— Ты наповал сразила меня своим темпераментом, но давай не обманывать породу.
Понимая, что в споре нет смысла, помалкивала.
Когда раненные принесли весть, что в бою с атамановцами задели клинком командира, Юлия, набравшись смелости взломала табу и взлетев на коня во весь опор понеслась к месту боя. Старый санитар ринувшись за ней вслед, прокричал вдогонку:
— Куда вы?
Она отмахнулась:
— Я скоро.
Он сплюнув, добавил разведя руками, не обращаясь ни к кому и ко всем сразу:
— С ума девка сошла.
Обернувшись к раненным, рявкнул:
— Чья сорока ей на хвосте эту весть принесла?
Молодой боец раненный в ногу поморщился:
— Я сказал, а что тут такого?
Он достал кисет, свернул самокрутку и погрозив пальцем сказал:
— Вот он вернётся и покажет нам…
— И что он сделает? — всё же пугаясь похвалялся тот.
— Лично с тобой тоже, что заяц с морковкой…,- раскуривая самокрутку, хмыкнул немолодой боец.
— Съест что ли?
— А это время покажет…
Разозлившись молодой перешёл в наступление:
— Да отвяжись ты. Учишь, учишь… С жиру баба бесится, а я причём.
— Быть рядом с мужем ты ей в упрёк ставишь, так что ли? Не клевал тебя паря, ещё жареный петух… Такие ягодки на вес золота. Эх-хе-хе… молодость.
— Подумаешь. Тебе-то какая печаль, чего ты нудишь.
— Ну ладно, потом не плачь…,- зная Рутковского предупредил старший.
Он откинул щелчком окурок в сторону и, следя за дугой его полёта уставился в точку его падения, как будто это невесть что. Рутковского уважали все старослужащие. Личная храбрость, трезвый расчёт, доброе отношение, порядочность отличали его от других. И жена под стать ему лапушка, а пришедшая на службу молодёжь пустобрешет и не ценит пока этого.
Юлия, не думая о том, что он её в порошок сотрёт, очертя голову гнала к станице. Она ещё никогда не была до этого в серьёзных переделках и не сунулась бы без его позволения. Но сейчас ей владела причуда, что называется храбростью отчаяния. Она воспользовалась ей, чтоб помочь мужу. Ни опасность смерти, ни прочие препятствия не смогли бы сейчас остановить её — Костику нужна помощь! Это зачеркнув всё гнало её. Правда, она привыкла и не боялась уже картинки, когда несётся конница, а атамановцы саблями сверкают. Когда прошивает длинная пулемётная очередь цепь, всхрапывая кони встают на дыбы, казаки летят на землю. От всей этой жути, она уже не закрывала в испуге глаза. Но то был не живой бой. А сейчас впереди стреляли. Выстрелы доносились с околицы. У кромки леса встала. Сперва было не понять, что там происходит. Сеча она и есть сеча. Ничего страшнее нет сабельного кавалерийского боя. Проскакала полстаницы и остановилась у затора из подвод. Путь закрыт. "Как же мне теперь быть?" Она понимала, что это её испытание. И тут она тряхнула головой. Подняла упрямый подбородок. Осмотрелась. Бой уже подходил к концу. Атамановцев оттеснили на околицу. Обошли со всех сторон и там, кто чинил сопротивление добивали. Казаки с бычьим упорством шли на прорыв, пытаясь зубами порвать захлопнувшуюся ловушку. Понятно, что до конца боя не скоро. Но как туда попасть? Она надеялась пройти. Решение пришло само. Причём вполне удачное. Сняв, как учил Костя, с предохранителя и держа браунинг перед собой, под телегами пробиралась к той кровавой куче. Страшно боялась как бы он не выстрелил сам по себе, нечаянно. Как ахнет… "Тоже мне воин, курам на смех" — ругает она себя и всё же молит об одном, чтоб не пришлось стрелять. Она никого не желает убивать. Впереди кто-то стонет и ругается. Сейчас она узнает об этом. Глаза уже привыкли к полумраку. Ещё рывок… Наткнулась на раненного бородатого казака, тот прятался под подводой и целился в неё. Увидев девчонку он промедлил. Она выстрелила. Воняло свежей кровью и порохом. В голове стучали колокола: "Убить человека оказывается легко. Очень легко. Ой, боженька!" Для уверенности ударила его рукояткой браунинга по голове. "Господи, Господи, Господи! прости и помоги". Поползла дальше. Приподнялась на локти и трахнулась головой о дно. Это очень больно. Но однако некогда думать сейчас о себе. Главное — добраться до Костика. Вперёд. Дорогу перекрыл труп. "Ой-ё-ёй!" Невыразимый ужас привёл её в себя. Раньше бы сознание потеряла, а сейчас… Неужели она не справится с собой, неужели не одолеет страх… Со всей силы оттолкнув разрубленного казака, расширила обзор. Увидела мужа… Казак занёс шашку над его головой, но Костик ловко увернулся, поднял коня на дыбы и выстрелил из револьвера. Казак повалился на бок и не удержавшись сполз с седла под ноги коней. "Богородица, спасибо! Живой! Командует, стреляет… Значит, ничего страшного, задело. Рукав в крови. По лбу бежит струйка, наверняка царапина. Помоги мне Богородица". Не лежать же тут на брюхе раз пригналась. Поднялась на ноги. Кто-то из красных конников кинул в гущу пытающихся уйти казаков бомбу. Крики, истошные вопли раненных, рёв… Упала навзничь. Уткнулась лицом в землю. "Мамочки, мамочки!" Подняла голову. Над полем боя стоял грохот, чад и гадкая ругань. Жеребец под комиссаром взвился, дико крича, рухнул подминая под себя седока. Юлия заметила дымящийся наган у казачёнка за плетнём. "Вот стервец пропадёт же не за грош". Так и есть красноармеец повернулся на вопль коня прицелился и выстрелил через плечо. Пацан завалился набок. Юлия отвернулась: "Доигрался в войну, дурак". Костя метался с одного края оцепления на другой. Конь под ним храпел. "Истечёт кровью…" Не дожидаясь конца поединка с противником, рванулась к нему. Рутковский потный и злой чуть не выронил саблю, когда в метнувшемся к нему бойце узнал жену… Ругаться не мог. Сухой комок и шок перекрыли разговорные функции горла. Пока он хмурился и таращил выкатившиеся глаза, она, достав из перекинутой на колени санитарной сумки бинты, знай себе бинтовала изредка поглядывая на его размахивающую от непонимания и избытка чувств здоровую руку с саблей. Он уже расстрелял все пули и теперь воевал одной шашкой. Весь его вид выражал: "Да она что, с ума, что ли, сошла?" Юлия поймав его ледяной, хищный блеск, заставила себя не смотреть в его глаза, лицо, чтоб не казалось, что возьмёт сейчас он ей ввалит или ещё хуже насмешливо скажет: "Ну, ладно, пошутили и хватит". Какое там сказать, он и глазом не успел моргнуть, как она закончив бинтовать, сунула ему флягу с водой и отерев попутно марлей лицо и промокнув ему отяжелевшие от пота подмышки, нырнула опять под телегу. Он остался со злостью на её выверт, с нестерпимой болью в руке, готовый ринуться за ней и отшлёпать. А Юлия уходила тем же путём, что и пришла. Ну вот, кажется, и осилила, а боялась. Радость о том, что справилась как бы ещё не дошла до её сознания. Но это ещё не всё. Далеко не всё. Впереди разговор с Костей. Он ей покажет, где раки зимуют. От такой перспективы она поёжилась. "Размечталась, — одёрнула она себя. — Может ещё и не дойдёт до этого, убьют меня и он на моей могилке будет плакать, а не ругаться". От перспективы увидеть себя мёртвой, покрылась мурашками. Бр-р-р! Учитывая опыт передвижения под телегами, осторожно пробиралась к окраине, там где ждал её конь. Обошлось. Напугалась мародёров пацанов, но и они её не меньше. Выловив коня, отправилась на базу отряда. Тени от деревьев становились всё длиннее. Солнце осторожно стало сначала сползать, а потом и падать за верхушки деревьев. По дороге, догнав подводы с раненными, поглаживая по холке коня, пошла рядом. Дрожь от увиденного прошла, но в голове держалась расправив крылья мысль: "Сейчас он был иным. Костя был совершенно другим. Таким она его не знала. Лицо спокойное, спокойное, а глаза холодные, холодные…" Юлия с тревогой ждала его возвращения. Знала: будет нагоняй. В вину ей зачтётся то, что появилась там. Плохо. Но ещё хуже, что увидела его таким, каким не должна была видеть. Сначала бодрилась, мол, посердится немного и отойдёт. Поразмыслив хотела от греха подальше спрятаться. Потом передумала: я ж не маленькая. Подумав, решила принять приговор стоя и не хныкая. Ещё позже попривыкнув к обжитой мысли, рискнула не сидеть сложа руки, а бороться. И чтоб задобрить мужа попросила бойца истопить баню. Но спокойнее не стало, замучила себя до того, что стала подумывать: "Уж скорее бы приехал и ввалил!"
