Она просто не знала куда ехала и на что себя обрекала. Хотя, если б знала то всё равно отправилась бы с ним. Манны небесной не ждала. Это поход. Но и трудностей не представляла, откуда… Жизненного багажа годы ещё не скопили. Надеялась: любовь подскажет, поможет… Костя, строгий и сосредоточенный, дал ей дамский браунинг, научив перед этим пользоваться им. Она постреляв, повертела его в руках. Маленький, изящный. Это не маузер и не винтовка. Весь вид Костика источал строгость, а руки и глаза нежность. Значит, не смотря на весь свой боевой, командирский вид, рад, что она с ним едет… Коня ей выбрали самого спокойного. Юлии даже казалось. что он спит на ходу. Перед тем как подводили к ней лошадь, он лично подтягивал подпругу, седло и сбрую проверял сам. Чтоб надёжно. Юлия старалась быть серьёзной, но всё равно улыбалась, от счастья, что рядом. Она заметила, как его глаза приковала магнитом, её неровно вздымающаяся под гимнастёркой грудь. Страх, что вот сейчас он сорвёт у всех на виду её с коня и унесёт в лес, застывший в её глазах, остановил Рутковского. Схватившись, он спросил не жмут ли сапоги и пожав её маленькие пальчики убрался от жены подальше. Юлия передохнула. "Как им жать, если они на два размера больше её ножки. Это его женская грудь затянутая в гимнастёрку, ненормального, так завела".
Вид у Костика был точно не домашний. Горячий конь под Рутковским плясал, выкидывая то одну, то другую ногу, поднимался на дыбы. Она видела как он шёл галопом. Как поднимался на стременах рассматривая дорогу, по которой растянувшись на расстоянии километра шёл отряд. Выглядел Костик холодно-недоступным и совершенно отрешённым. Не подступиться. Она и не дёргалась- пусть командует себе. Любовалась издалека. Красавец! Орёл! Поход длился около двух месяцев. Но она в первые же дни потеряла счёт времени. Непростой переход поистрепал романтику. Едут, едут, а дорога всё не кончается. Монотонность угнетала. Ей казалось, что попа приросла к седлу и всё время хотелось спать. Ничего героического она в таком утомительном переходе не видела. Правда это длилось до приближения к территориям охваченным бунтами и контролируемой бандой. Вся дремота свалилась с глаз моментально, когда донесла разведка, а потом и головное охранение вступило в бой. Сначала, пугалась, а потом привыкла к тому, что казацкие разъезды нападали на дозорных и слышались выстрелы, похожие на треск сухих поленьев. А так же и к неожиданным непродолжительным боям, когда мелкие шайки казаков наскакивали то с левого фланга, то завязывали перестрелку с правого. Попривыкла и к ходу отряда — рысью переходящего в галоп. Гудела дорога под копытами лошадей. Ветер ударял в лицо, но он не был холодным. А так требовалось в такую жару, хоть какого-то освежения.
Уставала скакать на коне, не было навыков. Вечерняя прохлада забиралась под воротник гимнастёрки, а дневная жара раскаливала спину до кипения. Костя жалея предлагал перейти на подводу или пересесть в тачанку, но Юлия несколько дней хорохорилась, а потом покаянно к его облегчению сдалась. Вечером у костра, она чувствовала как он обнимая набрасывал на её продрогшие плечи фуфайку или тужурку и прижимал к тёплому боку. Сама не смела пошевелиться, кругом бойцы. Ей так хорошо тепло и покойно рядом с ним. Сидеть бы так долго, долго и молчать… Как-то он признался ей что любит сумерничать перед огнём. Ей тоже нравится. Ресницы шлёп-шлёп. Сморил сон. Потом Костя уложит её в подводу, укроет шинелью и уйдёт проверять дозоры и посты. Бдительность терять нельзя. Он любил повторять, что при малейшей оплошности — голову потерять легко. Юлия наглядно увидела — он умеет воевать! И это не просто с саблей в бой бросать людей, а разные хитрости военные придумывал. А Юлия будет ждать его прислушиваясь в темноте, как жуют лошади овёс и не слышны ли его шаги… Над головой тускло мерцают уставшие от жары звёзды. Черно спереди, с боков, как Костя передвигается, что видит… Навещая её за день по несколько раз в обозе, он как бы нечаянно старался дотронуться до её руки, пальчиков или губами до виска. На большее не решался, опять же — кругом бойцы. Вот такая была у них жизнь… Одним словом — походно- полевые условия. Но дело не в трудностях. Ведь они рядом. Мысль попрыгав с пенька на сучок взялась прерываться и наконец совсем потухла. Юлия уснула.
Переход не был лёгким. Всё время надо было находиться в состоянии боевой готовности. Мало того: отряд выматывался за день так, что к вечеру едва на ногах держались, так ещё выставляли охорону, секреты и держали оборону. Медленно подтягивались обозы. Везли корм для лошадей, продовольствие для отряда, боеприпасы. Юлии пришлось быть и поваром и медбратом. Вот тогда и окрепла идея выучиться при случае на медсестру. В отряде был врач. Решила держаться его и присматриваясь учиться. Поход заставил её повзрослеть, а как же иначе.
Продвижение банд в глубь отряд остановил. Дальше их несмотря на азарт не пустили. Встали лагерем на заимке. Штаб разместился в двухэтажном доме. В гущу событий он её не подпускал на пушечный выстрел. Только ей хватило до боли в сердце и того что видела. А видела она разгорячённых боем бойцов, изуродованные тела раненных и скованных клещами смерти убитых. Плакать не смела, уходила в овраг. Пряталась за поваленной через него пушистой сосной. Глаза застилало слезами, а пальцы рвали лохмотья перепревшей коры на источённой короедами древесине. Это успокаивало. Как будто мёртвое дерево забирало боль. Хотя в глазах по-прежнему лежали проткнутые в горло штыками друг на друге казак и красноармеец. Разодранные взрывом гранаты лошади, а рядом затянутый во френч белогвардейский офицер, привалившись к завалинке, сидел с вытекшими глазами. Глаза были длинные. Юля как притянутая магнитом смотрела на них. Один синий и болтался на щеке, а второй красный застыл на лбу. Трое у забора. Двое сидят один лежит. Как будто на привале. Ужас! У двоих рассечены на двое головы. Как арбузы: раз и две половинки… Смотреть на трупы людей и лошадей, страшное дело… "Отчего людям не живётся без крови. Смотри на плывущие по синему небу облака, радуйся солнцу, люби…" Жгла обида и болело сердце за бестолковый род человеческий. Если с людьми и их дурными головами как-то можно разобраться, то лошадей нетерпимо жалко. За что страдают животные? Ведь без их на то воли таскают то на ту, то на другую сторону. Мерзко, больно. Но Костику показать свою слабость не могла. Мыслями поделиться тем более. Как ни как помнила всё, что он говорил, отговаривая её от поездки. Пикни Юлия сейчас, отправит к маменьке и не уговорить… Надо помалкивать. Так будет лучше. Она понимала, ему было страшно за неё, но перед её желанием быть в такой не лёгкий для мужа момент около него, он отступил. Значит, она не должна дать ему повода усомниться. Своим маленьким сердечком она чувствовала — не смотря на страшное волнение за неё, он рад тому, что она рядом. Возвращаясь к ней, взорванный боем, в мокрой от пота и крови гимнастёрки, хватал её в охапку. Сажал на колени. Прижимал к груди и мурлыкал какую — нибудь песню. Она, ни слова не говоря, ласково гладила его по коротко стриженным волосам — без слов всё понимала. Юлия, дав ему остыть, ожить и встрепенуться, потихоньку включалась и подпевала. Случалось: просилась с ним в бой. Он отмахивался. Посмеиваясь целовал и не принимал её просьб всерьёз. Иногда она злилась. Не без этого, надеялась пробить его стену хоть чем-то. Но это не помогало. Про участие в бою советовал даже не заикаться. Ворчал мурлыкая своим грудным бархатистым голосом, усыпляющим на лету её бдительность и разоружающим Юлию на вздохе:
