Ужин подходил к концу. Когда Марсенда поднялась, Рикардо
Рейс предупредительно отодвинул ce стул, пропустил ее вместе с отцом вперед, и
все трое замешкались, в их словах и движениях засквозила нерешительность —
пройти ли в гостиную или нет — но Марсенда сказала, что поднимется к себе в
номер, голова разболелась. Завтра, вероятно, мы с вами уже не увидимся, мы рано
уезжаем, произнесла она, потом эти же слова повторил отец, и Рикардо Рейс
пожелал им счастливого пути. Может быть, через месяц вас здесь еще застанем. А
если нет, оставьте ваш новый адрес, добавил нотариус. Теперь, когда все
сказано, Марсенда уйдет к себе — по причине или под предлогом мигрени, Рикардо
Рейс еще не знает, чем займется, а доктор Сампайо куда-то собирается.
Вышел из отеля и Рикардо Рейс. Побродил по улицам,
разглядывая киноафиши, посмотрел, как играют в шахматы — белые выиграли — а
когда покидал кафе, пошел дождь. Вернулся на такси. Вошел в номер и увидел, что
постель не раскрыта, и вторая подушка так и осталась в шкафу. У порога моей
души на мгновенье останется смутное чувство вины, посмотрит на меня мельком и
пойдет дальше, улыбаясь неизвестно чему, пробормотал он себе под нос.
* * *
Человек должен прочесть все, или немногое, или сколько
сможет, а большего от него с учетом быстротечности жизни и присущего миру
многословия и не требуется. Начать следует с тех книг, которые никого не должны
миновать — в просторечии именуются они учебниками, словно не все книги
чему-нибудь да учат — и свод их меняется в зависимости от того, к какому
источнику познания намерены мы припасть, и от того, кто поставлен следить за
течением его, так что в этом смысле в чем-то сходимся мы с Рикардо Рейсом,
выучеником иезуитов, хоть учили нас разные учителя в разное время. За ними
следуют склонности отрочества, настольные книги, внушающие страсть пылкую, но
мимолетную, юный Вертер, склоняющий к самоубийству или помогающий убежать от
него, затем — серьезное чтение зрелых лет, и можно сказать, что мы все по
достижении определенного возраста читаем приблизительно одно и то же, но
отправной пункт никогда не потеряет своего значения, и есть одно огромное
преимущество, распространяющееся на всех живых, на всех, кто пока еще пребывает
в мире сем: мы можем почерпнуть из книг то, чего до срока скончавшимся узнать
не довелось и не доведется никогда. Вот лишь один пример: бедному Алберто
Каэйро, упокоившемуся в девятьсот пятнадцатом, не суждено было прочесть ни
«Псевдоним» — одному Богу известно, велика ли потеря — ни творения Фернандо
Пессоа, ни оды Рикардо Рейса, который тоже переселится в мир иной, не
дождавшись, пока Алмада Негрейрос
[23]
опубликует свой труд. И как тут не
вспомнить забавное происшествие с месье Лапалисом, который еще за четверть часа
до смерти был жив-здоров, как бойко уверяет шутейная французская песенка, не
давая себе труда на минутку задуматься и загрустить при мысли о том, что уже
через четверть часа после смерти был он совершенно мертв. Но — не будем
отвлекаться! Всем воспользуется человек — нарекаю его Заговором — и никакого
ущерба
не причинит ему то, что время от времени придется ему
спускаться с заоблачных высот, на которых привык он пребывать, спускаться, дабы
посмотреть, как вырабатывается общественное мнение, как мнет оно общество, ибо расхожими
понятиями, а никак не воззрениями Цицерона или Спинозы, живет народ в
повседневности своей. И тем более, тем гораздо более, что имеется у нас
рекомендация Коимбры, настоятельный совет: Прочтите «Заговор», мой друг, там
содержатся здравые мысли, а плодотворная доктрина с лихвой окупает огрехи языка
и слабости композиции, а Коимбра плохого не посоветует, этот город всем городам
профессор, там плюнешь — в бакалавра попадешь. На следующий же день Рикардо
Рейс приобрел упомянутую книжицу, принес ее в отель и развернул покупку лишь в
номере, где никто не мог его над ней увидеть, но заметим, что не всякая тайная
и скрытная деятельность заслуживает названия «подпольной»: порою она
проистекает всего лишь от того, что человек, стесняясь иных своих действий, не
желает предаваться порочным усладам, ковырять в носу, вычесывать перхоть при
посторонних, и сказанное в равной степени относится и к бранию в руки этой
книги, на переплете которой изображена женщина в плаще и берете, идущая по
улице, где стоит тюрьма, как явствует со всей очевидностью из решеток на окнах
и караульной будки, для того и помещенных на обложку, чтобы ясно было, какая
участь ждет заговорщиков. Ну, стало быть, сидит Рикардо Рейс у себя в номере,
удобно устроившись на диване, а на улице и в мире льет дождь, словно бы небо
сделалось морем, бесчисленными капельками изливающимся на землю: повсюду лужи,
разрушение, голод, однако книжица эта расскажет, как устремилась душа женщины в
благородный крестовый поход, взывая к разуму и национальному чувству всех, кого
затронули тлетворные (sic!) идеи. Женщины щедро наделены этими дарованиями:
может быть, высшие силы надеялись уравновесить таким образом иные,
противоположные и более свойственные слабому полу, которыми он прельщают,
смущают и губят наивные души потомков Адама» Уже прочитано семь глав,
перечислим их поименно, для вашего сведения — «В канун выборов», «Революция без
выстрелов», «Легенда о любви», «Праздник Царицы Небесной», «Студенческая
забастовка», «Заговор», «Дочь сенатора», и на последней — на главе, а не на
дочери — остановимся поподробней: рассказывается в ней, как некий
юноша-студент, крестьянский сын, за мальчишеский проступок угодил в тюрьму, и
тогда вышеупомянутая дочка сенатора, движимая патриотическим порывом, объятая
жаром самоотречения, горы свернула ради того, чтобы вызволить его из
заключения, что, впрочем, не стоило ей такого уж труда, ибо она пользовалась
большим уважением и влиянием в высших правительственных сферах, к вящему
удивлению того, кто подарил ей жизнь — сенатора от демократической партии, ныне
ставшего посмешищем: не дано отцам знать, к чему готовят они своих дочерей. Эта
же дочка, уподобясь Жанне д'Арк — ну, чуть пожиже, разумеется, — говорит так:
Два дня назад вас, папа, арестовали, я дала честное слово, что вы, папа, не
будете уклоняться от ответственности, и гарантировала, кроме того, что вы,
папа, больше не будет принимать участие в заговорах, вот она, дочерняя любовь,
до слез трогает, до костей пробирает, в такой короткой фразе трижды встречается
слово «папа», и преданная девица продолжает: Завтра можете прийти на тайную
сходку, никто вас не тронет, ручаюсь вам, потому что знаю, знает о вашем
сборище и полиция, но теперь это уже не имеет никакого значения. Благородная,
милосердная полиция у нас в Португалии.
Рикардо Рейс захлопнул книгу, прочитанную так быстро — нет
уроков лучше тех, которые формулируются кратко, усваиваются крепко и разят как
удар молнии: Чушь собачья! — сказал он, за все отплатив этим восклицанием
доктору Сампайо, и в это мгновение ему стало нестерпимо тошно, опротивел весь
мир — нескончаемый дождь, отель, брошенная на пол книга, нотариус, Марсенда —
но Марсенду он тотчас, сам не зная почему, исключил из этого синодика, может
быть, просто приятно спасти что-нибудь, так иногда на развалинах мы, привлеченные
формой деревянного или каменного обломка, подбираем его с земли, а потом нам не
хватает мужества отшвырнуть его, и мы суем его в карман, так просто, ни для
чего, или же от смутного сознания своей ответственности, Бог весть, из чего
возникшей и на что направленной.
