— Пойдем.
Они зашагали вперед, и еще где-то за час до того, как солнце
коснулось линии горизонта, Эдди разглядел вдали какой-то непонятный силуэт —
смутный, едва проступающий, как сквозь туман, почти и неразличимый, но все-таки
там что-то было. Что-то новенькое.
— О'кей, — сказал он. — Я вижу. У тебя зрение, наверное, как
у Супермена.
— Как у кого?
— Ладно, проехали. Мы имеем тяжелый клинический случай
культурного отставания.
— Чего?
Эдди расхохотался.
— Ладно, проехали. Это что?
— Увидишь.
И стрелок двинулся дальше, прежде чем Эдди успел спросить
что-нибудь еще.
Минут через двадцать Эдди решил, что он действительно видит.
А еще через четверть часа он уже был абсолютно уверен. До этой штуки на берегу
оставалось еще две-три мили, но он уже понял, что это. Дверь. Ну конечно. Еще
одна дверь.
В ту ночь они спали плохо и наутро отправились в путь где-то
за час до того, как пики гор явственно проступили в дымке рассвета. Они
добрались до двери одновременно с первыми лучами солнца — такого спокойного и
надменного. Эти лучи, словно лампы, осветили их щеки, заросшие многодневной
щетиной, и в беспощадном их свете стрелку снова было сорок, а Эдди казался не
старше того Роланда, который вышел на бой с Кортом со своим оружием — соколом
Давидом.
Эта дверь была точно такой же, как первая, только надпись на
ней гласила:
— Ну вот, — тихо вымолвил Эдди, глядя на дверь, которая
просто стояла на берегу, а петли ее крепились к какому-то неведомому косяку в
проеме между двумя мирами, между двумя вселенными. Она стояла со своим
высеченным сообщением, реальная, как скала, непонятная, как свет звезд.
— Ну вот, — согласился стрелок.
— Ка.
— Ка.
— И отсюда ты должен извлечь второго из своей тройки?
— Похоже на то.
Стрелок понял, что собирается сделать Эдди, еще до того, как
Эдди сам это осознал. Он увидел, как Эдди рванулся вперед, еще до того, как он
сам сдвинулся с места. Роланд мог бы вывернуть руку Эдди и сломать ее в двух
местах, Эдди бы и не понял сначала, что произошло, но он даже не шевельнулся.
Мало того: он позволил Эдди выхватить револьвер из правой своей кобуры. В
первый раз в жизни Роланд позволил, чтобы кто-то прикоснулся к его оружию без
разрешения. И все же он даже не шевельнулся, чтобы остановить это святотатство.
Он лишь спокойно, едва ли не мягко, взглянул на Эдди.
Напряженное лицо Эдди так и пылало. Белки его выпученных
глаз, казалось, горят. Он держал тяжелый револьвер обеими руками, и все равно
дуло дрожало, мотаясь из стороны в сторону.
— Открывай, — сказал он.
— Ты ведешь себя глупо, — голос стрелка оставался спокойным.
— Мы с тобой оба не знаем, куда ведет эта дверь. Вовсе не обязательно, что она
откроется в твою вселенную, не говоря уж о том, чтобы — в твой мир. Откуда нам
знать, может быть, у Госпожи Теней восемь глаз и девять рук, как у Шивы. И даже
если она откроется в твой мир, то, быть может, мы выйдем в далекое прошлое,
задолго до твоего рождения, или в далекое будущее.
Эдди натянуто улыбнулся.
— Вот что я тебе скажу, приятель: я более чем с охотою променяю
резинового цыпленка и этот отпуск на засраном пляже на то, что меня ожидает за
Дверью N 2.
— Я не понимаю…
— Я знаю, что ты не врубаешься. Это значения не имеет.
Просто открой эту хреновину.
Стрелок покачал головой.
Они стояли в лучах рассвета, и косая тень от двери тянулась
к волнам отлива.
— Открывай! — заорал Эдди. — Я пойду с тобой! Ты въезжаешь?
Я пойду с тобой! Это не значит, что я потом не вернусь. Может быть, я вернусь.
То есть, скорее всего, я вернусь. Ты не думай, я не забыл, что ты для меня
сделал. Но пока ты будешь там разбираться с этой теневой куколкой, я собираюсь
зайти в ближайшую «Чикен-делайт» и взять там цыпленка на вынос. Думаю, для
начала сойдет «Семейный коробок» на тридцать кусочков.
— Ты останешься здесь.
— Думаешь, я шучу? — Эдди, казалось, сейчас взорвется.
Стрелок почти воочию увидел, как тот заглянул в колышущиеся глубины своего
проклятия. Эдди взвел курок древнего револьвера. С рассветным отливом ветер с
моря затих, и в тишине явственно щелкнул затвор. — Давай проверим.
— Давай проверим.
— Я тебя пристрелю!— заорал Эдди.
— Ка,— твердо проговорил стрелок, повернулся к двери и
потянулся к ручке. Сердце его замерло в ожидании: жизнь или смерть?
Ка.
Госпожа теней
Глава 1
Детта и одетта
Если не вдаваться в профессионализм, Адлер однажды сказал:
идеальный шизофреник — если таковой вообще существует в природе — это такой
человек, который не только не подозревает о существовании своей второй
личности, но и пребывает в блаженном неведении о том, что с ним, или с ней,
творится что-то не то.
Адлер не был знаком с Деттой Уокер и Одеттой Холмс.
1
— …последний стрелок, — закончил Эндрю.
Он говорил уже долго, но Эндрю всегда говорит, а Одетта
обычно настраивает себя так, что речи его просто стекают с ее сознания, как
вода в душе стекает по телу и волосам. Но сейчас эти слова не просто захватили
ее внимание — оно зацепилось, как за колючку.
— Прошу прощения?
— А, просто в газете статья, — сказал Эндрю. — Даже понятия
не имею, кто ее написал. Как-то не обратил внимания. Ну этот, политик… Может,
вы знаете, мисс Холмс. Я любил его, я даже плакал, когда его выбрали…
Одетта улыбнулась, невольно растрогавшись. Эндрю как-то
сказал, что его бесконечная болтовня — это что-то такое, чего он остановить не
может, и что он за нее не отвечает, это лезет наружу его ирландская душа, да он
и болтает все больше по пустякам: клохтает и стрекочет о родных и друзьях,
которых Одетта не знает и никогда не узнает, отпускает недозрелые политические
замечания, рассуждает о всяких жутких и таинственных феноменах, коммментируя
столь же таинственные источники (помимо всего прочего, Эндрю непоколебимо верит
в летающие тарелки, которые он называет «юфиками» или «вражинами»), — но эти
слова действительно ее тронули, потому что она сама плакала в тот день выборов.
— Но я не плакал, когда этот сукин сын… простите за мой
французский, мисс Холмс… когда этот сукин сын Освальд его застрелил, и с тех
пор я вообще не плакал… уже месяца, поди, два будет?
