– Эдди! – пронзительно вскрикнула Сюзанна и опять
выстрелила. Мужчина в подбитом шелком плаще и высоких сапогах рухнул на
мостовую.
Эдди зашарил в поисках "Ругера" и пережил
мгновение паники, вообразив, что потерял его. Рукоятка пистолета каким-то
образом проскользнула за пояс штанов, внутрь. Эдди обхватил ее и сильно дернул.
Подлый "Ругер" не желал вылезать – мушка невесть как запуталась в
трусах Эдди.
Сюзанна выпустила три пули подряд. Каждая нашла свою мишень,
но наступавшие Зрелые не умерили прыти.
– Эдди, помогай!
Эдди рывком расстегнул штаны, чувствуя себя этаким уцененным
Суперменом, и наконец вызволил "Ругер". Ударив ладонью по
предохранителю, он упер локоть в ногу чуть выше колена и открыл огонь. Думать
не требовалось – не требовалось даже целиться: оказалось, что утверждение
Роланда, будто в бою руки стрелка действуют сами по себе, совершенно
справедливо. Вообще, промахнуться с такого расстояния было бы трудно и слепому.
Сюзанна сократила численность атакующих Зрелых до пятнадцати; Эдди, пройдясь по
оставшимся, как ураган по пшеничному полю, за неполных две секунды скосил
четверых.
Единое лицо толпы – маска остекленелого, бессмысленного рвения
– стало распадаться. Мужчина с молотком вдруг отшвырнул свое оружие в сторону и
сам бросился наутек, карикатурно прихрамывая на обе изуродованные артритом
ноги. За ним последовали еще двое. Остальные нерешительно топтались на
мостовой.
– Что стали, дьяволы, ну! – злобно буркнул сравнительно
молодой мужчина, обернувший свой синий шарф вокруг шеи на манер аскотского
галстука. Если не считать двух островков рыжих кудрей на висках, он был лыс как
колено. Сюзанне этот субъект напомнил Кларабель, Эдди – Рональда Макдональда, и
оба заподозрили, что от него следует ждать неприятностей. Рыжий метнул
самодельное копье, вероятно, начинавшее свою жизнь в качестве железной ножки
стола. Оно лязгнуло о мостовую справа от Эдди и Сюзанны, никому не причинив
вреда. – Ну же, кому говорю! Вперед! Коли будем держаться вместе, сумеем их
схва…
– Извини, приятель, – пробормотал Эдди и всадил пулю ему в
грудь.
Кларабель-Рональд пошатнулся и попятился, прижимая руку к
рубахе. Он смотрел на Эдди огромными остановившимися глазами, которые с
душераздирающей ясностью говорили: это не должно было случиться. Потом его рука
тяжело упала и безвольно повисла вдоль бока. Из уголка рта рыжего вытекла
единственная струйка крови, неимоверно яркая в сером свете дня, и он осел на
колени. Горстка уцелевших Зрелых, онемев, смотрела на него, не в силах
оторваться, и один повернулся, чтобы убежать.
– Хрен-то, – сказал Эдди. – Стоять-бояться, дебил, не то
хорошенько разглядишь поляну, которой заканчивается твоя дорожка. – Он повысил
голос. – Бросаем оружие, девочки и мальчики. Все, какое есть! Ну!
– Ты… – прошептал умирающий. – Ты… стрелок?..
– Угадал, – подтвердил Эдди, угрюмо оглядывая его уцелевших
товарищей.
– Молю… о… прощении… – задыхаясь, выговорил мужчина с
курчавыми рыжими волосами и ничком повалился на землю.
– Стрелки?– с разгорающимся ужасом переспросил кто-то,
начиная понимать.
– Смотри-ка, глупые, но не глухие, – заметила Сюзанна. – Это
уже кое-что. – Она качнула дулом револьвера – как подозревал Эдди, наверняка
полностью разряженного. А кстати, сколько еще патронов может оставаться в
"Ругере"? Эдди вдруг сообразил, что понятия не имеет, сколько
патронов вмещает обойма, и проклял себя за тупость… но разве он действительно
всем сердцем верил, что дело дойдет до стрельбы? Вероятно, нет. – Слыхали, что
он сказал, ребята? Бросай оружие. Побузили, и будет.
Один за другим Зрелые подчинились. Женщина, которой мистер
Меч-и-Килт выплеснул на лицо добрую пинту своей крови, сказала Сюзанне:
– Напрасно вы Уинстона жизни решили, ваша милость, –
нонешний день его рожденье было, вот оно как.
– Ну и сидел бы дома, ел именинный пирог, – фыркнул Эдди.
События захватили молодого человека целиком, и потому он не нашел ничего
сюрреалистического ни в замечании женщины, ни в своем ответе.
Среди уцелевших Зрелых была еще одна женщина – тщедушное
белокурое создание, длинноволосое, но с такими огромными проплешинами на
голове, словно у нее была парша. Эдди заметил, что она робко, бочком
подбирается к мертвому карлику – а заодно и к возможной безопасности одетых
зеленью арок позади него, – и всадил пулю в потрескавшийся бетон у самых ее
ног. Он плохо представлял, что ему нужно от этой женщины, зато ему определенно
не хотелось, чтобы кто-то из Зрелых подавал идеи остальным. Прежде всего Эдди
боялся того, что могут натворить его руки, если хилые, малоприятные, угрюмые
люди, которые сейчас стоят перед ним, попытаются разбежаться. Что бы ни думала
о стрелковстве голова Эдди, его рукам оно неожиданно пришлось очень по вкусу.
– Стоять, красотка. Констебль Доброхотли советует тебе
поостеречься. – Он взглянул на Сюзанну и встревожился, увидев, что ее щеки
приобрели сероватый оттенок. – Сьюзи, ты в порядке? – спросил он тоном ниже.
– Да.
– Ты не собираешься, к примеру, хлопнуться в обморок, а?
Потому что…
– Нет. – Устремленные на него глаза Сюзанны были так темны,
что напоминали пещеры. – Просто до сих пор мне не приходилось убивать, вот и
все.
"Ну дак привыкай", – чуть не вырвалось у Эдди. Он
прикусил язык и вновь внимательно пригляделся к замершей перед ними последней
пятерке Зрелых. Эти люди смотрели на них с Сюзанной с мрачным испугом, весьма,
впрочем, далеким от настоящего ужаса.
"Черт побери, почти все они давно позабыли, что такое
ужас, – подумал Эдди. – Или радость, или печаль, или любовь… Хорошо если они
еще способны чувствовать хоть что-то. Слишком давно они живут в этом
чистилище".
Потом он припомнил смех, возбужденные возгласы, восторженные
аплодисменты, и внес поправку в свои размышления: существовала по крайней мере
одна вещь, которая по-прежнему заводила жителей Лада, по-прежнему нажимала на
их кнопки. Торопыга засвидетельствовал бы это.
– Кто тут главный? – осведомился Эдди. Он очень внимательно
наблюдал за перекрестком позади маленькой группы – на случай, если другие опять
осмелеют, – но до сих пор не видел и не слышал в той стороне ничего тревожного.
Видимо, эту оборванную команду бросили на произвол судьбы.
Зрелые неуверенно переглянулись. Наконец заговорила женщина
с окровавленным лицом.
– Был Торопыга, да нонешний день, как забили Божьи барабаны,
из шапки его камень и вынься… ну и пустили мы Торопыгу плясать. Его бы, верно,
сменил Уинстон, да Уинстона ваши богомерзкие пистоли жизни решили. – Она
медленно отерла кровь со щеки, посмотрела на испачканную руку и снова угрюмо
воззрилась на Эдди.
