"Боб Брукс водил поезда Межземельской железнодорожной
компании на линии Сент-Луис – Топека. Боб Брукс был самым лучшим машинистом
Межземельской железнодорожной компании, а Чарли – самым лучшим паровозом!
Чарли был Паровоз Марки Четыре-Ноль-Два-Икс-Пресс, и одному
только машинисту Бобу дозволялось подыматься на его высокое сиденье и гудеть в
гудок. "УУ-УУУ" гудка Чарли знали все, и всякий раз, заслышав этот
голос, летящий над ровными просторами канзасских степей, люди говорили:
"Вот едут Чарли и Машинист Боб, самая быстрая команда от Сент-Луиса до
Топеки!"
Девчонки и мальчишки выскакивали из домов посмотреть, как
Чарли и
Машинист Боб поедут мимо. Машинист Боб всякий раз улыбался и
махал им рукой. Ребятишки улыбались и махали в ответ.
У Машиниста Боба был особый секрет. Только он один знал, что
Чарли Чух-Чух по самому-пресамому настоящему живой. Как-то раз на перегоне
между Топекой и Сент-Луисом Машинист Боб услыхал пение – тихое-тихое и басистое.
– Кто это со мной в кабине? – сурово спросил Машинист
Боб."
– Лечиться надо, Машинист Боб, – пробормотал Джейк и
перевернул страницу. На картинке Боб, нагнувшись, заглядывал Чарли под топку.
Джейк задался вопросом, кто же ведет поезд и следит за дорогой, высматривая на
рельсах коров (не говоря уж о мальчишках и девчонках), пока Машинист Боб занят
ловлей зайца, и заключил, что Берил Ивенс в поездах разбиралась слабо.
"– Не тревожься, – послышался чей-то хриплый голосок. –
Это я.
– Кто это "я"? – спросил Машинист Боб. Он говорил
своим самым внушительным, самым суровым голосом, поскольку все еще думал, что
его кто-то разыгрывает.
– Я, Чарли, – отвечал хриплый голосок.
– Три ха-ха! – воскликнул Машинист Боб. – Паровозы не умеют
говорить! Может, я не семи пядей во лбу, но уж это-то я знаю! Коли ты – Чарли,
так, сдается мне, сумеешь сам дать гудок!
– Ясное дело, – отозвался хриплый голосок, и только он это
сказал, как гудок оглушительно загудел, и над равнинами Миссури раскатилось:
"УУ-УУУ!"
– Батюшки-светы! – ахнул Машинист Боб. – Да это и впрямьты!
– Вот видишь, – сказал Чарли Чух-Чух.
– Как же это я до сих пор не знал, что ты живой? – спросил
Машинист Боб. – Почему раньше ты никогда со мной не разговаривал?
Тогда Чарли своим хриплым голоском спел Машинисту Бобу
песенку. Вот эту:
Не приставай с вопросами, играть мне недосуг -
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая: под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!
– Надеюсь, мы с тобой еще не раз потолкуем в дороге? –
спросил Машинист Боб. – Мне это по душе.
– Непременно потолкуем, – пообещал Чарли. – Я люблю тебя,
Машинист Боб.
– И я тебя люблю, Чарли, – сказал Машинист Боб и сам дал
гудок – просто, чтобы показать, как он счастлив.
"УУ-УУУ!" Так громко и красиво Чарли еще никогдане
гудел, и все, кто услышал его, вышли посмотреть."
Иллюстрация к этому последнему отрывку обнаруживала большое
сходство с изображением на обложке. На предыдущих рисунках (аляповатых и
безыскусных, напомнивших Джейку картинки к любимой книжке детсадовского детства
"Майк Маллиган и его паровой каток") Чарли был паровоз как паровоз –
энергичный, жизнерадостный, без сомнения, интересный мальчишкам эры
пятидесятых, кому предназначалась книга, но всего-навсего механизм. Здесь,
однако, у него были явно человечьи черты, и, несмотря на улыбку Чарли и
довольно тяжеловесное жеманство рассказа, Джейка пробрал озноб.
Улыбка не внушала ему доверия.
Он схватил свое "Итоговое эссе" и пробежал глазами
по строчкам. "Возможно, Блейн опасен, – прочел он. – Истина ли это, я не
знаю".
Он закрыл папку, несколько мгновений задумчиво барабанил по
ней пальцами, потом вернулся к "Чарли Чух-Чуху".
"Машинист Боб и Чарли провели вместе много счастливых
дней и толковали обо всем на свете. Машинист Боб жил бобылем, и Чарли был
первым настоящим другом, каким Боб обзавелся после смерти своей женушки – а
умерла она давным-давно, в городе Нью-Йорке.
Но однажды, вернувшись в Сент-Луисское паровозное депо,
друзья обнаружили на месте стоянки Чарли новый тепловоз. Да какой! Пять тысяч
лошадиных сил! Сцепка из нержавеющей стали! Двигатель из "Механических
мастерских Ютики", Ютика, штат Нью-Йорк! А на самом верху, позади
генератора, расположились три ярко-желтых вентилятора радиаторного охлаждения.
– Что это? – встревоженно спросил Машинист Боб, но Чарли
лишь пропел самым тихим и хриплым голоском, на какой был способен:
Не приставай с вопросами, играть мне недосуг -
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая: под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!
Тут появился мистер Бриггс, Начальник Депо.
– Прекрасный тепловоз, – сказал Боб, – но вам придется
вывести его с места Чарли, мистер Бриггс. Как раз сегодня после обеда Чарли
обязательно нужно поменять смазку.
– Чарли уже никогда больше не понадобится менять смазку,
Машинист Боб, – грустно промолвил мистер Бриггс. – Этот новехонький тепловоз
"Берлингтон-Зефир" прислан ему на смену. Когда-то Чарли был самым
лучшим в мире паровозом, но теперь он состарился и его котел дал течь. Боюсь,
Чарли пришла пора уйти на покой.
– Вздор! – Машинист Боб был вне себя. – Чарли еще работник
хоть куда! Да я отобью телеграмму в головную контору Межземельской
железнодорожной компании! Телеграфирую лично Президенту, мистеру Реймонду
Мартину! Он меня знает, потому как однажды он лично вручил мне Медаль За
Отличную Службу, а после мы с Чарли катали его дочурку. Я дал малышке потянуть
за шнурок, и Чарли гудел для нее во всю мочь!
– Мне очень жаль, Боб, – сказал мистер Бриггс, – но заменить
Чарли новым тепловозом распорядился сам мистер Мартин.
Это была истинная правда. И Чарли Чух-Чуха отвели на
запасной путь в самом дальнем уголке станции Сент-Луис Межземельской железной
дороги, ржаветь в бурьяне. Теперь перегон Сент-Луис – Топека оглашал своим
"ГУУУ! ГУУУ!" "Берлингтон-Зефир", а свистка Чарли больше не
было слышно. В сиденье, там, где когда-то, глядя на стремительно убегающую
назад степь, так гордо восседал Машинист Боб, поселилось мышиное семейство; в
трубе паровоза свили гнездо ласточки. Чарли был одинок и очень грустил. Он
скучал по стальным рельсам, по яркому синему небу и широким просторам. Порой
поздно ночью он думал обо всем этом и плакал темными, маслянистыми слезами. От них
ржавел его прекрасный стрэтхэмовский головной прожектор, но Чарли было все
равно – ведь теперь старый стрэтхэмовский прожектор больше не зажигался.
