Оттуда, где стоял всадник, донеслось тихое стрекотание, и
несколько ламп по обе стороны прохода звонко лопнули, погасли. И с другой
стороны, сзади, тихо застрекотало, лампы гасли одна за другой, но только те,
что висели ближе к выходам, – те, что были в середине и освещали Савина,
остались нетронутыми.
Он понял их замысел, и некогда было раздумывать. Он
отскочил, выстрелил по трем лампам, и они лопнули – висели невысоко, и попасть
было нетрудно. Упал на спину, перекатился, выстрелил по трем оставшимся. Проход
погрузился в темноту. У Савина остался один патрон в стволе и семь в запасной
обойме – слабовато против трех автоматов-бесшумок… И еще кто-то на крыше, двое
как минимум. Но что им мешало просто выстрелить в него с крыши? Хотят взять живым,
узнать, что ему известно, что он успел рассказать и кому? Сомнительно, что
после такой беседы его отпустят с миром, – чересчур уж удобный
подворачивается случай покончить с ним, надо же было так глупо попасться, и
никто ничего никогда не узнает, до чего обидно, господи…
Он выстрелил во всадника, но промазал – было слишком темно.
Всадник отъехал за угол, исчез из виду. Исчезли и пешие. Злость и опасность до
предела обострили рассудок, и он догадался – сейчас в игру вступят те, что на
крыше, сбросят что-нибудь сверху, оглушат…
Савин вставил новую обойму, отполз к стене, прижался к ней
спиной. Он не знал, с какой стороны ждать удара, он ничего не мог, не знал, что
же делать, никогда еще он не оказывался в таком паскудном положении. В бога он,
разумеется, не верил, но сейчас самое время помолиться – хотя бы шотландским
духам…
Стрекотнуло высоко над головой, сверху посыпалась каменная
крошка. Значит, не стараются попасть, хотят брать живьем…
– Брось оружие. Встать и руки за голову, –
раздалось над самой головой.
– Черта лысого! – рявкнул Савин.
– Дурак, – расхохотались вверху. – Сейчас
сбросим факелы, будешь как муравей на тарелке. А палить можешь сколько угодно –
карнавал, никто ничего не заподозрит. Да и вряд ли ты сюда с мешком патронов
плыл, их у тебя наверняка кот наплакал, а? Давай быстрее…
Резкий свист оборвал ехидно-уверенные реплики, и над самой
головой Савина загрохотали удаляющиеся шаги. Застучали копыта в той стороне,
где скрывался за углом всадник. А через несколько секунд с другой стороны
послышался иной конский топот – кто-то мчался сюда галопом.
В проходе сверкнул яркий, пульсирующий свет факелов.
Несколько всадников с гиканьем и азартными воплями промчались мимо, явно
преследуя убежавших. Трое на всем скаку, царапая ножнами мечей стены, завернули
в проход, увидели Савина, все еще лежащего, натянули, откидываясь назад,
широкие поводья, и храпящие кони взвились на дыбы, разбрызгивая пену.
Савин медленно поднялся, не пряча пистолета, настороженно
всматриваясь в нежданных избавителей. Вряд ли нападавшие стали бы применять
столь изощренную хитрость, подсылая к себе на смену сообщников, так что в том,
что прискакали спасители, сомневаться не стоило. Как и в том, что это полиция
или какой-то патруль, – блестящие кирасы, шлемы с невысокими султанами, поножи,
налокотники, мечи.
Двое остались в седлах, высоко подняв факелы, третий
спешился и валкой походкой старого кавалериста подошел к Савину. Старший,
очевидно, – какая-то эмблема на золотой цепи поверх кирасы, еще какие-то
инкрустации золотом. Грузный пожилой мужчина с солидными висячими усами.
Савин опустил пистолет, хотел сунуть его в карман, но
старший протянул лапищу в кожаной перчатке, перехватил его руку и забасил
непонятное – указывая на пистолет, широким жестом обводил окрестности,
негодующе качал головой и цокал языком, выражал крайнее неодобрение, как только
мог. Смысл его тирады легко дошел до сознания Савина, которому во время
скитаний по планете нередко приходилось объясняться жестами с теми, кто не
владел известными ему языками. Патрульный горячо растолковывал, что здесь, во
время карнавала, категорически запрещается устраивать безобразия, подобные
только что прерванному на самом интересном месте.
Савин закивал в знак понимания, виновато пожал плечами, но
тут же спохватился – кто знает, какая у них система жестов, означает же у
болгар кивок – отрицание… Но нет, патрульный его прекрасно понял и заговорил
тоном ниже, укоряюще, но уже не особенно. Потом оборвал поучения, очевидно,
сочтя их законченными, и коротко, по-деловому задал несколько вопросов. Видя,
что Савин не понимает, выдернул из-за голенища сапога свиток, развернул и, не
оборачиваясь, щелкнул пальцами. Один из всадников подъехал ближе, наклонил
факел. Старший протянул свиток Савину.
Там было изображено человек сорок, все в разных костюмах. Детали
выписаны очень тщательно, и под каждым – короткая строчка непонятных знаков.
Дело у них поставлено неплохо, видимо, это и имела в виду Диана, предупреждая,
что заблудиться здесь невозможно… Савин всмотрелся и вскоре уверенно ткнул
пальцем в человека, одетого, несомненно, по земной, хотя и немного устаревшей
моде. Старший удовлетворенно крякнул и знаком велел одному из своих людей
спешиться, кивнул на лошадь Савину – видимо, здесь автоматически
подразумевалось, что каждый обязан уметь ездить верхом.
Впрочем, он первое время ехал рядом, присматриваясь к
посадке Савина, но вскоре, оценив его умение держаться в седле, гикнул и пустил
коня размашистой рысью. Через несколько минут, огибая людные места, они
достигли порта, проскакали мимо ряда иллюминированных кораблей и остановились у
того, на котором Савин сюда прибыл. Его вежливо проводили на палубу, но
вежливость любой полиции имеет свои пределы. Так и здесь – один из патрульных
занял позицию неподалеку, явно намереваясь дежурить, пока не отчалит корабль с
возмутителем спокойствия. Его коня увел в поводу напарник. Матросы временами
появлялись на палубе, упорно не обращая внимания на Савина. Он примостился у
борта и ни о чем особенном не думал – не хотелось, остывал после схватки. Часа
через два стало утихать буйство фейерверка, людской поток хлынул на корабли,
вскоре вернулась и Диана. Савин уверенно объяснил, что после того, как их
неожиданно разлучили, он бродил по городу и вот только что вернулся,
ориентируясь на маяк. Диана ничуть этому не удивилась, так что особенно
лицедействовать не пришлось. К тому же она особенно и не расспрашивала, сидела
грустная, и понятно было отчего – кончился карнавал, которого ждешь целый год,
и еще год теперь предстоит ждать ясных огней до небес…
Обратный путь, «переход», разговоры с Дианой о каких-то
пустяках, короткое сдержанное прощание на берегу – все это проплывало мимо
сознания, не оставляя следа. Ничего сейчас не имело значения – кроме миров,
которые он не мог подарить Земле…
День третий
Савин осторожно постучал в потемневшую от времени и здешней
стойкой сырости дверь. Почти сразу же послышались тяжелые неторопливые шаги,
дверь потянули на себя, открыв до половины. Перед Савиным стоял высокий крупный
человек, растрепанной черной шевелюрой и бородой напоминающий то ли актера,
утвержденного на роль Емельяна Пугачева, то ли цыгана. Он наверняка встал
буквально за несколько минут до появления Савина – рубашка застегнута кое-как,
через пуговицу, лицо мятое, сонное, глаза запухшие.
