Она поднесла хрустальный шар к лицу, прошептала:
– Подъезжай поближе, красавчик! Еще ближе!
Она не знала, что за этим последует, скорее всего ничего, но
внутри темного круга, образовавшегося в кристалле, фигура надвинулась на нее,
очень медленно, словно лошадь и всадник преодолевали сопротивление воды, а не
воздуха. Она увидела трепыхание стрел за спиной всадника. А на луке седла место
черепа занимал боевой лук. По правую сторону седла, где стрелок вез бы ружье в
чехле, она увидела копье. Он не из Древних, она поняла это по его лицу… но и не
с Внешней Дуги.
– Так кто же ты, лапочка? – прошептала Риа. – И как мне тебя
узнать? Ты так низко надвинул шляпу, что я не вижу твоих божественных глазок.
Ну чего ты так низко ее надвинул? Может, по лошади… или по… брысь. Масти! Не
мешай мне! Брысь!
Коту надоело сидеть под скалой, и он, мяукая, кружил между
ее раздутых артритом лодыжек. Когда старуха дала ему пинка. Масти отступил на
шаг… чтобы тут же двинуться к ней, глядя на старуху залитыми лунным светом
глазами и все так же протяжно мяукая.
Риа пнула его вновь, без особо результата, как и в первый
раз, вновь всмотрелась в хрустальный шар. Лошадь и заинтересовавший ее всадник
исчезли. Вместе с розовым светом. Она держала в руках обычную стекляшку,
отражающую лишь свет Целующейся Луны.
Налетел ветер, обтянул платьем старушечье тело. Масти, пинки
его нисколько не устрашили, вновь отирал лодыжки своей хозяйки, беспрестанно
мяукая.
– Видишь, что ты наделал, блошиный мешок? Свет ушел, ушел в
тот самый момент, когда я…
И тут она услышала какие-то звуки, доносящиеся со стороны
проселка, ведущего к ее хижине, и поняла, почему встрепенулся Масти. Она
слышала пение. Она слышала девушку. Та пришла раньше назначенного срока.
Скорчив злобную гримасу (старуха не любила, когда ее
заставали врасплох, и этой крошке предстояло заплатить за доставленные
неудобства), она наклонилась и положила хрустальный шар в ящик, выложенный
внутри набивным шелком. Шар лег в выемку, как яйцо, поданное на завтрак его
светлости, ложится в подставку для яиц. А со склона холма, пусть и от самого подножия
(чертов ветер дует не с той стороны, а не то она засекла бы девушку раньше),
доносилось пение. И с каждой секундой оно становилось все громче:
О любовь, о любовь, беззаботная любовь,
Что ж мне делать теперь, беззаботная любовь?
– Я покажу тебе беззаботную любовь, паршивая девственница, –
пробормотала старуха. Она чувствовала резкий запах пота под мышками, хотя в
другом месте влага уже высохла. – Придется тебе заплатить за то, что являешься
к старой Риа раньше времени. Я об этом позабочусь.
Она провела пальцами над замком, но тот не защелкнулся.
Должно быть, она слишком торопилась, открывая замок, вот что-то внутри и
сломалось. Глаз и девиз, казалось, смеялись над ней: Я ВИЖУ, КТО ОТКРЫВАЕТ
МЕНЯ. Она все могла поправить в мгновение ока, но сейчас у нее не было даже
этого мгновения.
– Назойливая сучка! – вырвалось у старухи. Она повернулась
на приближающийся голос (уже почти пришла, на сорок пять минут раньше).
Она с силой прижала крышку к ящику. С душевной болью, потому
что шар вновь стал оживать, наполняясь розовым светом. Но времени у нее не
осталось. Потом, возможно, после того, как уйдет эта девушка, из-за которой
совсем потерял голову Торин, этот старый козел.
Но помни, что ты должна сдержаться и не причинить девушке
вреда, предупредила она себя. Помни, что та пришла сюда по его требованию, во
всяком случае, она не из тех девиц, что слишком широко раздвигали ноги, а
теперь удивляются, что парни не выказывают желания жениться. Эту Торин
присмотрел для себя, о ней он думает, когда его старая корова-жена засыпает и
он может вдоволь плодоить себя. Это девица Торина, а на его стороне и закон, и
сила. Более того, то, что лежит в ящике из железного дерева, принадлежит
человеку Торина, а если Джонас узнает, что она заглянула в ящик… что она
воспользовалась ма…
Нет, пока опасаться ей нечего. Тем более что ящик находится
у нее, не так ли?
Она зажала ящик под мышкой, свободной рукой подобрала юбки и
побежала по тропе к хижине. Она еще могла бегать, если возникала такая
необходимость, хотя мало кто в это верил.
Масти не отставал он нее ни на шаг, подняв хвост трубой. А
лишние лапы болтались из стороны в сторону.
Глава вторая
Проверка на целомудрие
1
Риа, влетев в хижину, сразу направилась в чулан-спальню и
остановилась на пороге, приглаживая растрепавшиеся волосы. Снаружи сучка видеть
ее не могла: она перестала бы петь или хотя бы запнулась. Это, конечно, хорошо,
но проклятый тайник закрылся, а вот это плохо. Открыть его вновь времени у нее
не было. Риа подскочила к кровати, опустилась на колени, затолкала ящик в
подкроватную темноту.
Да, сойдет и так. До ухода Сюзи вполне сойдет. Улыбаясь
правой стороной рта (левую давно парализовало), Риа вернулась в большую
комнату, чтобы встретить новую гостью.
2
За ее спиной крышка ящика приподнялась. На дюйм, не больше,
но и этого хватило, чтобы под кроватью запульсировало розовое сияние.
Сюзан Дельгадо остановилась в сорока ярдах от ведьминой
хижины, пот холодил ей подмышки и шею. Видела ли она старуху (несомненно, ту
самую, к которой пришла), бегущую к хижине с вершины холма? Похоже, что видела.
Не прекращай петь. Если старая дама так торопится, значит,
она не хочет, чтобы ее видели. Если ты замолчишь, она поймет, что ты увидела
лишнее.
На мгновение Сюзан подумала, что все равно придется
замолчать: память не желала подсказывать ей следующий куплет песни, которую она
пела с самого детства. Но потом сжалилась, и девушка продолжила (не только
песню, но и путь):
Все тревоги позабыты,
Да, тревоги скрылись вдаль.
И любовь моя пропала,
И на сердце лишь печаль.
Возможно, неудачная песня для такой ночи, но ее сердце жило
своей, отдельной жизнью, не обращая особого внимания на то, о чем думала или
чего хотела ее голова. Как всегда. Ее пугала лунная ночь, когда, говорят,
вервольфы выходят на охоту, ее пугала миссия, с которой ее послали, ее пугало
то, к чему все это могло привести. Однако, когда она миновала Хэмбри и вышла на
Великий Тракт, сердце ее захотело пробежаться, и она побежала под Целующейся
Луной, задрав юбки выше колен. Поскакала, как пони, а ее тень мчалась следом.
Бежала она с милю, а то и больше, пока не заболели все мышцы, а воздух не стал
вливаться в легкие как горячая жидкость. И добравшись до уходящего в гору
проселка, что вел к хижине, она запела. Потому что того захотело ее сердце.
Сюзан решила, что идея не так уж плоха. Уж по меньшей мере пение отгоняло ее
страхи. Пусть маленькая, но польза.
