Он не ждал ответа, и Сюзанна не ответила… хотя могла бы. Она
уже заглядывала в прошлое мира Роланда, но ни одно из прежних ее прозрений не
давало такой отчетливой и достоверной картины, как сейчас. До сих пор всем
внезапным озарениям Сюзанны, например, в Речной Переправе, присуща была
зримость снов – свойство, способное надолго задержать увиденное в памяти, – но
то, что встало перед ее глазами теперь, явилось вдруг, сразу, в одном сполохе,
и это было то же, что увидеть высвеченное вспышкой молнии перекошенное лицо
опасного маньяка.
Репродукторы… гирлянды трупов… барабаны. Сюзанна вдруг
поняла, как увязать одно с другим, с такой же ясностью, с какой в Речной
Переправе она осознала, что тяжело груженные повозки, следовавшие в Джимтаун
через поселок, тянули не лошади, а волы.
– Не забивай себе голову всякой чушью, – посоветовала она
Эдди, и голос ее дрожал лишь чуть-чуть. – Нам нужен поезд. В какой он стороне,
как ты думаешь?
Эдди поглядел на нахмурившееся небо и без труда нашел среди
стремительно бегущих облаков Луч. Он снова опустил взгляд и не слишком
удивился, увидев, что начало улицы, направление которой точнее всего совпадало
с ходом Луча, стережет большая каменная черепаха. Треугольная голова рептилии
выглядывала из-под нависающего края гранитного панциря, глубоко посаженные глазки,
казалось, с любопытством уставлены на чужаков. Эдди мотнул головой в сторону
изваяния и выдавил бледную улыбку:
– Черепаха-великанша держит Землю на спине?..
Сюзанна посмотрела и кивнула. Эдди покатил кресло через
городскую площадь в улицу Черепахи. От висевших вдоль нее трупов исходил сухой
коричный запах, и желудок Эдди свела судорога, но не оттого, что пахло мерзко,
а оттого что запах этот, как ни странно, был довольно приятным: приторно-пряный
аромат чего-то такого, чем ребенок с большим удовольствием посыплет свой
утренний кусочек поджаренного хлеба.
Улица Черепахи, по счастью, была широкой, а трупы, висевшие
на столбах, почти все иссохли как мумии, но Сюзанна заметила несколько
относительно свежих покойников – у этих по почерневшей коже распухших лиц
деловито ползали мухи, а гниющие глаза кишели червями.
И под каждым репродуктором поднимался небольшой холмик
костей.
– Да их тут тысячи, – сказал Эдди. – Мужчины, женщины, дети…
– Да, – бесстрастный голос Сюзанны прозвучал в ее собственных
ушах незнакомо и словно бы издалека. – У них была уйма свободного времени. И
они коротали его, истребляя друг друга.
– А подать сюда этих долбаных мудрых эльфов! – потребовал
Эдди, но его смех, раздавшийся следом, подозрительно походил на рыдание. Молодому
человеку показалось, что он наконец-то в полной мере начинает постигать
подлинный смысл безобидной присказки "мир сдвинулся с места". Всю
ширину пропасти невежества и зла, какая кроется за этими словами.
И глубину.
"Репродукторы, конечно, мера военного времени, – думала
меж тем Сюзанна. – Бог весть, которая это была война и давно ли, но наверняка
творилось нечто из ряда вон выходящее. Правители Лада использовали
репродукторы, чтобы из центральной, недосягаемой для бомб точки вроде бункера,
куда в конце второй мировой ретировался Гитлер со своей ставкой, транслировать
объявления на город".
И в ушах у нее зазвучал властный командный голос, который
когда-то раскатисто несся из динамиков, зазвучал так же отчетливо, как поскрипыванье
проезжающих через поселок фургонов, которое она внезапно услышала в Речной
Переправе, так же ясно, как щелканье кнута над спинами трудяг-волов.
"Пайковые центры A и D сегодня будут закрыты; просим
получить довольствие в распределителях B, C, F и E по надлежащим
карточкам."
"Девятому, Десятому и Двенадцатому подразделениям
службы охраны порядка прибыть в район Сенда."
"Между восемью и десятью часами ожидается зональная
бомбардировка. Гражданскому населению явиться в убежища по месту приписки. При
себе иметь противогазы. Повторяю, при себе иметь противогазы…"
Объявления, да… и информационные выпуски – невнятные,
путаные, воинственные, напичканные пропагандой; то, что Джордж Оруэлл назвал бы
демагогией. А в промежутках между сводками новостей и объявлениями – визгливая
военная музыка и увещания: в знак уважения к павшим шлите в багровую глотку
бойни все новых мужчин и женщин…
Война закончилась, и на некоторое время воцарилась тишина.
Но в какой-то момент репродукторы вновь ожили. Давно ли? Сто лет тому назад?
Пятьдесят? Да имело ли это значение? Нет, думала Сюзанна. Важно было другое:
вновь пущенные в дело репродукторы разносили над городом лишь то, что хранил
один-единственный виток магнитной пленки: барабанный бой. Который потомки коренных
жителей города принимали… за что? За голос Черепахи? За волю Луча?
К своему удивлению, Сюзанна вдруг вспомнила, как однажды
спросила отца, человека тихого и скромного, но глубоко циничного, верит ли он,
что на небесах есть Бог, направляющий течение человеческой жизни. "Видишь
какое дело, Одетта, – ответил отец, – по-моему, и да и нет. Какой-то Бог,
конечно, есть, только вряд ли Он нынче имеет к нам хоть какое-то отношение.
По-моему, после того, как мы убили Его сына, до Него наконец дошло: ни с сыновьями
Адама, ни с дочерьми Евы ничего не поделаешь. И Он умыл руки. Голова!"
В ответ на это (ничего иного она и не ждала; ей шел
двенадцатый год, и ход отцовой мысли был ей отлично знаком) Сюзанна показала
ему коротенькое объявление в местной газете на странице, отданной религиозным
общинам. Там говорилось: в будущее воскресенье преподобный Мердок из
методистской Церкви Благодати, опираясь на текст Первого послания к коринфянам,
осветит тему "С каждым из нас каждый день говорит Господь". Отец смеялся
до слез. "Ну, полагаю, каждый из нас кого-нибудьда слышит, – выговорил он
наконец, – и можешь смело ставить свой последний доллар вот на что, золотко:
каждый из нас – включая этого самого преподобного Мердока – слышит именно то,
что хочет слышать. Это так удобно…"
Этимлюдям явно хотелось слышать в фонограмме ударных
приглашение к ритуальным убийствам. И когда в этих сотнях или тысячах динамиков
начинали гулко греметь барабаны (назойливый чеканный ритм, который на поверку,
если Эдди не ошибался, представлял собой всего-навсего перкуссию из какой-то
там "Ширинки на липучке" каких-то неизвестных Сюзанне "Зи Зи
Топ"), горожане воспринимали это как сигнал завязать на веревках петли и
вздернуть на ближайшем столбе под репродуктором пару-тройку сограждан.
"Сколько же их? – гадала Сюзанна, пока Эдди катил ее
инвалидное кресло по улице и под исцарапанной, испещренной многочисленными
вмятинами твердой резиной шин то хрустело битое стекло, то шуршали макулатурные
барханы. – Скольких здесь перебили из-за того, что много лет тому назад
какую-то электронную схему под городом разобрала икота? Или убийства начались
потому, что горожане распознали полную чужеродность этой музыки, непонятным
образом – как мы, как самолет, как некоторые из машин на улицах – занесенной
сюда из иного мира?"
