Дочитал отец Бартоломеу Лоуренсо проповедь, даже не помышляет о том, чтобы выяснить, какое действие оказала она на души слушателей, только спрашивает растерянно, Как, понравилось, а те двое отвечают чуть погодя, А как же, понравилось, да, сеньор, но это одни слова, ничто не свидетельствует, что сердца прониклись услышанным, а если не прониклись сердца, то глаголемое устами хоть и не ложь, но всего лишь отговорка, ничего не значащая. Балтазар снова принялся постукивать по своим железкам, Блимунда вымела во двор непригодные обрезки прутьев, с таким усердием взялись оба за работу, словно дела эти неотложные, но священник проговорил вдруг тоном человека, которому не совладать с тревогой, Видно, мне никогда не взлететь, он сказал это усталым голосом, махнул рукою с такой глубокой безнадежностью, что Балтазар мгновенно ощутил тщетность своей работы, а потому опустил молот, но, не желая, чтобы движение его было истолковано как отказ трудиться, сказал, Нам бы надо соорудить здесь кузницу, закаливать железные части, а не то прогнутся они от тяжести пассаролы, и ответил священник, Мне все едино, прогнутся они или не прогнутся, главное, чтобы она взлетела, а ей не взлететь без эфира, Что это такое, спросила Блимунда, То, на чем держатся звезды, А как его добыть, спросил Балтазар, Посредством алхимии, но я в ней мало что смыслю, и об этом вы должны молчать, что бы ни случилось, Тогда как же нам быть, Я скоро уеду в Голландию, там много ученых, там я выучусь уловлять эфир небесный, с тем чтобы наполнить им округлые сосуды, ибо без него машина никогда не взлетит, А что же за сила такая у эфира, спросила Блимунда, Она составляет часть вездесущей силы, которая влечет все живое и даже неодушевленные вещи к Солнцу, если освободятся они от земного тяготения, Скажите это такими словами, чтобы я поняла, отче, Чтобы машина взлетела в воздух, надобно, чтобы Солнце притягивало янтарь, который должно закрепить в плетении верхней части, а янтарь в свой черед будет притягивать эфир, которым наполним мы округлые сосуды, а эфир будет притягивать магниты, помещенные снизу, они же притянут железные пластины, из коих состоит каркас лодки, и тогда мы взлетим с помощью ветра или с помощью кузнечных мехов, если ветра не будет, но, повторяю, покуда нет у нас эфира, ничего у нас не будет. И Блимунда сказала, Если солнце притягивает янтарь, а янтарь притягивает эфир, а эфир притягивает магнит, а магнит притягивает железо, то машина будет безостановочно стремиться к Солнцу. Она помолчала и спросила, словно разговаривая сама с собою, Каково-то оно изнутри, Солнце. Священник сказал, До Солнца мы не долетим, для того и будут сверху паруса, которые мы сможем ставить и убирать по желанию, так что остановимся на такой высоте, на какой захотим. Он тоже помолчал и докончил, А насчет того, чтобы узнать, каково Солнце изнутри, пусть только машина оторвется от земли, прочее придет само собой, если мы захотим, а Господь Бог не пошлет слишком суровых испытаний.
Но время-то как раз щедро на всякого рода испытания. Близок день, когда на улицу выйдут монахини из монастыря Святой Моники, в крайнем негодовании откажутся подчиниться повелению короля о том, что у себя в монастыре могут они разговаривать только со своими родителями, детьми, сестрами-братьями и родичами до второго колена, тщится его величество таким образом покончить с соблазном, причиною какового стали поклонники монахинь, и благородные, и простого звания, они навещают супруг Господа и брюхатят их быстрее, чем те прочтут «Богородицу», другое дело, когда так поступает дон Жуан V, такое позволительно лишь ему, а не какому-то Жуану Как-бишь-его либо Жозе по прозвищу Никто. Вмешался в дело отец-провинциал из монастыря Благодати, хотел утихомирить монахинь и заставить подчиниться монаршей воле, грозил в случае неповиновения отлучением от церкви, но они вмиг взбунтовались, три сотни женщин, исполнившихся католической ярости из-за того, что их таким манером отгораживают от мира, мало было пострига, еще и этот приказ, ну так увидите, как вышибают двери хрупкие женские руки, и вот выходят монахини, тащат за собою силком мать-настоятельницу, шествуют по улице процессией, высоко подняв крест, и тут навстречу им выходит община братьев из монастыря Благодати, и умоляют братья монахинь ради ран Господа нашего прекратить мятеж, и тут начинается между монахами и монахинями душеспасительное собеседование, и обе стороны излагают свои резоны, до того дело дошло, что ринулся главный коррежедор к королю узнать, не отменить ли приказ, и в таких делах и спорах прошло все утро, монахини-бунтовщицы поднялись-то ни свет ни заря, чтобы начать день пораньше, а покуда коррежедор мечется туда-сюда, монахини расположились биваком на улице, самые престарелые уселись прямо наземь, а те, что из последнего урожая, резвые да проворные, рады погреться на добром солнышке, от которого сердце бьется живее, поглядывают на тех, кто случайно проходил мимо да остановился поглазеть, такое угощение нам не всякий день достается, болтают с кем захочется, так что крепче стали узы, соединяющие их с недозволенными посетителями, каковые, прознав о случившемся, не преминули явиться, и покуда все сговаривались, ухаживали, назначали свидания, сообщали слова пароля, делали знаки пальцами либо платочком, наступил полдень, и поскольку тело пищи требует, монахини тут же перекусили, на то и захватили с собою в котомках разных сластей, как говорится, кто на войну идет, добрую снедь с собой берет, и тут пришел из дворца новый приказ, о том, что по части строгостей все будет, как было прежде, и, узнав об этом, монахини вернулись с торжеством в монастырь Святой Моники, распевая хвалебные гимны, да вдобавок утешенные тем, что отец-провинциал отпустил им грехи, хотя и не самолично, а через вестника, чтобы не угодить ненароком под шальную пулю, бунт монашек страшнее любого сражения. Частенько обрекают этих женщин на монастырское затворничество насильно, вот и сиди там, чтобы проще было делить наследство, чтоб сохранить майорат и ради выгоды прочих членов семьи мужеска пола, и при этом хотят отнять у бедных затворниц возможность всего лишь просунуть пальцы сквозь решетку, чтобы коснуться пальцев друга, радость тайного свидания, нежного объятия, сладостной ласки, пусть даже она столь часто влечет за собою ад, буди благословенна. Ибо, в сущности, если солнце притягивает янтарь, а мирские утехи грешную плоть, должен же хоть кто-нибудь остаться от этого в выигрыше, даже если придется ему довольствоваться последками тех, кому все дается по праву рождения.
А еще одно ожидаемое испытание это аутодафе, не для церкви испытание, церковь от него только в прибытке, и потому что религиозное рвение усилится, и по другим причинам, и не для короля, король тоже в прибытке, потому что во время аутодафе постигнет кара богачей из Бразилии, имущество коих достанется ему, нет, испытанием будет оно для тех, кто вынесет наказание плетьми, либо отправится в ссылку, либо сгорит на костре, на этот раз заживо сожжена будет всего одна женщина, невелик труд написать портрет ее в церкви Святого Доминика, в ряду портретов других людей, тела которых превращены в пепел и развеяны по ветру, диву даешься, отчего мука, которую вытерпели столь многие, не послужила уроком для стольких других, может статься, люди любят терпеть страдания либо ставят верность убеждениям выше безопасности телесной, Бог сам не ведал, какую заварил кашу, когда создал Адама и Еву. Что сказать, например, об этой монахине, которая оказалась в конце концов еврейкою и была приговорена к пожизненному заключению, а взять эту негритянку родом из Анголы, первый случай такого рода, приехала она из Рио-де-Жанейро и обвиняется в исповедании иудаизма, или вот купец из Алгарве, утверждавший, что каждый спасется, будь он верен своему закону, ибо все религии равноценны, и все едино, что Христос, что Магомет, что Евангелие, что Каббала, что горькое, что сладкое, что добродетель, что грех, или, к примеру, этот здоровенный мулат из Капарики, по имени Мануэл Матеус, Балтазару Семь Солнц он не родня, и по кличке Сарамаго,
[44]
поди знай, какое будет от него потомство, он отделался покаянием, а обвинялся в том, что был искусником по колдовской части, и с ним еще три молодки, что сказать обо всех этих людях и еще о ста тридцати, которые выйдут на ауто, многие отправятся составить компанию матери Блимунды, кто знает, жива ли она еще.
