Шмелиное электрическое гудение издает, будучи толкнута,
входная дверь: в прежние времена, должно быть, звякал над ней колокольчик — трень-брень,
дирлинь-дирлинь — но торжество прогресса неостановимо. Вверх уходила лестница,
и на площадке, над перилами, держала в поднятой руке стеклянный шар
металлическая литая фигура, изображавшая пажа — пажа в придворном костюме —
хотя мы вовсе не уверены, что подобное уточнение пойдет на пользу дела, а
боком, то есть плеоназмом, не выйдет, ибо никто и никогда еще не видел, чтобы
паж носил какой-либо еще костюм, кроме придворного, на то он и паж, и ей-богу,
куда лучше бы нам было сказать: Изображала пажа в костюме пажа, и прибавить:
Какие носили в Италии в эпоху Возрождения. Приезжий вскарабкался по ступенькам
— конца им, казалось, не будет, невероятно, какую крутизну надо одолеть, чтобы
всего лишь подняться на первый этаж, просто восхождение на Эверест — мечта
альпинистов, в ту пору еще несбыточная — и, достигнув вершины, вознагражден был
всего лишь появлением на ней некоего усатого господина с подбадривающим
усталого коня «Но-о!» на устах, и пусть не было вымолвлено оно, это «но», но
именно так следовало бы облечь в звуки взгляд и позу этого облокотившегося на
стойку человека, который, желая, очевидно, знать, каким ветром занесло к нему
постояльца, произнес: Добрый вечер, сеньор, а когда в ответ раздалось лишь
одышливо-отрывистое: Добрый, ибо на большее у запыхавшегося гостя дыхания не
хватило, понимающе улыбнулся: Вам угодно номер? — после чего улыбка из
понимающей сделалась извиняющейся, нет здесь номеров, здесь стойка портье,
здесь ресторан и гостиная, а там, в глубине — кухня и кладовые, номера у нас выше,
придется подняться на второй этаж, нет, этот вам не подойдет, он тесный и
темный, этот — тоже, он окнами на двор, а эти — заняты. Я бы хотел с видом на
реку. Ага, превосходно, тогда предложу вам двести первый, он как раз утром
освободился, сейчас покажу. Дверь номера, расположенного в самом конце
коридора, была украшена эмалированной белой табличкой с черными цифрами, и,
сложись из них число 202, наш постоялец мог бы зваться тогда Жасинто
[2]
и
владеть фермой в Тормесе, если бы, конечно, происходило все это не на
Розмариновой улице, а на Елисейских Полях, в парижском отеле, расположенном, в
точности как «Браганса», по правую руку, если вверх идти, но этим сходство и
ограничивалось. Постояльцу нравится его комната — или, выражаясь точнее, обе
комнаты, поскольку номер двойной и разделен — или соединен — широким проемом в
виде арки: по одну ее сторону — спальня или альков, как говаривали в старину,
по другую — гостиная, что ли, а все вместе — вполне пристойное обиталище,
обставленное потемневшей полированной мебелью красного дерева, с плотными
шторами на окнах, отчего в номере полутемно. Приезжий услышал пронзительный
скрежет ползущего в гору трамвая под окном, прав был таксист. Ему показалось,
что он уже так давно вылез из машины, интересно, стоит ли еще она на прежнем
месте, и он улыбнулся про себя при мысли о том, как напугала
его перспектива остаться обворованным. Ну, как нам тут? —
причем голос управляющего, хоть и звучит сообразно высоким полномочиям,
которыми тот облечен, ласкает слух, ибо с потенциальным постояльцем беседовать
следует нежно. Мне нравится, оставьте его за мной. Долго ли вы намерены у нас
пробыть? Пока не знаю, это зависит от того, как скоро я управлюсь со своими
делами. Обычный разговор, в таких ситуациях всегда происходят подобные, но есть
тут налет фальши, ибо нет у приезжего в Лиссабоне никаких дел, не имеется
ничего, что было бы достойно этого названия, он солгал, а ведь когда-то
утверждал, что превыше всего ценит точность.
Они спустились на первый этаж, и управляющий, подозвав
своего подчиненного — он и коридорный, и рассыльный, и мальчик на побегушках —
велит ему принести вещички этого сеньора. Приезжий отправляется вместе с ним к
такси, ожидающему перед входом в кафе, чтобы расплатиться да проверить заодно,
не пропало ли чего, все ли в целости: какая, право, безосновательная и
несправедливая недоверчивость: шофер — честнейший человек, ему чужого не надо,
заплатите, сколько счетчик показывает, да прибавьте, как полагается, чаевые.
Повезет ему не так сильно, как портовому носильщику, новых сокровищ Голконды не
обнаружится, ибо приезжий уже успел обменять у портье известную толику своих
английских денег, и не потому не обнаружится, что щедрость утомительна, а
просто — хорошенького понемножку, а кичиться своим богатством не значит ли
оскорблять бедного?! Чемодан тяжел неимоверно, никаких денег не хватит заплатить
за переноску, и управляющий, который наблюдает за этой операцией, даже
обозначает неким движением стремление помочь, но, впрочем, это жест вполне
символический: так бросают — или закладывают — первый камень, и багаж
по-прежнему следует к месту назначения исключительно благодаря усилиям этого
мальчика на побегушках — мальчик он только по своему рангу и должности, никак
не по возрасту, ибо груз прожитых лет давит потяжелее чемоданного бремени —
сопровождаемого неискренними попытками содействия уже с обеих сторон: ибо
приезжий тоже, в точности как управляющий, якобы порывается помочь. Но вот и
второй этаж. Пимента, в двести первый, и все-таки посчастливилось на этот раз
коридорному Пименте, что переть выше не надо, а покуда он взбирается по
ступеням, слегка запыхавшийся постоялец подходит к стойке, обмакивает перо в
чернильницу и записывает на разграфленной и разлинованной странице сведения,
призванные удостоверить, что он именно тот, за кого себя выдает: имя Рикардо
Рейс, возраст сорок восемь лет, место рождения Порто, семейное положение
холост, род занятий врач, последнее местожительство Рио-де-Жанейро, Бразилия,
все это отчасти напоминает начало исповеди или хотя бы первую главу интимного
дневника, все, что было сокрыто, содержится теперь в этих собственноручно
выведенных строках, теперь дело за малым — раскрыть все прочее. Но
управляющему, который, вытянув шею и склонив голову, одновременно следит за
тем, как появляются на бумаге буквы, складывает их в слова и постигает их
значение — все разом! — кажется теперь, что он знает все решительно, и он
произносит: Доктор — и это вовсе не низкопоклонство, а всего лишь признание за
постояльцем неких особых, качественно новых свойств, прав и достоинств,
требующих немедленного воздаяния — Доктор Рейс, произносит он, меня зовут
Сальвадор, я — управляющий этого отеля, в случае какой бы то ни было надобности
обращайтесь прямо ко мне, по первому вашему слову все тотчас будет исполнено.
Когда у вас ужин? В восемь, доктор, и надеюсь, вы оцените нашу кухню, у нас
подают и французские блюда. Доктор Рикардо Рейс кивком головы подтвердил, что
он также на это надеется, взял со стула плащ и шляпу и удалился.
Коридорный ждал в номере, у открытой двери. Рикардо Рейс,
увидев его еще издали, знает, что сейчас со смиренно-настойчивой требовательностью,
степень которой находится в прямой зависимости от тяжести багажа, будет
протянута ему рука, а еще шагая по коридору, заметил, причем только в эту
минуту, что номера расположены лишь по одну сторону коридора, а вдоль другой
стены проходит, очевидно, лестница, и он подумал обо всем этом как о чем-то
чрезвычайно важном, чего не следует ни в коем случае забывать, должно быть, и
впрямь очень устал. Коридорный получил мзду, оценил ее не глядя, на ощупь, что
достигается только долгой практикой, и, очевидно, остался удовлетворен, ибо
сказал: Премного благодарен, сеньор доктор, и мы не беремся объяснить, каким
образом он, не справляясь с книгой записи постояльцев, узнал, кто перед ним, но
подобная проницательность доказывает, что представители низших слоев общества
сметливостью и остротой ума не уступают людям, приобщившимся к образованию и
культуре. Плохо только, что он, ворочая багаж постояльца, как-то неудобно взял
чемодан, потянул, что называется, спину, и теперь у него болит под правой
лопаткой — даже странно, что подобная неприятность постигла человека, столь
опытного по части таскания тяжестей.
