Позднее, к вечеру появляется доктор Сампайо. Рикардо Рейс и
Марсенда не покидали своих номеров, Лидия, несколько раз замеченная на
лестницах и в коридорах, невинное в сущности замечание Пименты относительно
того, что приходить следует лишь в том случае, когда зовут, и нечего шастать
попусту взад-вперед, приняла как-то уж чересчур близко к сердцу, но Пимента
тоже не смолчал и за словом в карман не полез, дав ей достойную как по форме,
так и по содержанию отповедь, и хорошо еще, что острый этот диалог происходил
вдали от чужих ушей и не был услышан, например, Сальвадором, который непременно
захотел бы узнать, на что намекает Пимента, утверждая, что кое-кто бродит, как
лунатик, по коридорам в ночь-полночь. В полемическом запале Пимента допустил
легкое преувеличение — было ровно восемь, когда доктор Сампайо постучал в дверь
Рикардо Рейса: Нет, благодарю вас, не стану заходить, я пришел всего лишь
пригласить вас отужинать вместе, втроем, Марсенда рассказала мне о разговоре с
вами. Очень вам благодарен, сеньор нотариус — и Рикардо Рейс все же настоял,
чтобы доктор Сампайо вошел и присел: Что вы, какие пустяки, я лишь выслушал ее
и дал ей тот единственный совет, который мог бы дать человек, который не
слишком глубоко знаком с ее болезнью — упорно лечиться и не отчаиваться. Я сам
твержу ей это постоянно, но она уже пропускает мои слова мимо ушей, сами
знаете: дети — они такие, «да, папа», «хорошо, папа», но я же вижу, в Лиссабон
она ездит без всякой охоты, а приезжать необходимо, чтобы врач мог следить за
течением болезни, а лечение, разумеется, проходит в Коимбре. Но ведь и в
Коимбре есть грамотные специалисты. Их мало, да и те, по правде говоря, не хочу
никого обижать, не внушают мне особого доверия, потому мы и приезжаем сюда,
здесь Марсенду пользует очень опытный и знающий врач. Вероятно, подобные
отлучки пагубно сказываются на вашей практике. Да, бывает и такое, но что я был
бы за отец, если бы отказался пожертвовать своим временем ради — и разговор на
этом не оборвался, собеседники, руководствуясь сходными намерениями, для
приличия обменялись еще несколькими фразами, в равной степени являющими и
скрывающими истину, как бывает в любом разговоре, в данном же случае, по
причинам, нам с вами известным, — особенно, после чего нотариус счел уместным
подняться: Итак, в девять, мы за вами зайдем, Что вы, зачем же затрудняться, я
сам постучу к вам, и, действительно, постучал в назначенное время Рикардо Рейс
в дверь номера 205, памятуя, что в соответствии с тонкостями этикета, было бы
неучтиво сначала стучать к Марсенде.
Вход в ресторан был ознаменован единодушными улыбками и
поклонами. Сальвадор, позабыв или дипломатически притворясь, что позабыл былые
обиды, распахнул перед ними обе двери: первыми прошли Рикардо Рейс с Марсендой,
как и полагается гостю; оттуда, где мы находимся, не слышно радио, а я дорого
бы дал, чтобы по волшебному совпадению заиграло оно в эту минуту свадебный марш
из «Лоэнгрина», или мендельсоновский, или менее известный — из «Лючии де
Ламермур» Доницетти. Садятся, как и следовало ожидать, за стол нотариуса
Сампайо, которого, как всегда, обслуживает официант Фелипе, но и Рамон не
откажется от своих прав в пользу коллеги и земляка — оба родились в
Вильягарсия-де-Ароза, и каждому смертному предначертан его неизменный жизненный
маршрут: один из Галисии перебрался в Лиссабон, другой родился в Порто,
сколько-то прожил в столице, эмигрировал в Бразилию и теперь вот вернулся в
отчизну, а третий уже три года мотается между Коимброй и Лиссабоном, и каждый
ищет исцеления, утешения, денег, спокойствия, здоровья или удовольствия, и у
каждого оно свое, и потому так трудно удовлетворить всех нуждающихся. Ужин идет
тихо и мирно, Марсенда сидит справа от папеньки, Рикардо Рейс — справа от
Марсенды, чья левая рука по обыкновению лежит на столе рядом с тарелкой, но,
против обыкновения, не прячется, а, можно даже сказать, горделиво красуется, и
избавьте нас, ради Бога, от замечаний насчет того, что слова эти неуместны
здесь, вы просто не слышали народной речи: вспомним, что рука эта побывала в
руках у Рикардо Рейса, и как же ей не гордиться и не красоваться, ибо глаза
более зоркие, чем у нас, разглядели бы даже исходящее от нее сияние, ну, а от
нашей с вами слепоты средства пока не придумано. Болезнь Марсенды в беседе не
затрагивается: вдосталь уж поговорили о веревке в доме этой повешенной — доктор
Сампайо воспевает красоты лузитанских Афин: Там я появился на свет, там вырос,
там выучился, там тружусь и не верю, что есть на свете город подобный ему.
Высокий штиль беседы наверняка не сменится штормом дискуссии о сравнительных достоинствах
Коимбры, Порто или Вильягарсии-де-Арозы: Рикардо Рейсу решительно все равно,
где он родился, Рамон с Фелипе никогда не дерзнут встрять в разговор
посетителей: у каждого из нас по две отчизны — в одной мы рождены, в другой
проживаем, и нужно ли добавлять, что столь часто звучащая фраза «Знай свое
место» не краеведами придумана, не к патриотизму призывает. Было, впрочем,
совершенно неизбежно, что доктор Сампайо, зная, что доктор Рикардо Рейс уехал в
Бразилию по политическим причинам — а любопытно, откуда бы нотариусу это знать:
Сальвадор ему этого не говорил, поскольку и сам такими сведениями не
располагает, Рикардо Рейс совершенно точно таких признаний не делал, но кое-что
прочитывается, так сказать, между строк, угадывается в обмолвках и умолчаниях,
в выражении лица, стоит, например, обронить в разговоре: Я уехал в Бразилию в
девятнадцатом, как раз когда на севере восстановили монархию, да еще с
соответствующими интонациями, как обостренный слух нотариуса, привыкшего ко
лжи, завещаниям и долговым распискам, воспримет эту фразу в должном смысле —
так вот, доктор Сампайо непременно свернет на политику. И по нехоженым тропам,
ощупывая вокруг себя землю, чтобы не угодить в капкан, не наступить на мину,
Рикардо Рейс, благо ничего иного предложить был не в состоянии, двинулся этим
путем и, не успели еще подать десерт, как уже объявил о своем неверии в
демократию и о смертельной тоске, которую на него наводят социалистические
идеи, на что доктор Сампайо со смехом сказал: Разделяю ваш вкус, Марсенду же
эта тема, судя по всему, не занимала нимало, о чем можно было судить по тому,
что она сняла левую руку со стола и положила себе на колени, и свечение, если и
было, го исчезло. Нам, дорогой мой доктор Рейс, нам, людям, заброшенным на
европейскую обочину, нужно, чтобы во главе правительства и государства стоял
человек с высокими помыслами и железной волей, таковы были слова доктора
Сампайо, продолжившего свои речи: Ни в какое сравнение не идет та страна,
которую вы покинули в 19-м году, с тем, что представляет она собой ныне, я
знаю, что вы вернулись совсем недавно, но и за столь краткий срок любой
непредвзятый взгляд заметит значительнейшие изменения: пополняется
государственная казна, укрепляются порядок и дисциплина, появилась адекватная и
внятная национальная идея, изменилось отношение со стороны других государств,
которые проникаются все большим уважением к нам, к нашим героическим деяниям, к
нашей многовековой славной истории, к нашей империи. Да, я видел пока немного,
но осведомлен о происходящем по газетам. Ну, разумеется, газеты читать полезно,
но этого недостаточно: надо своими глазами увидеть проложенные дороги,
выстроенные порты, возведенные школы и вообще весь размах общественных работ,
но главное, дорогой доктор, главное — дисциплина, порядок, воцарившийся наконец
на улицах и в умах, умиротворенный народ, засучив рукава, берется за работу под
руководством великого государственного деятеля: у него и в самом деле —
железная рука в бархатной перчатке, то есть именно то, в чем мы так нуждались.
Чудесный образ. Жалею, что я его не придумал, а всего лишь припомнил, но
убедительная метафора стоит сотни речей, года два-три назад, точно не помню, на
обложке какого-то юмористического журнала я увидел превосходно сделанный
рисунок — железная рука в бархатной перчатке — чудесно, просто чудесно было
нарисовано, так и видишь и бархат, и железо. Вы сказали — «юмористического»?
Истина, мой дорогой доктор, места себе не выбирает. Остается узнать, примет ли
место истину. Слегка озадаченный доктор Сампайо нахмурил лоб, но счел, что
возникшее противоречие порождено мыслью чересчур глубокой, чтобы обсуждать ее
за бутылкой «Коларес» и сыром. Марсенда рассеянно отщипывала кусочки корки и,
чуть повысив голос, начала было фразу, которая, будь она закончена, увела бы
разговор к недавней премьере, однако отец гнул свое: И нельзя назвать это
литературным шедевром, книгой, которая останется в веках, но польза от нее
несомненна, тем более, что она легко читается и способна открыть глаза очень и
очень многим. А что за книга? Называется «Заговор», автор — патриотически
настроенный журналист, некий Томе Виейра, не знаю, говорит ли вам что-нибудь
это имя. Впервые слышу, но я ведь так долго жил вдали от родины. Она вышла
несколько дней назад, прочтите ее, непременно прочтите и выскажите мне свое
мнение. Разумеется, если вы ее рекомендуете, и, сказавши это, пожалел Рикардо
Рейс, что поспешил провозгласить себя противником социализма, демократии да и
большевиков, если уж на то пошло, и не потому пожалел, что декларации его не
соответствовали убеждениям — в полной мере соответствовали — а потому, что его
утомил такой преувеличенный национализм, тем более, что никак не удавалось
вовлечь в разговор Марсенду, так бывает сплошь и рядом: больше всего устаешь от
того, что сделать не сумел, тогда как от трудов, хоть тяжких да плодотворных,
испытываешь прилив сил.
