их компания сидела в проулке за «Дали», некоторые сосали
«попсиклс». кто-то ел «худзи рокетс», кто-то курил сигареты из пачки «Кента»,
которую Джимми Полине, Джимми Полио, так его звали из-за изуродованной в
результате болезни ступни, украл с туалетного столика матери. Генри,
естественно, был среди тех, кто курил.
В компании, вернее, банде, к которой принадлежал Генри (и
Эдди тоже, как его младший брат) существовал свой «птичий» язык, с особыми
терминами, владение которым свидетельствовало о принадлежности к их пародии на
ка-тет. В шайке Генри не били – гнали домой с гребаным пером в заднице. С
девчонками не перепихивались – затрахивали паскуд до слез. Не обдалбливались –
торчали до усрачки. С другими бандами не дрались – нарывались на гребаное
падло.
В тот день речь шла о том, с кем бы каждый хотел быть, если
б пришлось нарваться на гребаное падло. Джимми Полио (ему пришлось говорить
первым, потому что он притащил сигареты, по местной терминологии – гребаные
канцероноски) высказался за Шкипера Браннигэна, потому что, по мнению Джимми,
Шкипер никого не боялся. Одни раз, сказал Джимми, Шкипер так разозлился на
учителя на танцах в школе в пятницу вечером, что вышиб из него все дерьмо.
Погнал гребаного говнюка домой с пером в заднице. Поэтому он и остановил свой
выбор на Шкипере Браннигэне.
Все внимательно слушали, согласно кивая головами, ели
«рокетсы», посасывали «попсиклсы», курили «кенты». Все знали, что Шкипер
Браннигэн гребаный сосунок, а Джимми несет околесицу, но никто ничего не
сказал. Господи, естественно, не сказал. Если б они не притворялись, что верят
выдумкам Джимми, никто бы не стал притворяться, что верит их выдумкам.
Томми Фредерике высказался за Джона Парелли. Джорджи Пратт –
за Кзабу Драбника, которого за глаза звали не иначе как спятивший гребаный
венгр. Френк Дуганелли выбрал себе в напарники Ларри Макейна, хотя Ларри и
сидел в исправительном центре для несовершеннолетних. Жаль, что Ларри замели,
вздохнул Френк.
Когда очередь дошла до Генри Дина, тот основательно обдумал
вопрос, благо он того заслуживал, а потом неожиданно обхватил рукой плечи
брата.
Эдди, сказал он. Мой младший брат. Он – мужик.
Все ошарашенно воззрились на него, а больше всех удивился
Эдди. Челюсть у него отвисла чуть ли не до пряжки ремня, тут Джимми и скажи:
Перестань, Генри, не валяй дурака. Это серьезный вопрос.
Кому бы ты доверил прикрыть спину, если б тебе пришлось нарваться на гребаное
падло?
Я и так серьезно, ответил Генри.
Почему Эдди, спросил Джорджи Пратт, озвучив вопрос, которым
задался Эдди. У него еще молоко на губах не обсохло. Так какого хрена?
Генри вновь задумался, не потому, что не знал ответа, знал,
Эдди в этом не сомневался, но чтобы подобрать нужные слова. А потом сказал:
Потому что когда Эдди в ударе, он может уговорить дьявола
прыгнуть в его же костер.
Вернулся образ Джейка, одно воспоминание наложилось на
другое. Джейк бил кремнем по огниву, высекая искры на растопку, но искры или не
долетали, или гасли, не зажигая огня.
Он может уговорить дьявола прыгнуть в его же костер.
Придвинь кремень, сказал Роланд, и тут на два образа
наложился третий. Роланд у двери, к которой они подошли на пляже, горящий в
лихорадке, умирающий, дрожащий, как лист на ветру, кашляющий, не отрывающий
синих глаз от Эдди, говорящий:
Наклонись ближе, Эдди, наклонись ближе, ради твоего отца.
Потому что он хотел схватить меня, подумал Эдди. Откуда-то
издалека, словно из другого мира, находящегося за одной из этих волшебных
дверей, он услышал слова Блейна о том, что игра подходит к концу. Если они
приберегли свои лучшие загадки, пора выкладывать их на стол. У них остался час.
Час! Только час!
Его мозг попытался сфокусироваться на этой мысли, но Эдди
прогнал ее прочь. Что-то в нем происходило (по крайней мере он на это
надеялся), шел какой-то лихорадочный поиск, и он не мог позволить своему мозгу
отвлекаться на ультиматумы свихнувшейся машины. Если позволит, то потеряет
единственный оставшийся шанс на спасение. В определенном смысле он снова
пытался разглядеть что-то в куске дерева, нечто такое, что он мог вырезать:
лук, рогатку, может, ключ, чтобы открыть какую-то невообразимую дверь. И он не
мог смотреть слишком долго, потому что это нечто ускользнуло бы от взгляда. Это
нечто требовалось ухватить сразу, мгновенно.
Эдди почувствовал, как под полом загудели моторы Блейна.
Мысленным взором увидел, как брызнули искры при соударении кремня и огнива.
Мысленно услышал, как Роланд советует Джейку придвинуть кремень к растопке.
И не бей по нему огнивом, Джейк, скреби.
Почему я здесь? Если это не то, что мне надо, почему моя
память вновь и вновь возвращает меня в это место?
Потому что дальше нельзя, там зона безумия, и само
приближение к ней заставило меня вспомнить о Генри. Привело меня к Генри.
Генри сказал, что я могу уговорить дьявола прыгнуть в его же
костер.
Да. За это я его всегда любил. Приятно осознавать, что брат
такого высокого о тебе мнения.
И теперь Эдди видел, как Роланд пододвигает руки Джейка,
одну – с кремнем, другую – с огнивом, ближе к растопке. Джейк нервничает, Эдди
это видит. Роланд – тоже. И, чтобы снять волнение мальчика, отвлечь его,
заставить на мгновение забыть о том, что ему надо разжечь костер, Роланд…
Он загадал мальчику загадку.
Эдди Дин дыхнул в замочную скважину двери своей памяти,
которая до этого никак не хотела открываться. На этот раз она подалась.
2
Зеленая точка приближалась к Топике, и Джейк впервые ощутил
легкую вибрацию… словно поезд превысил предельную скорость, при которой
амортизаторы могли полностью компенсировать возникающие возмущения. Стены и
потолок «баронского» салона оставались непрозрачными, но Джейк и так мог
представить себе пролетающие мимо окрестности. Блейн на всех парах мчался через
бесплодные земли к тому месту, где заканчивался Срединный мир. Без труда
представил себе Джейк и стальные упоры в конце монорельса. Выкрашенные в
чередующиеся желтую и черную полоски. Он не знал, откуда ему это известно, но
нисколько не сомневался, что так оно и есть.
– ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ МИНУТ, – самодовольно заявил Блейн. – ХОЧЕШЬ
ЗАГАДАТЬ ЕЩЕ ЗАГАДКУ, СТРЕЛОК?
– Боюсь, что нет, Блейн. – По голосу чувствовалось, что
Роланд полностью выдохся. – Я иссяк, ты меня победил. Джейк?
Джейк поднялся, повернулся лицом к карте-схеме. Сердце его
билось очень медленно, но очень сильно, удары пульса гремели, как барабаны. Ыш
устроился у ног Джейка, озабоченно глядя ему в лицо.
