Роланд бы его понял.
Глава 20
Джейк неверно оценивал способность стрелка идти за ними по
лабиринту. Самым заметным из оставленных Режь-Глоткой и мальчиком свидетельств
своего пребывания был ранец, но Роланд быстро понял: ему нет необходимости
терять время на поиски знаков и примет. Достаточно следовать за Чиком.
Тем не менее стрелок поначалу задерживался у пересечений
проходов, желая удостовериться, что идет правильно, и всякий раз Чик
оглядывался и тихонько, нетерпеливо тявкал, словно говоря: "Скорее! Или ты
хочешь их потерять?" После того, как следы – отпечаток ноги, нитка из
рубашки Джейка, клочок ярко-желтого шарфа Режь-Глотки – трижды подтвердили
выбор косолапа, Роланд просто шел за Чиком. Он по-прежнему старался отыскать
какие-нибудь вехи, но перестал останавливаться ради тщательных осмотров. Потом
забили барабаны, и именно они вкупе с настырным интересом Режь-Глотки к
содержимому ранца Джейка спасли в тот день Роланду жизнь.
Пыльные сапоги стрелка вдруг словно приросли к месту,
револьвер оказался у него в руке раньше, чем он понял, что за звуки услышал.
Разобравшись, что к чему, стрелок нетерпеливо хмыкнул и сунул револьвер в
кобуру. Он собрался было идти дальше, как вдруг ему на глаза случайно попался
сперва ранец Джейка… а потом, чуть левее, пара едва заметных, поблескивающих в
воздухе жилок. Роланд прищурился и различил две тонких проволочки, которые
пересекались на уровне его колен какими-нибудь тремя футами дальше. Невысокий
от природы Чик аккуратно прошмыгнул в нижний из образованных проволокой
треугольников, но, если бы не барабаны и не сброшенный Джейком ранец,
привлекший внимание стрелка, Роланд неминуемо вошел бы прямо в ловушку. Стрелок
медленно поднял глаза, скользнув взглядом по не-вполне-случайным неустойчивым
нагромождениям хлама по обе стороны прохода, и плотно сжал губы. Он был на
волосок от гибели. Лишь каспасло его.
Чик нетерпеливо тявкнул.
Роланд лег на живот и пополз под проволокой, медленно и
осторожно (он был шире в плечах и выше не только Джейка, но и Режь-Глотки),
понимая, что действительно рослому и крупному человеку здесь никак не
пробраться, не сдвинув с места старательно подготовленную лавину. В ушах у
стрелка глухо стучали барабаны. "А может, тут все давно рехнулись? –
подумал он. – Кабы мне день-деньской приходилось слушать это, я бы наверняка
сбрендил".
Он выбрался из-под проволоки на другой стороне, поднял с
земли ранец и заглянул внутрь. В ранце по-прежнему лежали книжки и кое-что из
одежды Джейка, на месте были и сокровища, набранные мальчиком в пути: камень с
желтыми блестящими крапинами – похожими на золото, но не золотыми; наконечник
стрелы – вероятно, память о древнем лесном народе (его Джейк нашел в роще на
следующий день после своего извлечения), какие-то монетки из родных краев
мальчика, темные очки его отца, иные мелочи, с пониманием восторгаться которыми
может лишь мальчишка, еще только вступающий в трудный возраст. Мелочи, которые
Джейк непременно захочет получить обратно… если, конечно, Роланд разыщет
мальчугана прежде, чем Режь-Глотку с дружками успеют сделать его другим
человеком, подвергнув таким оскорблениям и унижениям, что он утратит и
любознательность, и интерес к невинным занятиям, свойственные мальчикам до
начала полового созревания.
В памяти Роланда, словно лицо демона или выпущенного из
бутылки джинна, всплыла ухмыляющаяся физиономия Режь-Глотки: торчащие
обломанные зубы, пустые глаза, мандрус, выползший на щеки и захвативший
щетинистый подбородок. "Если ты обидишь его…" – подумал стрелок и
заставил себя отвлечься от этих мыслей, поскольку они вели в тупик. Если
Режь-Глотку обидит мальчугана ("ДЖЕЙКА! – яростно настаивал рассудок. – НЕ
ПРОСТО МАЛЬЧУГАНА – ДЖЕЙКА! ДЖЕЙКА!"), Роланд убьет его. Да. Но поступок
этот будет бессмысленным, ибо Режь-Глотку уже мертв.
Стрелок удлинил лямки ранца, дивясь хитроумным застежкам,
которые это позволяли, надел его и встал. Чик повернулся, готовый тронуться в
путь, но Роланд окликнул его, и косолап оглянулся.
– Ко мне, Чик. – Роланд не знал, может ли косолап понять его
(и послушается ли он, даже если поймет), но было бы лучше – безопаснее, – чтобы
Чик держался рядом с ним. Где есть одна ловушка, могут быть другие. В следующий
раз Чику может повезти меньше.
– Эйк! – тявкнул Чик, не двигаясь с места. Тявканье
прозвучало напористо, но Роланд подумал, что подлинные чувства зверька можно
прочесть по его газам: они потемнели от страха.
– Да, но это опасно, – сказал Роланд. – Ко мне, Чик. Рядом.
Позади, там, откуда они пришли, послышался грохот, словно
упало что-то тяжелое – возможно, причиной падения была сильная вибрация,
порожденная грохотом барабанов. Теперь Роланд увидел столбы с репродукторами,
которые там и сям выглядывали из развалин, точно диковинные длинношеие
животные.
Чик трусцой вернулся к стрелку и, тяжело дыша, поднял на
него глаза.
– Не убегай далеко.
– Эйк! Эйк-Эйк!
– Да. Джейк.
Роланд снова побежал. Чик бежал рядом, точно хороший пес.
Глава 21
Для Эдди, в который уже раз, началось, по выражению одного
мудрого человека, "сплошное дежа вю": толкая перед собой инвалидное
кресло, он опять бежал наперегонки со временем. Берег моря сменила улица
Черепахи, но прочие условия по непонятной причине не менялись. Нет – появилось
и другое важное отличие: теперь молодой человек высматривал не дверь, стоящую в
пустоте, а железнодорожную станцию.
Сюзанна сидела очень прямо, вытянувшись в струнку; ветер
раздувал ее волосы, в правой руке был револьвер Роланда, нацеленный в облачное
грозовое небо. Гремели барабаны, их глухой грохот обрушивался на молодых людей,
как удары дубинки. Прямо по курсу поднималось что-то огромное, очертаниями
схожее с гигантским блюдцем, и в переутомленном мозгу Эдди (возможно, под влиянием
высившихся по сторонам зданий классического стиля) родилась следующая картина:
Юпитер с Тором играют во фрисби. Юпитер размашистым движением бросает тарелку,
а Тор роняет ее сквозь тучу – черт с ней, все равно на Олимпе – Эпоха Миллера.
"Фрисби богов, – подумал он, ловко провозя Сюзанну меж
двух ржавых, дышащих на ладан колымаг. – Нихреновенькая идейка!"
Чтобы объехать этот памятник архитектуры прошлого, который
теперь, когда они оказались по-настоящему близко от него, больше напоминал
своеобразную антенну спутниковой связи, Эдди, поднатужившись, взгромоздил
кресло на тротуар. Он как раз осторожно спускал инвалидную коляску с поребрика
обратно на мостовую – тротуар был слишком захламлен, чтобы двигаться хоть
сколько-нибудь быстро,– когда барабаны внезапно смолкли, эхо замерло и
воцарилась тишина. Но, понял Эдди, безмолвием эту новорожденную тишину никак
нельзя было назвать. Впереди, на пересечении улицы Черепахи с другой широкой
улицей, стояло мраморное здание с аркадой. Оно заросло диким виноградом и какой-то
неопрятной зеленью, похожей на повилику, и тем не менее сохраняло
величественный и горделивый вид. За углом этого здания возбужденно гомонила
толпа.
