Прошла ещё неделя и Сталин позвонил опять, поговорив о защите Сталинграда, велел прибыть в Москву. В совершенном не ведении вызова, захватив с собой на всякий случай материал о состоянии войск, на машине отправился в столицу. Всю дорогу пытался впасть в сонную отключку. Ни черта! Голова работала, как часы. Битва за Сталинград, Юлия… Повезло под самой столицей, на минуту задремал и попал в чудесный сон. Срубленная баня, Люлю в клубах пара, берёзовый веничек легонько охаживающий её нежное тело. Дурман мятного настоя разворачивает грудь. Он проводит ладонью по жемчугом отливающему телу, тянется к сладким губкам её… и будь неладное просыпается. Естественно, найдя виноватого ворчит:
— Сергей, ты потише скакать не мог, такой сон спугнул…
— Ничего. Вместо будильника. Как раз вовремя. Москва. Куда?
— В Ставку. "Ох Юлия, теперь-то ты от меня не утечёшь и мы встретимся. Сегодня я всё сделаю по-умному".
В Ставке Рутковского принял Жуков. Он в общих чертах ознакомил с обстановкой сложившейся в районе Сталинграда. А потом с задачей, которую на него возлагали. Стало понятно зачем он тут. Предполагалось сосредоточить сильную группировку наших войск на фланге противника, прорвавшегося в междуречье Волги и Дона, с тем, чтобы нанести контрудар примерно из района города Серафимович в Южном и юго-восточном направлении. Смелая идея! Ему поручалось возглавить эту группу. Он сразу же предпринял кое — какие шаги. Уточнил насчёт войск и согласовал вопрос о кадрах. Опять забрал начальником штаба Малинина. Закруглившись на первый день с делами, поехал домой. На сей раз не подъехал к подъезду, а встал за углом. Шёл вдоль дома, чтоб не высмотрела в окно. Волнение и тревогу ощутил, когда поднимался по лестнице дома. В предвкушении смеси радости и тревоги от встречи с семьёй дрожало сердце и ухало в висках. Так уж он устроен, что при каждой встречи после долгой разлуки у него перехватывало дыхание. Открывал дверь осторожно. Прислушался, тихо. Внёс коробку с гостинцами. Запер дверь, чтоб не выскочила, если вздумает опять удрать. Провёл операцию по всем правилам, но все манёвры оказались напрасны, квартира была пуста. Он напугался, думая, что Люлю съехала и увезла Аду. Но, присмотревшись понял, что нет, вещи все были на месте. Разделся, помылся и занялся ужином. Суетился стараясь не пропустить поворота ключа в двери. Когда уловил лязг замка, кинул всё и помчал к двери. Кто: Адуся, Юлия? Юлия! Постояв минуту столбом, она попыталась убежать. — Куда? Стой! "Ничего себе халва! Ну уж нет! Этот номер больше не пройдёт. Какой я к чёрту буду командующим фронтом, если планы собственной жены не разгадаю". Как в пропасть со скалы, босой, он бросился к ней, преградил путь к отступлению, и, удерживая, втянул в комнату. Конечно, увидел: обручального кольца на её пальце не было. "Дело дрянь!" Отдышавшись, ногой толкнул дверь и заключив жену в свои объятия, не давая опомниться, принялся целовать, то есть с порога приступил прямо к делу. Отпустив её дрожащие губы, заговорил быстро, быстро:
— Прости, прости, любовь моя. Прости, ради Бога… — Вырываясь из цепких рук мужа, она отворачивала от него и его поцелуев лицо. А он задыхаясь говорил:- Во всём война виновата, война…
Юлия разжала губы. Крика не вышло, скорее стон:
— Гитлер значит виноват… На войну хочешь свалить свой грех?! Виноватых нашёл… Вы становитесь настоящими, когда стоите перед выбором… и выбираете себя.
Он еле сдерживал своё нетерпение. С одной стороны он сердился на жену за то, что она всё узнала и сейчас торопила его. Зачем разрушать всё, когда для этого нет причины? С другой, как вытекающее из первого- его терзал страх потерять её. Оттого и мямлил:
— Я не могу найти слов… Этому мешает страх, неуверенность…
Юлия пыталась посмотреть в его глаза. Голос от волнения сел до шёпота, но она всё-таки сказала, что хотела:
— Я предпочитаю, чтобы ты всё-таки нашёл эти слова. Я не хочу, чтобы наши отношения увязли в грязи, а семья превратилась в помойку.
Старалась быть гордой. Очень недоступной.
По его спине пробежали мурашки. Он больше не оправдывался. Просил… Умолял…
— Ну что? Ну, что я должен сделать, чтобы ты, Юленька, простила меня дурака? — Она закрыла глаза. Он поймал её не готовой, сомневающейся. Все её попытки вывернуться или отбиться потерпели крах. Только свои заготовленные на эту встречу фразы, он тоже растерял и выкручивался на ходу. — Ну, я — мерзавец! Подлец! Сволочь… Ну, убей меня скотину, только не гони. Я объясню… Я расскажу всё тебе… Уверяю, нет там ничего такого… — Она мотала головой и закрывалась руками. Он в бессилии, скрипя зубами, продолжал:- Бедная моя, исхудала, побледнела… Зачем же из-за пустяка душу себе рвать, сердце? Глупость какая-то, ей Богу. Мы не просто любим с тобой, но и созданы друг для друга, а это вершина взаимоотношений мужчины и женщины. Это не теряют… — Юлия не желала понимать, он нажал на последнее:- Люлюсик, милая моя, что ты там себе такое напридумывала. Мне без тебя жизни нет. Полной грудью только вздохнул, когда вас нашёл. Воевать спокойно стал, зная, что вы устроены и на месте… Приезжаю часто. Опять же ты там всегда со мной, я живу этим… Вот ехал и баню нашу первую вспоминал… Помнишь в Забайкалье?
Ещё бы она не помнила её, конечно, помнила, его горячие губы, собирающие капельки воды с податливого, как горячий воск тела… Да она ночью сколько раз просыпалась от этого, как в огне… Прошлый раз, увидев случайно его в окно, выскочив в подъезд, успела сбежать наверх. Видела, заливаясь слезами, как он вышел из квартиры, стоял у подъезда… В этот раз судьба распорядилась иначе. Что теперь делать? Слёзы жгучими ручейками побежали по щекам…
Он не давая ей опомнится, пока не поздно, перешёл в молниеносное наступление, трепетно принялся осушать наполненные болью глаза, с жаром и тоской шепча:
— Милый мой малыш, а помнишь багульник…
Воспоминания как облачка проплывают одно за другим. Она помнила всё. Только вот не желала больше делить те воспоминания с ним. Прошлое было только её. Свою половину он растоптал, уничтожил, значит, не дорожил… Бушевавший в венах гнев наконец вырвался на свободу, но она старалась из последних сил говорить спокойно.
— Нет, нет, — голова мотается так, что вот — вот оторвётся, — не надо ничего вспоминать… Мне больно. Там ты только мой.
Страх потерять её, тоска по ней, безумие и жар бушующий в нём с её близостью, сплетя клубок неведомой силы заставил прижать жену к себе и молить:
— Люлю, посмотри мне в глаза, я никогда тебе не лгал… и сейчас только твой. Своё сердце я никому не отдавал. — Обнимая её за вздрагивающие худенькие плечи и, утешая, стал с новым жаром целовать её в лоб, руки, закрывшие лицо, приговаривал:- Не достоин я твоей любви. Подлец я! Сделай со мной что хочешь, только не гони. — Объявил себя псом паршивым и с новым жаром принялся целовать. А она захлёбывалась рыданиями. Он совершенно растерялся. — Бог мой, что же это делается такое… Милая, Юленька, только не плачь. Надавай мне пощёчин, хочешь я нагнусь, но только не плачь. Успокойся. — Завернув её в свои объятия полностью, пробормотал:- Юлия, родная, как мне тяжко!
