Однако же не все португальские морские походы кончаются столь плачевно. Вот несколько дней назад прибыло из Макао долгожданное судно, отплыло оно туда двадцать месяцев назад, Балтазар Семь Солнц в ту пору еще воевал, и плавание удалось, хоть было долгое, ибо Макао находится куда дальше, чем Гоа, земля бесчисленных удач. Макао это Китай, страна, превосходящая все прочие богатством и изобилием, и товары там дешевле некуда, а к тому же климат такой благоприятный и здоровый, что про хвори и недуги там слыхом не слыхали, а потому нету там ни лекарей, ни хирургов, умирают люди только от старости да от немилости природы, не может же она потакать нам вечно. В Китае принял корабль богатый и драгоценный груз, взял курс на Бразилию, там принял на борт сахар и табак, и золота немало, за два-то с половиной месяца, что простоял он в Рио и в Байе, а потом всего за пятьдесят шесть дней дошел оттуда сюда, и чудом можно счесть, что за столь долгое и опасное странствие никто из экипажа не захворал и не умер, видно, пошла на пользу месса, которую служили ежедневно на борту, дабы Богоматерь Милосердная, Стигматам Состраждущая, помогла путешествующим, и кормчий не сбился с пути, хоть и не ведал оного, вот как на свете бывает, потому и говорят люди, что с Китаем дела хорошие. Но поскольку нет совершенства в этом мире, пришла весть, что между Пернамбуко и Ресифе разгорелась вражда,
[35]
что ни день идут битвы, иногда весьма кровавые, до того дошло дело, подожгли плантации, сгорел весь табак и весь сахарный тростник, отчего королю убыток, и немалый.
И эти, и прочие вести сообщаются при случае Марии-Ане, но она в оцепенении беременности словно отрешилась от окружающего мира, сказали, умолчали, не все ли равно, даже восторг, который она первоначально испытывала оттого, что наконец-то понесла, превратился всего лишь в полустершееся воспоминание, слабое дуновение ветра гордости, завладевавшего ею в первые дни, когда она ощущала себя как бы одной из тех статуй, что установлены на носу корабля, не они видят дальше всех, на то есть подзорная труба и марсовой, но они видят глубже всех. У беременной женщины, хоть у королевы, хоть у простолюдинки, есть в жизни мгновенье, когда она ощущает себя мудрой всей мудростью мира, пусть и не находящей выражения в словах, но затем, по мере того как разрастается живот и начинают донимать прочие телесные докуки, все ее мысли обращаются к одному только дню, дню, когда разрешится она от бремени, и мысли эти не всегда радостны, порою омрачены предчувствиями, но в этом случае помощь, и немалую, окажет орден францисканцев, не терять же обещанный монастырь. Во все колокола трезвонят конгрегации Аррабидской провинции, тут и мессы, и девятидневные стояния, и молебны за благополучный исход в целом и в подробностях, прямо и косвенно, чтоб инфант родился легко и в добрый час, чтобы не было у него зримых и незримых изъянов, чтобы был мужеска пола, в этом случае какое-то пятнышко простительно, даже можно усмотреть в нем особое знамение Божье. Но главное, инфант мужеска пола больше обрадует короля.
Придется дону Жуану V удовольствоваться девочкой. Не всегда получаешь все, сколько раз бывало, просишь одного, дается другое, тем и таинственны молитвы, мы возносим их в воздух с каким-то умыслом, но они избирают свой собственный путь, медлят, пропуская вперед другие, посланные позже, а зачастую спознаются друг с другом, и рождаются оттого молитвы-полукровки либо мулатки, неизвестно, кто им отец, кто мать, бывает, и ссорятся между собою, останавливаются в пути и вступают в пререкания, и по этой причине если и появилась на свет девочка, хоть просили мальчика, зато она здоровенькая и крепенькая, и легкие хоть куда, по крику слышно. Но королевство пребывает во славе и в блаженстве не только потому, что родился наследник короны, и не только из-за объявленных по этому случаю трехдневных празднеств с потешными огнями, но и потому, что всегда приходится принимать в расчет побочные действия, оказываемые молитвами на силы природы, иной раз случаются длительные засухи, взять хоть недавнюю, восемь месяцев длилась, а причина одна может быть, молитвы, никакой другой быть не могло, кончились молитвы, и начались дожди, однако, уже говорилось, рождение инфанты оказалось счастливым предзнаменованием, сейчас такие дожди льют, сразу видно, по веленью Господа, пославшего их Себе в облегчение, чтобы мы Ему перестали докучать. И земледельцы уже приступили к работе, прямо под дождем выходят на поля, влажная земля преображается в пашню, что рождается, словно младенец, а так как, в отличие от младенцев, голосом не обладает, то вздыхает под плугом, распростертая, поблескивающая, вбирающая воду, что все падает и падает, но теперь очень медленно, в виде почти неощутимой пыли, чтобы не повредить земле, приемлющей семена. Роды эти дело нехитрое, но ничего не выйдет, если нет силы и семени, как и при королевиных. В этом деле все мужчины короли, королевы все женщины, а за принцев общий труд.
Не будем, однако же, упускать из виду различий, а их немало. Крестины принцессы были назначены на день Богоматери Вздохов, день на удивление противоречивый, ибо королева уже избавилась от своей полноты, и сразу становится заметно, что и среди принцев не все друг другу ровня, о чем весьма красноречиво глаголют роскошь и торжественность, сопровождающие обряд крещения этого принца, вернее, этой принцессы, весь дворец и королевская часовня разукрашены златоткаными завесами, все придворные вырядились в пух и прах, лиц и фигур не разглядишь за пышными уборами щеголих и франтов. Направилась в церковь свита королевы, миновала зал Германцев, за нею следует герцог ди Кадавал, длинный плащ волочится по полу, герцог восседает на носилках под балдахином, носилки несут, высокая честь, знатнейшие из титулованных вельмож и государственные советники, а кто же это на руках у герцога, на руках у герцога принцесса, запеленатая в лен, перевязанная лентами, изукрашенная бантами, а за носилками выступает назначенная королем нянюшка, старая графиня ди Санта-Круз, и все придворные дамы, красивые и не очень, а сзади с полдюжины маркизов и сын герцога ди Кадавала, несут кто полотенце, кто солонку, кто елей и все прочее, для всех хватило.
Семь епископов окрестили инфанту, и были они словно семь солнц, серебряных и золотых, на ступеньках главного алтаря, и нарекли ее Мария-Ксавьер-Франсиска-Леонор-Барбара, и, разумеется, титулование «дона» перед всем этим, хоть она еще такая крошка, грудная, слюни пускает, и дона, что же будет, когда вырастет, а для начала уже носит брильянтовый крест, подарок крестного отца и дядюшки, инфанта дона Франсиско, крест обошелся в пять тысяч крузадо, и тот же дон Франсиско послал куме своей королеве плюмаж для шляпы, из галантности, надо думать, и брильянтовые серьги, эти-то действительно ценность, и немалая, тысяч двадцать пять в тех же крузадо, вещь, что называется, работа ведь французская.
Ради такого дня поступился король своим величием и царственностью и присутствовал при церемонии, не сидя наособицу за решеткою, но на виду у всех, и не на своем балконе, а на королевином, в знак великого почтения, коего она удостоилась, и, таким образом, восседала счастливая мать подле счастливого отца, хоть и в кресле пониже, а когда стемнело, стали пускать потешные огни. Балтазар Семь Солнц с Блимундою спустились с замкового холма поглядеть на фейерверк и на праздничное убранство столицы, на увешанный дорогими полотнищами дворец, на арки, которые приказано было воздвигнуть всем цехам. Сегодня Балтазар устал больше обычного, может, потому что перетаскал столько мяса для пиршеств, коими отпраздновано было рождение и будут отпразднованы крестины. У него ноет левая рука, столько пришлось толкать, волочить и поднимать. Крюк отдыхает в суме. Блимунда держит Балтазара за правую руку.
