Старухи – им помогали близнецы-альбиносы – проворно собрали
и унесли грязные тарелки и вернулись с миской взбитых сливок и двумя толстыми
белыми блюдами, на которых высокой горкой громоздились ломти сладкого пирога.
Пирог благоухал так, что Эдди почувствовал себя праведником в раю.
– Сливки только бизоньи, – констатировала тетушка Талита. –
Последняя корова уж годков тридцать как околела. Не Бог весть что, знамо дело,
да все ж таки лучше чем ничего, клянусь Маргариткой!
Пирог оказался с голубикой. Эдди подумал, что все прочие
пироги, торты и кексы, съеденные им за свою жизнь, с этим и рядом не лежали.
Прикончив три куска, он отвалился от стола и, не успев прикрыть рот, звучно
рыгнул. Он виновато огляделся.
Мерси – слепая – хихикнула.
– Слышу, слышу! Кто-то поблагодарил стряпуху, тетушка!
– Да, – отозвалась тетушка Талита, и сама смеясь. – Что
верно, то верно.
И все же подавальщицы появились вновь. Одна несла кувшин,
над которым поднимался парок, другая – поднос, где ненадежно балансировали
глиняные чашки.
Тетушка Талита сидела во главе стола, Роланд – по правую
руку от нее. Он наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Старуха выслушала
(улыбка ее чуть поблекла) и кивнула.
– Сай, Билл и Тилл, – сказала она. – Вы трое останьтесь. Нам
со стрелком и его друзьями надобно потолковать – по той причине, что они думают
пуститься в путь нынче же ввечеру. Остальные, чтоб не гомонить тут попусту,
будут кофейничать на кухне. Да не забудьте попрощаться, как подобает учтивым
людям!
Билл и Тилл, близнецы-альбиносы, остались сидеть на дальнем
конце стола. Остальные выстроились гуськом и медленно двинулись мимо путников.
Каждый пожимал руку Эдди и Сюзанне, а затем чмокал Джейка в щеку. Мальчик
принимал это достойно, но Эдди видел, что он удивлен и смущен.
Подле Роланда старики опускались на колени и прикасались к
сандаловой рукояти револьвера, торчавшей из кобуры на левом бедре стрелка.
Роланд клал им руки на плечи и целовал в морщинистые лбы. Последней шла Мерси;
она обвила талию Роланда обеими руками и звонко чмокнула его в щеку.
– Благословен будь, стрелок! Да хранят тебя боги! Кабы я
только могла тебя увидеть!
– Не забывайся, Мерси! Веди себя прилично! – резко вмешалась
тетушка Талита, но Роланд, не обращая на нее внимания, склонился к слепой.
Он ласково, но решительно взял ее руки в свои и поднес к
своему лицу.
– Посмотри на меня ими, красавица, – сказал он и закрыл
глаза, когда сморщенные, изуродованные артритом пальцы слепой принялись
осторожно ощупывать его лоб, щеки, губы и подбородок.
– Да, стрелок! – выдохнула она, поднимая незрячие глазницы
навстречу блекло-голубым глазам Роланда. – Я очень хорошо вижу тебя! Славное
лицо, однако ж полное печали и заботы. Мне страшно за тебя и за твоих.
– И все же встреча вышла радостная, разве не так? – спросил
он в ответ и запечатлел на гладкой, истончившейся от старости коже лба Мерси
нежный поцелуй.
– Так, так. Истинная правда. Спасибо за поцелуй, стрелок.
Сердечное спасибо.
– Ступай, Мерси, – велела тетушка Талита, но без прежней
суровости. – Ступай пить кофей.
Мерси поднялась с колен. Одноногий старик с костылем взял ее
руку и положил на пояс своих штанов. Мерси ухватилась и, помахав на прощание
Роланду и его товарищам, позволила хромому увести ее.
Эдди вытер увлажнившиеся глаза.
– Кто ее ослепил? – хрипло спросил он.
– Луни, – отвечала тетушка Талита. – Выжгли ей очи клеймом,
вот как. Будто бы за то, что дерзко на них глядела. Тому уж четверть века… Ну
же, пейте поскорей кофей! Он и горячий-то гадок, а чуть остынет, так и вовсе в
рот не возьмешь – дорожная слякоть, да и только.
Эдди поднес чашку ко рту и отхлебнул на пробу. Дорожная
слякоть, решил он, слишком сильно сказано, но что не "Синяя гора", то
не "Синяя гора".
Сюзанна попробовала и изумилась:
– Да это же цикорий!
Талита бросила на нее быстрый взгляд.
– Сия трава мне неведома. Я знаю только щавельник, и иного
кофею опричь щавельничного у нас не водится с тех пор, как надо мною еще
тяготело женское проклятие… а проклятие это снято с меня давным-давно.
– Сколько же вам лет, сударыня? – неожиданно спросил Джейк.
Тетушка Талита удивленно взглянула на него, потом скрипуче
рассмеялась.
– Правду сказать, паренек, уж и сама позабыла. Помнится мне,
будто, как справляли мое осьмидесятилетие, сидела я тут, на этом самом месте,
да ведь тогда на этой лужайке нас собралось более пяти десятков, а Мерси еще не
лишилась очей. – Тут ее взгляд упал на косолапа, лежавшего у ног Джейка. Чик,
не убирая мордочки с лодыжки мальчика, поднял глаза с золотистой каемкой и
внимательно посмотрел на старуху. – Косолап, клянусь Маргариткой! Давненько я
не видала, чтоб косолап состоял при людях… похоже, эти зверята позабыли те дни,
когда водили компанию с двуногими.
Один из близнецов нагнулся погладить Чика. Чик отпрянул.
– Когда-то они пасли овец, – сообщил Джейку Билл (или, может
быть, это был Тилл). – Знал ты сие, малый?
Джейк помотал головой.
– Твой-то гуторит? – поинтересовался альбинос. – В ранешние
времена промеж них попадались говорящие.
– Да. – Мальчик посмотрел вниз, на косолапа, который, едва
рука чужака исчезла с его горизонта, опять положил голову Джейку на ногу. –
Скажи, как тебя зовут, Чик.
Чик смотрел на него снизу вверх и молчал.
– Чик! – настаивал Джейк, но Чик молчал. Не слишком
огорченный, Джейк посмотрел на тетушку Талиту и близнецов. – Вообще-то он
разговаривает… но, наверное, только когда сам хочет.
– Мальчуган, видать, не здешний, – обратилась тетушка Талита
к Роланду. – Одет чудно… и глядит странно.
– Он здесь недавно, – Роланд улыбнулся Джейку, и тот ответил
неуверенной улыбкой. – Через месяц-другой никто и не скажет, что парень из
чужих краев.
– Да? Не знаю, не знаю… И откуда же он?
– Издалека, – сказал стрелок. – Из дальней дали.
Старуха кивнула.
– И когда он думает отправляться восвояси?
– Никогда, – отозвался Джейк. – Теперь мой дом здесь.
– Да смилуются над тобой боги, коли так, – отвечала тетушка
Талита, – ибо солнце в сем мире заходит. Заходит на веки вечные.
Тут Сюзанна беспокойно пошевелилась и прижала руку к животу,
словно ее замутило.
