Дверь снова открылась: вошли немолодой господин средних лет,
высокий, длиннолицый, морщинистый, одетый тщательно, даже несколько чопорно, и
с ним худенькая, хотя в данном случае уместно было бы сказать — тоненькая —
девушка лет двадцати, а, может, и моложе. Они направляются к столику,
соседствующему с тем, за которым сидит Рикардо Рейс, и вдруг стало ясно, что
стол был приготовлен для них и ждал их, как ждет предмет руку, которая привычно
его находит и часто использует, это, вероятно, завсегдатаи, но не исключено,
что и владельцы отеля «Браганса», забавно, что мы совсем упустили из виду, что
у каждого отеля есть владелец, а эти двое пересекают зал, принадлежит он им или
нет, неторопливо и уверенно, чувствуя себя как дома — многое можно заметить,
если быть внимательным. Девушка оказывается к Рикардо Рейсу в профиль,
морщинистый господин садится к нему спиной, они переговариваются вполголоса, но
из слов, произнесенных ею неожиданно громко: Да нет же, папа, я хорошо себя
чувствую, можно заключить, что это отец с дочерью, довольно редко можно
встретить в гостинице в наше время такое сочетание. Официант обслуживает их с
сумрачной торжественностью и явно — не впервые, а потом уходит, и в зале вдруг
делается очень тихо, смолкают — вот странность! — даже голоса детей, хоть
Рикардо Рейс не может вспомнить, звучали ли они раньше, или они вообще немые,
или им рот зашили, скрепили губы невидимой застежкой — да нет, что за дурацкая
мысль! они же кушать пришли. Тоненькая девушка доела суп, положила ложку, и
правой рукой нежно, будто домашнего зверька, поглаживает левую, опущенную на
колено. Только тут Рикардо Рейс, потрясенный собственным открытием, заметил,
что эта левая рука с самого начала была совершенно неподвижна, что девушка
разворачивала салфетку одной правой рукой, а вот теперь берет ею левую руку,
бережно, как хрупко-хрустальную, кладет на стол — и теперь рука с удлиненными,
тонкими, бескровными пальцами лежит рядом с тарелкой, безучастно присутствуя
при трапезе. Рикардо Рейс, которого вдруг пробрал озноб, не сводит глаз с этой
руки, парализованной и слепой, потому что без поводыря она не будет знать, куда
идти: вот теперь воздухом подышим, а теперь послушаем, о чем говорят вокруг, а
теперь сюда, сюда, чтобы тебя мог видеть этот приехавший из Бразилии доктор,
бедная, бедная, мало того что левая, так еще и сухая, неподвижная, плетью
висящая, бессильная, безжизненная, мертвая ручка, где ты теперь, не постучишь
ты в заветную дверь. Рикардо Рейс замечает, что рыба, поданная девушке, уже
снята с костей, мясо заранее нарезано, фрукты очищены от кожуры, разделены на
дольки, наверно, прислуга знает все их привычки, эта пара и вправду часто
обедает здесь и, может быть, даже живет в отеле. Он уже покончил с десертом, но
медлит, выигрывая время — для чего? и в чем выигрыш? — и вот наконец
поднимается, с шумом отодвигает стул, и на этот неожиданный и слишком громкий
звук девушка поворачивается к нему: теперь видно, что ей больше двадцати, но
тотчас профиль, вновь обращенный к нему, восстанавливает ее прежний облик
девочки-подростка — длинная, ломкая шея, острый подбородок, какая-то зыбкая
неверная незавершенность всех линий. Рикардо Рейс покидает зал, но у дверей с
монограммами ему приходится обменяться поклонами с толстяком: Прошу, только
после вас, Помилуйте, с какой стати? — но все же толстяк выходит первым:
Благодарю, вы очень любезны.
Управляющий Сальвадор уже протягивает ему ключи от 201-го,
он собирался вручить их торжественно, но на полдороге унял размах руки: как
знать, а вдруг постоялец, проведя столько лет в бразильском захолустье и
столько дней в море, пожелает открыть для себя ночной Лиссабон со всеми его
тайными удовольствиями, хотя в такой промозглый вечер куда приятней посидеть в
гостиной, благо это рядом, в одном из глубоких и мягких кожаных кресел, под
люстрой с подвесками, перед огромным зеркалом, куда вмещается, двоясь, вся эта
просторная комната, которая не просто отражается в нем, а, сплавляя воедино
длину, ширину, высоту, переходит в иное и единое измерение, словно некий
отдаленный и одновременно близкий призрак, если в подобном объяснении нет
противоречия, отринутого ленивым сознанием, и Рикардо Рейс смотрит в зеркальную
глубь и видит отражение одной из бесчисленных своих ипостасей, все, впрочем,
одинаково утомлены, и говорит: Я поднимусь в номер, устал, две недели штормило,
и нет ли у вас сегодняшних газет, хотелось бы перед тем, как усну, войти в курс
событий на родине. Прошу вас, доктор, и в этот миг появляются и проходят через
гостиную девушка с парализованной рукой и ее отец: он — впереди, она — на шаг
отставая, а у Рикардо Рейса в одной руке ключ, а в другой — мутно-пепельная
пачка газет. Там, внизу, под лестницей прогудел электрический шмель, но нет,
это не постоялец, просто порыв ветра распахнул входную дверь, непогода разыгралась
всерьез, сегодня никого уже не залучить, дождь, шторм на море, одиночество.
Удобный диван оказался у него в номере — столько
человеческих тел покоилось некогда на его мягких подушках, что они сами почти
очеловечились, научились приноравливаться к любому изгибу, и свет настольной
лампы с письменного стола падает на газетный лист под нужным углом, и кажется
даже, что ты не в гостинице, а у себя дома, в лоне, так сказать, семьи, хоть ее
у меня и нет, нет и, наверно, не будет, ну, так что же слышно в милой отчизне,
а слышно вот что: Глава Государства в торжественной обстановке открыл в
Генеральном агентстве по делам колоний выставку, посвященную Моузиньо де
Албукерке, никак им не под силу отказаться от помпезных юбилеев и позабыть
героев империи. Жители Голeгана — это где ж такой, а-а, в провинции Рибатежо —
опасаются, что паводок размоет плотину Винте
[5]
, какое забавное название,
откуда, интересно, оно взялось, и повторится бедствие восемьсот девяносто
пятого года, мне тогда было восемь лет, немудрено, что я его не помню. Самая
высокая женщина в мире — Эльза Друайон, ее рост составляет два метра пятьдесят
сантиметров, такой орясине и паводок не страшен, а как же зовут ту девушку с
парализованной рукой, что это — болезнь, врожденное увечье или несчастный случай?
Пятый конкурс на звание «Ребенок года», полстраницы занимают фотографии этих
детишек в чем мать родила, все складочки на виду, многие из этих младенцев
вырастут в проституток и распутников, потому что их в столь нежном возрасте
выставили на обозрение грубому плебсу, не уважающему невинность, продолжаются
боевые действия в Эфиопии, а что в Бразилии? да ничего, нет известий, все
кончено, итальянские войска начали генеральное наступление, неудержим
героический порыв итальянского солдата, еще бы, как его удержишь, если против
артиллерии копья да сабли. Адвокат знаменитой спортсменки сообщает о том, что
его доверительница подверглась операции по изменению пола и уже через несколько
дней станет абсолютно полноценным мужчиной, не забудь заодно и имя сменить, как
же ее зовут? Бокаж
[6]
перед судом инквизиции, художник Фернандо Сантос, не
захирели, значит, изящные искусства. Премьера в «Колизее», «Последнее чудо», с
несравненной и великолепной бразильянкой Ванизой Мейрелес в главной роли,
забавно, дома я про такую и не слышал, сам виноват, билеты в партер от трех
эскудо, ложи — от пяти, два спектакля в день, по воскресеньям — утренники,
грандиозный исторический фильм «Крестовые походы» в «Политеаме», билеты
продаются, в Порт-Саиде высадился значительный контингент британских войск, да,
у каждой эпохи свои крестовые походы, продвинувшихся вглубь страны до границы с
итальянской Ливией. Список португальцев, скончавшихся в Бразилии за первую
декаду декабря, ни одного знакомого имени, значит, и горевать не о ком и траур носить
не надо, а и правда, что-то многовато их перемерло. Бесплатные обеды для
неимущих организуются по всей стране, в тюрьмах заметно улучшился рацион, как,
однако, здесь трогательно заботятся о всякой швали, а это что? председатель
муниципального собрания города Порто направил телеграмму министру внутренних
дел: На состоявшемся сегодня под моим председательством заседании
муниципалитета депутаты горячо одобрили декрет об оказании помощи бедным и
поручили мне выразить вашему превосходительству свое восхищение этим
замечательным начинанием, вспышка оспы в Лебусане и Фателе, эпидемия гриппа в
Порталегре, в Валбоме случаи заболеваний тифоидной горячкой со смертельным
исходом, скончалась шестнадцатилетняя Роза К., о лилия моей долины, зачем так
рано расцвела, зачем судьбой неумолимой до срока срезана была. Уважаемый г-н
редактор, моя собака, нечистокровный фокстерьер, сучка, уже дважды щенилась, но
каждый раз она пожирает свое потомство, из всего помета никого спасти не
удалось, прошу сказать, что мне делать? Случаи каннибализма у щенных сук
объясняются, в большинстве случаев, недостаточным питанием в период вынашивания
и вскармливания, основу полноценного рациона должно составлять мясо, необходимы
также молоко, хлеб, овощи, если же и в этом случае ваша собака не откажется от
своих наклонностей, вам остается лишь убить ее, либо прекратить вязки, либо
стерилизовать. Ну-ну, вообразим себе, что женщины, плохо питающиеся во время
беременности, а это явление более чем распространенное, какое там мясо, какое
молоко, сидят на хлебе с капустой, тоже примутся пожирать своих детенышей,
вообразили? убедились, что это невозможно, и теперь нам гораздо проще понять,
чем люди отличаются от животных, и этот комментарий принадлежит не главному
редактopy, но и не Рикардо Рейсу, который думает совсем о другом, а именно о
том, какая кличка больше всего подойдет этой сучке-детоубийце, не назовешь же
ее Дианой или Джерри, да и зачем ей теперь имя, что прояснит оно в ее
преступлениях или в их мотивах, если все равно суждено ей умереть от хозяйской
руки, которая спустит курок или поднесет кусочек мяса с отравой, размышляет
Рикардо Рейс и вот наконец находит подходящее имя, образованное от имени
Уголино делла Джерардеска, графа и людоеда, пожиравшего детей своих и внуков, о
чем есть упоминание в соответствующей главе «Истории гвельфов и гибеллинов»,
смотри также — Алигьери Данте, «Божественная Комедия», «Ад», песнь тридцать
третья, вот пусть и зовется Угол иной мать, пожирающая собственных детей,
изверг рода собачьего, существо, столь бесповоротно отрекшееся от своей
природы, что нутро у нее не перевернется от жалости к тем беззащитным
созданиям, в чью мягкую и нежную плоть вонзает она клыки, к тем, чьи еще
хрупкие косточки хрустят под ее резцами, и, стеная, не увидят слепые щенки, что
причиной их погибели стала родная мать, О Уго-лина, не убивай меня, я — твое
дитя.
