* * *
В ту же ночь Рикардо Рейс сообщил Лидии, что снял квартиру.
Лидия всплакнула, жалея, что не сможет теперь каждую минуточку быть с ним рядом
и видеть его: это легкое преувеличение, объяснимое страстью: она и раньше не
каждую минуточку его видела, ибо ночью свет был погашен, а утром она торопливо
убегала, вечером же выказывала к постояльцу избыточное почтение при
посторонних, то есть ломала комедию, только и дожидаясь удобного случая, чтобы
взять реванш за все. Рикардо Рейс утешил ее: Ну, что ты, мы же будем видеться в
твои выходные, и там будет спокойней, ты же сама хотела, а ответ на эти речи
известен заранее: значит, зря хотела, а когда же вы переедете? Когда там можно
будет жить: мебель-то там есть, но, кроме мебели, ничего — ни посуды, ни
постельного белья, мне много не надо, лишь самое необходимое для начала,
какие-нибудь простыни, подушки, одеяло, а постепенно по мере надобности буду
прикупать. Если квартира долго простояла без жильцов, там надо прибраться, я ее
приведу в порядок. Да зачем же тебе, я найму кого-нибудь по соседству. Нет-нет,
никого не надо нанимать, я-то на что? Ты — очень славная. Да уж какая ни есть,
и фраза относится к числу тех, которые не предполагают и не допускают ответной
реплики: каждый из нас должен превосходно знать, каков он, благо уж чего-чего,
а советов «Познай самого себя» наполучали мы множество еще со времен греков и
римлян, но достойно удивления, что Лидия вроде бы не питает на свой счет ни
малейших сомнений.
На следующий день Рикардо Рейс отправился по магазинам,
купил два комплекта постельного белья, полотенца для лица, для ног и банные,
слава Богу, не возникнет сложностей с водой, с газом, со светом, не перекрытыми
и не отключенными соответствующими компаниями: Если не угодно заключать с ними
новые договоры, пусть все будет оформлено на прежнюю владелицу, сказал ему
покоренный, и Рикардо Рейс согласился. Приобрел он также сколько-то там
кастрюль эмалированных и алюминиевых, некую емкость для кипячения молока,
кофейник, чашки и блюдца, салфетки, кофе, чай и сахар, чтобы было чем
позавтракать, ибо обедать и ужинать он дома не предполагал. Все эти
хозяйственные заботы развлекали и тешили его, напоминая первые дни в
Рио-де-Жанейро, когда он без чьей-либо помощи налаживал свой быт. Между двумя
вылазками в магазин он написал краткое письмо Марсенде, сообщая адрес своего
нового жилища, по необыкновенному совпадению расположенному совсем рядом с
местом их свидания: да, как ни обширен наш мир, у людей, равно как и у
животных, есть свой ареал обитания, свои охотничьи угодья, своя делянка или
курятник, своя паутина — вот это, пожалуй, самое удачное сравнение: пусть даже
одну свою нить паук забросит в Порто, а другую — куда-нибудь в Рио, но все
равно — оба города будут всего лишь опорными балками, столбами, причальными
кнехтами, ибо не там, а в центре сети разыгрывается действо жизни и судьбы —
жизни и судьбы паука и мух. Во второй половине дня Рикардо Рейс на такси
объехал магазины, забирая купленный скарб, и в последнюю минуту присовокупил к
нему гору разнообразных сластей и лакомств, все это отвез на улицу св.
Екатерины в тот самый час, когда двое стариков брели к своему дому в глубине
квартала, покуда Рикардо Рейс в три приема перетаскивал свои приобретения из
машины в квартиру, и не успели отойти на такое расстояние, чтобы не заметить,
как зажегся в окнах второго этажа свет: Смотри-ка, кто-то вселился в квартиру
доны Луизы, и удалились старики, лишь когда новый жилец показался в окне,
как-то не по-хорошему взбудораженные, такое порой случается — и слава Богу, что
случается: монотонность бытия прерывается, уж совсем было казалось, что — вот
он, конец пути, ан нет — это всего лишь новый поворот, а за ним открываются
новые виды, случаются новые курьезы. Рикардо Рейс из окна, не завешенного
шторами, оглядывал ширь реки, а чтобы лучше видеть, выключил электричество в
комнате: небо было припорошено пепельной пыльцой гаснущего дня, суда с
зажженными сигнальными огнями скользили по бурой воде, огибая стоящие на якоре
эсминцы, и, полускрытый крышами, возвращался в док последний фрегат, похожий на
детский рисунок, и вечер так печален, что в душе нарастает желание заплакать,
прямо здесь, упершись лбом в запотевшую от твоего дыхания холодную гладь
стекла, отделясь им от мира и видя, как постепенно размываются очертания
вывороченной громады Адамастора, и гаснет его гнев на зеленую фигурку,
оросившую ему вызов
[38]
, но отсюда неразличимую и оттого имеющую значение не
большее, чем он сам. Поздним вечером Рикардо Рейс вышел из дому. Он поужинал в
ресторанчике, располагавшемся в полуподвале на улице Шорников, сидя в
одиночестве среди таких же одиноких людей — а кто они? что у них за жизнь? что
привело их именно сюда? — жевавших треску или жареного тунца, бифштекс с
картошкой, пивших, все как один, красное вино, прилично одетых, но скверно
воспитанных: они стучали ножом по краю стакана, подзывая официанта, со
сладострастной методичностью ковыряли в зубах обломком спички или просто
пальцами, время от времени звучно отрыгивали, расстегивали жилет, распускали
ремень, ослабляли натяжение помочей. Рикардо Рейс думал: Теперь все мои трапезы
будут проходить так: под стук и звон тарелок, под возгласы официантов,
выкрикивающих в окошко на кухню: Суп — два раза! или Полпорции лангуста! и
голоса здесь звучат тускло, и обстановка унылая, на неподогретых тарелках
каемка застывшего жира, на скатерти — винные пятна, хлебные крошки, в
пепельнице еще тлеет непотушенный окурок, да-с, разителен контраст с отелем
«Браганса» хоть он и не первого класса, и Рикардо Рейса вдруг пронизывает
острая тоска по Рамону, которого он, впрочем, завтра увидит, ибо завтра
четверг, а переезд состоится только в субботу. Рикардо Рейс, надо отдать ему
должное, знает цену этой тоске: это — вопрос привычки, привычки приобретаются,
привычки утрачиваются, вот он в Лиссабоне меньше трех месяцев, а Рио-де-Жанейро
отодвинулся куда-то в дальнюю даль, отошел в область давних воспоминаний,
словно был он в другой жизни, в жизни другого, других, тех бесчисленных, что
заключены в нем, и, предаваясь этим размышлениям, склонен допустить Рикардо
Рейс, что в этот самый час он ужинает в Порто или обедает в Рио, а то и в еще
какой-нибудь точке планеты, если, конечно, разброс так велик. Дождя не было
целый день, он мог спокойно сделать все покупки и сейчас спокойно возвращается
в отель, а придет — скажет Сальвадору, что, мол, в субботу съезжает, что может
быть проще: В субботу уезжаю, однако он чувствует себя подростком, который,
оттого что отец не дает ему ключи от дома, рискнул взять их самовольно,
поставив его перед свершившимся фактом.
Сальвадор еще за стойкой, но уже предупредил Пименту, что
когда отужинает последний посетитель, он пойдет домой, чуть раньше, чем обычно,
жена прихворнула, грипп у нее, и коридорный отозвался с фамильярностью давнего
сослуживца: Немудрено, в такую-то погоду, на что управляющий пробурчал: Только
я один и заболеть не могу — понимай как знаешь это загадочное и многосмысленное
суждение — то ли сетуя на железное здоровье, то ли предуведомляя злобные высшие
силы о том невосполнимом ущербе, который нанесет отелю его отсутствие. Рикардо
Рейс вошел и поздоровался, потом на миг заколебался, надо ли отозвать
Сальвадора в сторонку, но тотчас счел, что будет нелепо и смешно с таинственным
видом бормотать что-нибудь вроде: Вот какое дело, сеньор Сальвадор, мне, право,
неловко, вы уж меня извините, сами понимаете, жизнь по-всякому складывается,
полоска белая, полоска черная, дело-то все в том, что я намереваюсь покинуть
ваш гостеприимный кров, нашел себе квартирку, надеюсь, вы не будете на меня в
претензии и мы останемся друзьями — и, внезапно ощутив выступившую на лбу
испарину волнения, словно вернулись отроческие годы в иезуитском коллеже, и он
стоит на коленях в исповедальне — я лгал, я завидовал, у меня были нечистые
мысли, я трогал себя — он подходит к стойке, и когда Сальвадор, ответив на его
приветствие, поворачивается, чтобы достать ключ, Рикардо Рейс, стремясь успеть,
покуда управляющий не смотрит на него, торопясь застать врасплох, сбить с ног,
пока он вполоборота, то есть в состоянии неустойчивого равновесия, спешит
выговорить освобождающие слова: Сеньор Сальвадор, будьте добры, приготовьте мне
счет, в субботу я уезжаю, и, произнеся все это с приличествующей случаю
сухостью, почувствовал, как кольнуло его раскаянье, ибо управляющий Сальвадор уже
в следующий миг стал являть собою аллегорию скорбного недоумения, жертву
человеческого коварства с ключом от номера в руке, нет, конечно, по отношению к
управляющему, столь часто доказывавшему, какой он истинный друг своим
постояльцам, так себя вести не пристало, надо, надо было отвести его в сторонку
и сказать: Вот какое дело, сеньор Сальвадор, мне, право, неловко, но нет,
постояльцы все до единого — не-благодарные твари, а этот — хуже всех, подкрался
из-за угла, а ведь как его обихаживали, сквозь пальцы смотрели на его шашни с
прислугой, характер у меня мягкий, а по-хорошему следовало бы выставить его на
улицу, его, да и ее тоже, или пожаловаться в полицию, не зря предупреждал меня
Виктор, вечно моя же доброта меня и подводит, все так и норовят на шею сесть,
нет, клянусь, это было в последний раз. Если бы все минуты и секунды были
одинаковы, наподобие тех черточек, какими обозначают их на циферблатах, не
всегда бы нам хватало времени объяснить, что там в течение их творится, каким
же содержимым они заполнены, но, по счастью, наиболее значительные и важные
эпизоды приходятся на самые протяженные секунды, на самые долгие минуты, оттого
мы и получаем возможность с присущей нам неторопливой обстоятельностью описать
во всех подробностях кое-какие случаи, при этом не нарушая возмутительным
образом самого тонкого из трех аристотелевых единств — единство времени.
Сальвадор медленно протянул постояльцу ключ, придал лицу выражение
оскорбленного достоинства и отеческим тоном произнес с расстановкой: Надеюсь,
вы нас покидаете не потому, что остались недовольны нашим обслуживанием, уж
вам-то мы старались угодить, как только могли, и есть опасность истолковать эти
слова, исполненные скромной профессиональной гордости, превратно, ибо в них
легко можно обнаружить едкую иронию, особенно если мы вспомним о Лидии, однако
Сальвадор ничего подобного не имел в виду, влагая в слова свои лишь обиду и
боль предстоящей разлуки. Помилуйте, сеньор Сальвадор, с жаром воскликнул
Рикардо Рейс, напротив, просто я подыскал себе квартиру, решил все-таки осесть
в Лиссабоне, нужно же человеку иметь свой угол. Ах, вот как, квартиру? в таком
случае я распоряжусь, чтобы Пимента помог вам перевезти вещи, если, разумеется,
квартира ваша в Лиссабоне. Ну да, конечно, в Лиссабоне, я вам очень благодарен,
но Пименту затруднять не стоит, я найму какого-нибудь носильщика. Сам же
Пимента, расценив широкий жест начальства, предложившего воспользоваться его
услугами, как разрешение встрять в разговор, проявил настойчивость, к которой
побуждали его и собственное любопытство и легко угадываемый интерес
управляющего — где же этот Рейс решил обосноваться? — и возразил: Зачем же вам,
сеньор доктор, тратиться, я сам снесу ваши чемоданы. Нет, Пимента, большое
спасибо, но не надо, и Рикардо Рейс, тщась пресечь новые домогательства,
произнес краткую и несколько преждевременную прощальную речь: Хочу сказать вам,
сеньор Сальвадор, что сохраню наилучшие воспоминания о вашем отеле, где я
чувствовал себя в полном смысле как дома и был окружен неусыпным попечением и
заботой, согрет душевным теплом всех служащих, создавших исключительно
сердечную атмосферу в пору моею пребывания на родине, которую я решил никогда
больше не покидать, и еще раз приношу всем вам мою искреннюю признательность, и
в данном случае не имело значения, что далеко не все внимали речи: повторять ее
Рикардо Рейс не намерен, он и так чувствовал себя полным идиотом, и более того
— невольно употреблял слова, которые вполне могли бы вызвать у слушателей
ядовитые мысли, ибо невозможно было не связать с Лидией эти рацей и о
сердечности, заботах, согревании — хотелось бы, конечно, знать, почему слова,
так верно и часто служившие нам, вдруг надвигаются на нас с угрозой, а мы не в
силах отстранить их, не произносить, и в конце концов выговариваем все, чего не
хотели: это похоже на то, как неодолимо притягивает к себе пропасть, знаем
ведь, что рухнем, а все равно делаем шаг вперед. Управляющий Сальвадор выступил
с ответным словом, в котором, впрочем, не было никакой нужды — вполне
достаточно было им поблагодарить за честь, оказанную отелю «Браганса», таким
постояльцем, как доктор Рейс: Мы всего лишь исполняли свой долг, сеньор доктор,
и нам очень жаль, что вы уезжаете, нам всем будет вас не хватать, не так ли,
Пимента? — и этот неожиданный вопрос, разрушающий торжественность момента,
задан вроде бы для демонстрации добрых чувств, обуревающих всех до единого, а
на самом деле — совсем наоборот, и есть в нем этакое ехидно-недоброе
подмигивание: Уразумел, о чем я? Рикардо Рейс уразумел, попрощался и пошел по
лестнице к себе в номер, гадая, что сейчас говорят у него за спиной, а говорят,
должно быть, гадости, и наверняка уже прозвучало имя Лидии, что ж еще, но
только он и представить себе не мог то, что было сказано на самом деле:
Послезавтра, Пимента, выясни, что это за носильщик, мне надо знать, куда наш
доктор переезжает.
