Никто в Лиссабоне не спал. Кончились поэтические турниры, дамы отошли от окон, чтобы поправить покосившиеся или рассыпавшиеся прически, вскоре снова высунутся, неотразимые по милости белил и румян. Мелкий люд, белые, черные и мулаты всех оттенков, рассыпался по улицам, еще серым в свете первой зари, только площадь Террейро-до-Пасо, открытая небу и выходящая на реку, кажется синеватой там, где тень, а потом ее внезапно заливает алый свет со стороны дворца и патриаршей церкви, когда солнце, взойдя где-то за противоположным берегом Тежо, разгоняет туман светоносным своим дыханьем. И тут появляется процессия. В голове ее несут знамена городских цехов, подначальных Палате ремесел, которую именуют по числу членов Палатой двадцати четырех, впереди всех знамя плотников, на коем изображен святой Иосиф, он ведь занимался этим ремеслом, и всякие другие знамена, на каждом изображен какой-нибудь святой, полотнища парчовые, расшитые золотом и такие огромные, что нести их приходится вчетвером, знаменосцы сменяют друг друга, отдыхая по очереди, хорошо еще, ветра нет, в такт шагам покачиваются шелковые с золотой нитью шнуры и золотые кисти, они украшают поблескивающие древки. А вот и изваяние святого Георгия, при нем весь его штаб, пешие барабанщики, конные трубачи, одни барабанят, другие трубят, трам-там-там, трам-там-там, ту-ру-ру, ту-ру-ру, Балтазар не добрался до Террейро-до-Пасо, но слышит издали трубные звуки, и его прохватывает дрожь, словно он на поле битвы, противник выстроился в боевом порядке, кто начнет, они или мы, и тут он чувствует, что рука у него болит, как давно уже не болела, может, боль оттого, что нынче не прикрепил он к культе ни крюка, ни клинка, у тела на все своя память, Блимунда, если бы не ты, кто был бы справа от меня, кого мог бы обнять я правой рукой, ты рядом, я обнимаю здоровой рукой твое плечо, твой стан, а народ пускай себе глазеет, раз не принято, чтобы мужчина с женщиной ходили в обнимку. Скрылись знамена, затихает рев труб и грохот барабанов, вот появляется знаменосец святого Георгия, герольд его, человек из железа, в железо одет, в железо обут, с перьями на шлеме и с опущенным забралом, во время боев он при святом за оруженосца, держит хоругвь его и копье, выходит вперед поглядеть, появился ли дракон или спит, нынче-то эта предосторожность ни к чему, не спит дракон и не появился, а вздыхает оттого, что никогда больше не появляться ему на процессии Тела Христова, не дело это, обходиться так с драконами, да и со змеями, и с гигантами, до чего же он жалок, наш мир, если ничего не стоит отнять у него все самое красивое, хотя кое-что красивое все-таки уцелело или уж до того красиво, что реформаторы процессий все-таки не решились оставить лошадей в конюшнях, речь-то наша о лошадях, или отпустить их, чтобы щипали по пустошам что придется, хворые и несчастные, и вот появились они, числом сорок шесть, вороные и серые, под красивыми чепраками, гром меня разрази, как не сказать, что эти твари наряднее людей, которые на них глазеют, а ведь в праздник Тела Христова всяк вырядился в самолучшее, что только было в доме, такую надел одежонку, чтобы не стыдно было показаться на глаза Господу, нагими он создал нас, а на глаза себе допускает только одетыми, поди пойми такого Бога или религию, которую люди сочинили, по правде сказать, нагишом-то мы не всегда красивы, уже по лицу видно, если лицо не размалевано, к примеру, поди знай, какое тело у этого святого Георгия, если снять с него серебряные доспехи и берет с перьями, кукла на шарнирах, и волоса-то нету там, где людям положено, человек может быть святым и иметь то, что всем людям положено, да мыслимо ли представить себе такую святость, которой неведомы и сила людская, и слабость, кроющаяся порой в силе, да ладно, как объяснишь все это святому Георгию, восседающему на белом своем коне, если тварь эту стоит именовать конем, он ведь живет себе поживает в королевских конюшнях, конюх к нему особый приставлен, и холит его, и выгуливает, только святой на нем и разъезжает, он ни под дьяволом не гарцевал, ни под человеком, жалкая тварь, околеет, так и не отведав жизни, дай Бог, чтобы шкура твоя, когда обдерут тебя после смерти, пошла на барабан, может, когда застучат по нему палочки, проснется гнев в сердце твоем, таком дряхлом, однако же в мире сем все уравновешивается и возмещается, как уже было доказано, когда говорилось о смерти мальчонки из Мафры и инфанта дона Педро, нынче еще доказательство прибавится, вот оно, мальчонка-паж, что изображает оруженосца святого Георгия, он едет на вороном коне, на голове шишак с перьями, в руке копье, каждая из матерей, что, стоя по обеим сторонам улицы, глазеют на процессию, полускрытую от них рядами солдат, будет грезить нынче ночью, что это ее сын сидит на вороном, служит святому Георгию пажом на земле, а может, и на небе будет служить, ради одного этого стоило родить его на свет, а вот и новое явление святого Георгия, на сей раз он изображен на большом штандарте, каковой несут члены братства при Королевской церкви, приданной королевскому же Дому призрения недужных, и, наконец, в завершение этой первой части блистательного парада выходят трубачи и литаврщики в бархатных костюмах и с белыми перьями на шляпах, затем перерыв, самомалейший, и вот уже из королевской часовни выходят члены религиозных братств, тысячи мужчин и женщин, и те и другие наособицу, здесь евы с адамами не якшаются, гляди, вон идет Антонио-Мария, и Симон-Нунес, и Мануэл-Каэтано, и Жозе-Бернардо, и Ана да Консейсан, и Антонио да Бежа, и самые обыкновенные Жозе дос Сантос, и Брас-Франсиско, и Педро-Каин, и Мария-Калдас, самые разные имена, и цвет одежды тоже разный, длинные плащи, красные, синие, белые, черные, пунцовые, короткие плащи, серые пелерины, коричневые, и голубые, и фиолетовые, и белые, и красные, и желтые, и пунцовые, и зеленые, и черные, черны и некоторые члены братств, хуже всего, что эти братские отношения между черными и белыми, шествующими в одной и той же процессии, кончаются у подножья престола Иисуса Христа, но все-таки многообещающее начало, стоит только Господу Богу в один прекрасный день перерядиться в чернокожего и повестить по церквам, Белый за полцены черного пойдет, вот и проталкивайтесь в рай, как хотите, по этой-то причине прибрежная часть сада, волею случая разместившегося на берегу морском, покроется в будущем телами тех, кто жаждет, чтобы спины их почернели под солнцем, нынче при одной мысли о таком времяпрепровождении хохот бы начался, а ведь будут и такие, что и на пляж не вылезут, сидят себе дома, мажутся разными мазями, а на улицу выйдут, их и соседи не признают, Какого черта затесался сюда этот мулат, вот как трудно блюсти братство, когда цвета кожи разные, а меж тем новые религиозные братства появляются. Братство Богоматери, Вере Научающей, братство Иисуса и Марии, Святых Четок, вот братство, коему покровителем святой Бенедикт, толстенек, хоть за скудным столом сидит, братство Богоматери Всемилостивейшей, святого Криспина, Богоматери Покровительницы предместья Сан-Себастьян-да-Педрейра, где живут Балтазар с Блимундой, братство Крестного Пути святого Петра и святого Павла, еще одно братство Крестного Пути, но на сей раз Розмарина, братство Богоматери Подательницы Помощи, Богоматери Подательницы Памяти и Богоматери Подательницы Здравия, без нее чего бы стоила добродетель Розы, такой пригожей, да и добродетель доны Северы тоже, а затем появляется братство, состоящее при церкви Богоматери Оливейраской, где как-то раз ел похлебку Балтазар, братство, носящее имя святого Антония и состоящее при церкви женского францисканского монастыря Святой Марты, братство Богоматери Упокоения Фламандок из Алкантары, братство Богоматери Покровительницы Узников, братство Святой Марии Египетской, служи Балтазар в лейб-гвардии, состоял бы по праву в этом братстве, жалко, нет братства одноруких, а вон идет братство Милосердия, оно бы одноруким подошло, вон снова братство Богоматери Покровительницы Узников, но другое, то, которое при монастыре кармелиток, предыдущее-то принадлежало монастырю Радетельниц Святого Франциска, похоже, запас названий иссяк, пошли повторяться, вон опять Христово Братство, но это от храма Троицы, предыдущее же от храма Святого Павла, вот братство Доброго Приема, каковой не был оказан Балтазару, когда толкнулся он за пенсией к чиновникам его величества, братство святой Люции, братство Богоматери, Дарующей Благую Смерть, да существует ли таковая, братство Иисуса Покровителя Забытых, всего-навсего одно слово, но возвещает оно, сколь ущербна религия, смешивающая в кучу всех забытых и отдающая их под покровительство какого-то недостоверного Христа, был бы настоящий, никого бы не забыл, вот братство Душ при церкви Непорочного Зачатия, вёдру слава, ненастью проклятие, братство Богоматери Покровительницы Лиссабона, братство Душ Богоматери Заступницы, Богоматери Скорбящей, святого Иосифа, Покровителя Плотников, Святой Екатерины, братство Заблудшего Младенца, забытые, заблудшие, ни тебе обретенных, ни в памяти воскресших, да поможет ли им Подательница Памяти, братство Богоматери, Пути Озаряющей, снова братство Святой Екатерины, предыдущее объединяет книготорговцев, это чулочников, братство Святой Анны, братство Святого Элоя, богатый угодничек, покровительствует золотых дел мастерам, братство Святого Михаила, Святого Марсала и Богородицы с Четками, Святой Юсты, Святой Руфины, братство Душ Мучеников, братство Стигматов Христовых, братство Божьей Матери при церкви Святого Франциска, братство Богоматери Страждущей, а вот, наконец, и Братство Благих Мер, благие меры никогда не принимаются во благовременье, а бывает, принимаются слишком поздно, и в этом случае все упования, если еще остались таковые, обращаются ко Святой Евхаристии, вон она, представлена на штандарте, а впереди, поскольку он предтеча, святой Иоанн Креститель в обличье четырехлетнего мальчонки, нагота которого прикрыта овечьей шкурой, а при нем четыре ангела, они цветы рассыпают, поди сыщи другую страну, где столько ангелов разгуливает по самым обыкновенным улицам, стоит только потрогать их пальцем, и сразу убеждаешься, что они живые и настоящие, летать не летают, это правда, но способность летать еще не доказательство принадлежности к ангельскому чину, если отец Бартоломеу ди Гусман, или попросту Лоуренсо, полетит когда-нибудь, он не станет ангелом из-за такой малости, тут другие требуются качества, а впрочем, еще не время для таких рассуждений, еще не собраны воли людские в достаточном количестве, вот уже прошло полпроцессии, стало припекать, утро уже позднее, восьмое июня тысяча семьсот девятнадцатого года, теперь идут общины, но люди смотрят вполглаза, проходят монахи, на них и не глядят, да и братства не все были замечены, Блимунда глядела на небо, Балтазар глядел на Блимунду, она всматривалась, не народилась ли новая луна, не покажется ли над монастырем кармелиток первая узенькая долька, острый серп, кривая сабля, которая откроет глазам ее все тела людские, а тем временем прошествовала первая община, кто такие были, не видела я, я не заметил, это монахи были, францисканцы, капуцины, кармелиты, доминиканцы, цистерцианцы, иезуиты святого Роха и святого Антона, у всех свой цвет облачений, столько цветов, столько названий, голова идет кругом, поди запомни, пора закусить тем, что взяли с собой, либо тем, что купили, а за едой можно потолковать о том, что сейчас видели, у кого были кресты золоченые, у кого рукава буфами, у кого платки белые, у кого камзолы долгополые, чулки длиннющие, башмаки с пряжками, плюмажи, круглые шапочки, юбки на каркасе, плащи затейливые, воротнички кружевные, корсажики, одни только лилии полевые ни ткать, ни прясть не умеют,
[58]
а потому наги, было бы угодно господу, чтобы мы ходили наги, сотворил бы он и мужчин подобными цветам, женщины-то, слава богу, им подобны, а одежды их, словно у лилий, а Блимунда, в одежде она или нет, что за мысли, Балтазар, что за греховные воспоминания, ведь как раз появился крест патриаршей церкви, а за ним монахи из конгрегации миссионеров и бесчисленное множество приходских клириков, ого, сеньоры, сколько народу печется о том, чтобы спасти наши души, но прежде их надобно найти, только не думай, Балтазар, что, раз ты солдат, хоть и увечный, значит, состоишь в братии, сейчас шествующей, сто восемьдесят четыре представителя воинского ордена Святого Иакова Меченосца,
[59]
сто пятьдесят представителей Ависского ордена, да столько же от ордена Христова, собратьев себе избирают сами члены орденов, да и, кроме того, неугодно Господу видеть на алтарях своих тварей с изъянами, а потому пускай себе остается Балтазар там, где стоит, пускай глядит на процессию, пажи, певчие, камер-лакеи, два лейб-гвардии поручика, вон один, вон второй, в мундирах с иголочки, сегодня мы сказали бы, форма одежды парадная, а вот и патриарший крест, крестовина ярко-алая, по бокам идут капелланы, воздевая жезлы, на концах которых алеют гвоздики, какая участь порою уготована цветам, настанет день, когда сунут их в дула винтовок, мальчики из хора при базилике Санта-Мария-Майор, это базилика патриаршья, а еще базиликами зовутся зонтики, защищающие от солнца, облачение на певчих, да и зонтики эти двухцветные, белые с красным, а что, если через двести-триста лет и дождевые зонты начнут именовать словом «базилика», У моей базилики ручка сломалась, Забыл базилику в автомашине, Я отдала свою базилику в починку, Когда наконец будет построена моя базилика в Мафре, думает король, он шествует возле носилок с балдахином, на коих восседает патриарх, держит одну из четырех раззолоченных ручек, но перед ним еще должен проследовать весь капитул, сперва каноники в белых далматиках, затем священники в коротких ризах того же цвета, именуемых планетами, затем прелаты в омофорах и плювиалях, народ и слов-то этих не знает, вот слово «митра» ему знакомо и по смыслу, и по виду, митры и на головах у духовных особ красуются, и на петушьих головах, ибо в народе гребень петуший митрой зовут, а при каждом прелате по три челядинца, один факел несет горящий, другой головной убор, эти оба в придворных костюмах, а третий сзади идет, подол мантии несет, он в стихаре с узкими рукавами и в кольчуге, а вот теперь, да, теперь появляется свита самого патриарха, впереди шестеро дворян, его сородичей, с горящими факелами, затем причетник с посохом, за ним капеллан с большим кадилом, потом церковные служки, потряхивающие кадилами поменьше, из чеканного серебра, и два церемониймейстера, и двенадцать оруженосцев, тоже с факелами, Ах вы, люди грешные, мужчины и женщины, вы себе на погибель упорствуете в желании жить этой вашей преходящей жизнью, блудите, едите и пьете, не зная меры, десятины не платите, к причастию не являетесь, о преисподней смеете говорить нагло и без боязни, вы, мужчины, может статься, даже в церкви щупаете женские ягодицы, и вы, женщины, лишь из остатков стыда не валитесь им в объятия, глядите, кто появился, кто восседает под балдахином на носилках, несомых восьмерыми, под балдахином восседаю я, патриарх, и в руках у меня дарохранительница со святыми дарами, преклоняйте колена, грешники, вам тут же следовало бы оскопить себя, дабы не блудить более, вам тут же следовало бы стянуть себе челюсти повязкой, дабы не марать себе душу обжорством и пьянством, вам тут же следовало бы опрокинуть и опорожнить ваши кошельки, ибо в раю эскудо ни к чему, и в аду тоже, да и в чистилище долги выплачиваются молитвами, а в сей юдоли эскудо требуются, они пойдут на золото для новой дарохранительницы, на жалованье для всей этой челяди, для двух каноников, что несут с боков края моей мантии, для двух протодиаконов, придерживающих края стихаря, для тех, кто несет подол мантии позади, к примеру братец мой, граф, он поддерживает плювиаль сзади, для двух оруженосцев с серебряными жезлами, для первого протодиакона, несущего под покровом митру, отделанную золотом, к ней нельзя прикасаться руками, право, недомыслие со стороны Христа, что никогда не надевал митры, он, само собой, Сын Божий, не сомневаюсь, но все же простоват был, искони известно, что никакой вере ходу не будет без митры, тиары или остроконечного колпака, надел бы что-нибудь этакое, сразу вышел бы в верховные жрецы, а то бы и в наместники вместо Понтия Пилата, гляди-ка, куда меня занесло, мир хорош таков, каков есть, не будь он таким, каким создан, не быть бы мне патриархом, итак, платите долги ваши, отдайте кесарю Богово и Богу кесарево, потом сведем счеты, поделим деньги, тебе монетка, мне монетка, воистину говорю вам, А я, король ваш, властитель Португалии, Алгарве и всего прочего, из благочестия поддерживаю одну из этих раззолоченных ручек, глядите, сколько трудов прилагает монарх, дабы надзирать неусыпно за отечеством своим и народом и в сфере духовного, и в сфере преходящего, мне ничего не стоило бы послать вместо себя кого-то из челяди, герцога или маркиза, и тем не менее вот я, собственной персоной, и вот перед вами, тоже собственными персонами, инфанты, мои братцы и ваши властители, преклоняйте колена, преклоняйте колена, ибо вы видите дарохранительницу и вы видите меня, в дарохранительнице тело Христово, а во мне благодать, ибо я царствую на земле, кто из нас двоих в выигрыше, моя плоть ублажена, ибо я король и племенной хряк, вы же знаете, монахини суть супруги Господни, это святая правда, так вот, они принимают меня в своих постелях как господина, и поскольку я господин, они наслаждаются и вздыхают, не выпуская из рук четок, мистическое плотское слияние, а святые в молельне прислушиваются тем временем к жарким словам, доносящимся из-за полога, как из поднебесья, чем худо такое поднебесье, небесам не уступит, а Христос на распятии свесил голову набок, бедняга, то ли страждет от истязаний, то ли поглядывает на Паулу, как она раздевается, может, он ревнует, отняли у него такую супругу, украшение монастыря, благоухает ладаном, райская плоть, но, как бы то ни было, я ухожу, она остается, если понесла плод, то от меня, на этот раз обойдемся без огласки, не стоит труда, позади идут певчие, распевают мотеты и духовные гимны, это навело меня на одну мысль, кому приходят в голову удачные мысли, так это королям, а то как бы мы царствовали, мысль вот какая, когда ляжем мы с Паулой, пускай в келью к ней придут сестры ее по Одивеласу, и пусть поют они «благословен буди» до, во время и после, аминь.
