ЦИЛАМУДРЯНАЯ
А под ним нарисованы вилы.
– Что это? – спросила Сюзан, указывая на рисунок.
– Риа, мой знак. Известен в шести окрестных феодах,
скопировать его невозможно. Покажешь этот листок своей тете. Потом Торину. Если
твоя тетя захочет взять его, чтобы самой показать Торину, знаю я и ее, и ее
замашки, скажешь ей – нет, Риа запретила, листок должен быть у тебя, а не у
нее.
– А если его захочет взять Торин?
Риа пренебрежительно махнула рукой:
– Пусть хранит его или сожжет, или подотрет им задницу, мне
все равно. И тебе тоже, потому что ты знаешь, что чиста. Так?
Сюзан кивнула. Один раз, возвращаясь с танцев, она разрешила
парню на мгновение или два залезть рукой ей под юбку, но что такого? Она чиста
и она целомудренна, о чем знала и без этой мерзкой старухи.
– Но не потеряй этот листок. Если только не хочешь увидеть
меня вновь и заново пройти весь ритуал.
Упаси Боже, подумала Сюзан и с трудом подавила дрожь,
грозящую сотрясти все тело. Сунула листок в тот карман, где раньше лежал
мешочек с золотыми.
– А теперь шагай к двери, мисси. – Старуха вроде бы хотела
схватить Сюзан за руку, но в последний момент передумала. К двери они пошли бок
о бок, не касаясь друг друга, глядя прямо перед собой. А вот на крыльце Риа
сжала запястье Сюзан. А второй рукой указала на яркий серебристый диск, висящий
над вершиной Кооса. – Целующаяся Луна. Середина лета.
– Да, – кивнула Сюзан.
– Скажешь Торину, что он не должен укладывать тебя в свою
постель… или в стог сена… или на пол судомойни при кухне, или куда-то еще… до
того, как полная Демоническая Луна поплывет по небу.
– То есть только после Первой Жатвы? – Три месяца для нее –
целая жизнь. Сюзан попыталась ничем не выказать свою радость. Она-то думала, что
Торин лишит ее девственности еще до следующего восхода луны. Об этом ясно
говорили взгляды, которые он бросал на нее.
Риа тем временем смотрела на луну, вроде бы что-то
рассчитывала. Ее рука нащупала косу Сюзан, начала ее поглаживать. Сюзан пока
терпела, но знала, что ее хватит ненадолго. Риа убрала руку.
– Да, не просто после Первой Жатвы, а после fin de ano –
Ярмарочной ночи. Скажем так, он может, взять тебя после праздничного костра. Ты
поняла?
– Fin de ano, поняла. – Теперь уже Сюзан не скрывала
радости.
– Когда огонь в «Зеленом сердце» догорит и последние угли
покроются золой. Только тогда, и не раньше. Ты должна ему это сказать.
– Скажу.
Рука вернулась, вновь начала поглаживать волосы. Сюзан
терпела. После столь хороших новостей она уже не так злилась на старуху.
– Время до Жатвы используй с толком. То ли думай только о
том, как родить мэру мальчика, то ли гуляй по Спуску и собирай последние цветы
своей девственности. Ты поняла?
– Да. – Она склонилась в реверансе. – Спасибо сэй.
Риа отмахнулась, словно терпеть не могла лесть.
– Никому не говори о том, что произошло между нами. Это
никого, кроме нас, не касается.
– Не скажу. Наши дела закончены?
– Ну… пожалуй… осталась разве что самая малость… – Риа
улыбнулась, показывая, что это действительно малость, потом резким движением
подняла левую руку на уровень глаз Сюзан. С тремя сложенными вместе и одним
отставленным пальцем. В зазоре поблескивал серебряный медальон, взявшийся неизвестно
откуда. Взгляд девушки тут же остановился на нем. А потом Риа произнесла одно
слово. И глаза Сюзан закрылись.
5
Риа смотрела на девушку, застывшую на ее крыльце под
Целующейся Луной. Медальон она убрала в рукав (ее старые распухшие пальцы при
необходимости могли двигаться очень даже быстро). Деловое выражение лица
сменилось неприкрытой яростью. Так это ты грозила дать мне пинка, паскуда,
чтобы я упала в очаг? Ты хотела нажаловаться на меня Торину? Но не угрозы или
наглость Сюзан так взбесили ведьму. Особенно достало ее то отвращение, что
выказывала девушка при ее прикосновениях.
Она, значит, считает, что Риа недостойна ее! И эта гордячка,
несомненно, думает, что она слишком хороша и для Торина. А у нее же ничего нет,
кроме шестнадцати лет и прекрасной косы, что болтается за спиной. Торин-то
мечтает зарыться в ее волосы лицом. И ничуть не меньше ему хочется зарыться в
другое место, пониже.
Она не могла причинить девушке вреда, хотя ей очень
хотелось, да и девушка того заслуживала. В наказание Торин может по меньшей
мере отнять у нее хрустальный шар, а вот это было бы совсем нежелательно. Во
всяком случае, пока. Значит, причинить вред девушке она не может. Зато может
подгадить ему, лишить его того удовольствия, на которое он рассчитывает, хотя
бы на какое-то время.
Риа наклонилась к девушке, схватилась за длинную косу, вновь
начала поглаживать, наслаждаясь шелковистостью волос.
– Сюзан, – прошептала она. – Ты слышишь меня, Сюзан, дочь
Патрика?
– Да. – Глаза не открывались.
– Тогда слушай. – Свет Целующейся Луны упал на лицо ведьмы,
превратив его в серебряный череп. – Слушай меня внимательно и запоминай. Пусть
слова эти останутся в той темной пещере, куда никогда не заходит твое
бодрствующее сознание.
– Запомню, – ответила стоящая на крыльце девушка.
– Ага. Ты должна кое-что сделать после того, как он лишит
тебя девственности. Ты должна сделать это сразу же, даже не думая об этом.
Теперь слушай меня, Сюзан, дочь Патрика, и слушай внимательно. Не упусти ни
единого слова.
Все еще поглаживая шелковистые волосы, Риа приложила
морщинистые губы к гладкому ушку Сюзан и зашептала. А с небес на них смотрела
Целующаяся Луна.
Глава третья
Встреча на дороге
1
Не было в ее жизни второй такой необычной ночи, поэтому не
стоило удивляться тому, что она не слышала цоканья копыт всадника за спиной,
пока он практически не настиг ее.
По пути домой ее более всего волновал вновь открывшийся
смысл соглашения, которое она заключила. Хорошо, конечно, что она получила
передышку, свою часть сделки ей предстояло выполнить не тотчас же, а через
несколько месяцев, но суть оставалась прежней: когда по небу поплывет полная
Демоническая Луна, мэр Торин, костлявый, дерганый, с венчиком седых волос вкруг
обширной лысины на макушке, лишит ее девственности. Мужчина, на которого его
собственная жена не могла смотреть без жалости. Харт Торин чувствовал себя как
рыба в воде в шумливой толпе, собравшейся, чтобы посмотреть на кулачной бой или
турнир, где оружием служили гнилые фрукты, но любая трагическая или жалостливая
история вызывала у него недоумение. Похлопать ближнего по плечу, смачно рыгнуть
за обедом – это получалось у него мастерски, но при каждом слове он озабоченно
поглядывал на своего канцлера, дабы убедиться, что никоим образом не оскорбил
Раймера.
