— Я тебя люблю. — Говорю я, глядя ему в глаза. — Ты мне дороже всех на свете. Я всегда смогу тебя понять. Надо было всё рассказать… Или у тебя другое мнение на мой счёт?
По всему было видно, что у него не было никакого мнения, его взяли и сварили в кипятке. Но вот в его глазах промелькнула плохо скрываемая радость. Он рывком притянул меня к себе и тихо прошептал:
— Мне стыдно Люлю. Честно говоря, я в растерянности. Но с моих плеч упал груз, а ещё я рад, что не ошибся в тебе и насчёт нас с тобой тоже.
Я хорохорюсь и даже подбадриваю себя: "Ах, да я!"
— Ну, ну. Не вешай носа. Разберёмся, это не смертельно. Прибавление не потеря.
Я слушаю себя и поражаюсь своему спокойствию: "Да! это уже не Люлю".
Он сопит:
— Как мне смотреть в глаза дочери?
Мне хотелось забарабанить в его широкую грудь кулачками и заорать так, чтоб полопались перепонки: "Раньше думать надо было". Но я набрала в лёгкие побольше воздуха и ровно сказала:
— Я поговорю с ней, объясню ситуацию. Она должна понять, ведь она тебя любит.
— До конца дней своих я буду отмаливать у тебя свой грех. Теперь мы будем всегда рядом. Только вместе, не расставаясь ни на миг. Выходит, я не могу без тебя, глупею.
Я смотрела на его раскрасневшееся от натуги и раскаяния лицо и подумала о том, что это ещё не конец. Воробушек не сложит так просто крылья. Не для того она затеяла ту канитель с ребёнком. Она ещё взмахнёт ими. Надо быть начеку. И если я решила принять вызов надо быть умницей.
— Костя, ты хорошо подумал? Решил, как это будет? Ведь при ребёнке иной расклад. Если тебя там держит сердце и стонет, летя туда душа, то я не буду возражать. Иди с Богом! К тому же, она молода и привлекательна, а с меня жизнь смыла краски.
Он замер и, как показалось мне, испуганно посмотрел на меня спеша с ответом:
— Юлия, мне нечего решать, я всё точки над "i" давно расставил. Ребёнок это чисто её изобретение. У меня дочь есть. Другого решения не будет. Ты навсегда останешься для меня самой красивой женщиной. А она?… Ты же знаешь кем она была для меня. Давай забудем. Я и так из-за неё весь в дерьме.
Я удивлённо посмотрела на его сцепленные губы, две недовольные складки и сделала свой контрудар по "воробушку".
— Костя, не паникуй. Всё сложилось так, как сложилось. Мы живём вместе, у нас растёт дочь, мы прекрасно ладим в семье. Но ты всегда хотел сына, я знаю. Давай сделаем так: родится мальчик, заберёшь себе.
Он ошалело посмотрел на меня. Потом взял за локти и притянул к себе.
— Люлю, и ты пойдёшь на это?
Мне хотелось сказать ему, что он тугодум и я уже пошла на это, но я улыбнулась и сказала совсем другое:
— В нём же твоя кровь, значит, я его буду любить не меньше чем тебя. Разве я мало тебя люблю или я плохая мать?
На меня свалилась гора восторгов и нежности.
— Ты замечательная мать. Я не думал о таком варианте. Я не смел… Ты права, дочь у нас есть, а сын…, если это твоё предложение и ты согласна…, пусть будет так. Милый мой Люлюсик, ты самая золотая на этом свете.
Рутковский сошёл с ума. Подхватив на руки он принялся таскать меня по квартире. Я взмолилась:
— Я знаю, перестань вытрясать из меня душу, и пойдём купаться. Я безумно соскучилась по тебе за время твоего бегства от бабьих проблем на передовую. Только голову, сердце и душу не отстегнёшь, на полку не положишь. С фрицами у тебя лучше получается, вот этим и занимайся, а с бабами полная ерунда. До неприличия цепкие попадаются.
На наше счастье была горячая вода. Москва постепенно вкатывалась в мир. Мы резвились забыв про возраст. А и, правда, сколько нам лет? всего ничего, ещё ого-го сколько впереди. Открыв бутылку вина и насыпав прямо на стол конфет, пили за нас, за победу и смотрели, ловя счастливые взгляды друг друга. Потом жарко обнимаясь у окна, наблюдали, как рассыпается над городом каскад огней, салютуя Костиным победам. Я пила сладкое вино, болтая в стакане кровавую жидкость, и думала: — "Как жаль, что твой грех любимый нельзя растворить в стакане вина. Я бы разболтала его, выпила и всё, конец". Мне хотелось напиться, но я не пьянела.
— Я понимаю, что не имею права ни о чём просить, но… Люлю, умоляю тебя. Не ищи её и не пытайся встретиться. Поверь, тебе это ни к чему. — Прошептал он осторожно, целуя в ушко.
Он не знал, что выкинет сделавшаяся вдруг строптивой пассия. Каких страстей наговорить Люлю могут в госпитале. Она расстроится, будет переживать…
"Стратег, пытается, опять всем сделать хорошо", — горько подумала я и, тряхнув головой весело сказала:
— Если я не сделала этого раньше, то не буду устраивать инспекцию и сейчас.
Подумала: так будет лучше. Ведь с врагом, а что это так я уже не сомневалась, лучше не общаться, это честнее и спокойнее.
— Юлия, я родился вновь. То, что творилось со мной последний месяц, это было похоже на брожение в тумане, а ещё на грязную лужу, в которой я барахтался не имя сил выбраться.
— Это и моё рождение, дорогой, — я запила горечь сладким вином, заткнула в себе бурлящую обидами женщину и потянулась к его губам. Сейчас стараясь оттолкнуть всплывающие неприятные картины, ведь я видела, как, подъехав к дому, он стоял, не вылезая из машины минут пять, а потом, так и не решаясь выйти, развернувшись, уезжал на передовую. Это надо было пережить. Мне, ему, нам обоим. Перечеркну все эти нелёгкие воспоминания, и буду любить его. Я ехала сюда готовая к любому его решению и вот мы в сжигающем нас поцелуе падаем на диван, потом скатываемся на пол и хохочем.
Да, я смирилась с реальным положением вещей. Я по-прежнему его люблю, так же как и в первый день нашего с ним знакомства. Ничего не изменилось между нами и теперь уже не изменится никогда. Так к чему же мучиться, искать обвинения? К чему терять время? Правда, людская молва?!… А ну её к лешему…
Это была безумно сладкая ночь. Мы проспали намеченное время. Собирались по — скорому, на одной ноге. В машине и самолёте он был рядом, любящие глаза смотрят прямо в душу. Что ещё надо для счастья!? Пока это была первая ступень в моей войне к победе. Но очень радоваться не буду. Неизвестно, что предпримет для достижения своей цели "воробушек". Я не хотела ни кому делать больно, но жизнь поставила меня перед выбором — устранить со своего пути её или устраниться самой. Третьего не дано. Я буду бороться за свою семью.
Год с самых первых дней был не из лёгких. Крутая, жутко морозная зима. Мокрая с разливами весна и вот это душное, жаркое лето. Костя был занят операцией "Багратион", точнее сказать, он был весь в ней. На разговор с Адой никак не могла решиться, а сама она этой темы упорно не касалась. Но однажды она приехала ко мне на смену вся измученная и в тоже время по своему обыкновению возбуждённая. Опять же на открытый разговор не отважилась. Начала прощупывать почву окольными путями. Ходя вокруг да окало, но так и не решаясь спросить прямо. Я наблюдала за её мучениями и думала: "Какой ужас! Ведь он связался почти с такой же как Ада. Пусть даже она сама, проявив смекалку, спровоцировала это, но должна же быть у 50-летнего мужика голова. Где она у него была, о чём думала в тот момент? — Вздохнув, сама же себе ответила, что у мужиков она, конечно, есть, но с удобной дыркой устроена, на которую всегда можно откиваться". А дочь шла на новый виток мучений, боясь причинить мне боль. Ещё подождав, но, так и не продвинувшись вперёд, я убеждаю себя, что дочь копия отца, и начинаю разговор сама:
