– Вот именно, – сказал Савин.
– Это придает вам уверенность, не спорю. Но может
настать момент, когда эти соображения не смогут больше служить защитой.
– Не исключено, – сказал Савин.
– Рад, что вы это понимаете. Теперь, мне кажется, самое
время попробовать договориться. Думается, бессмысленно соблазнять вас суетными
благами, которые пока все еще ценятся частью человечества. И на испуг вас не
возьмешь. Ну а на логику?
– То есть?
– Это же так просто, – сказал Геспер. – Что
противозаконного в том, что мы получаем оттуда товары, посылая в обмен свои?
Что противозаконного в том, что несколько деловых людей подключились к цепочке,
идущей неизвестно откуда неизвестно куда? И если бы мы попросили вас
по-человечески – оставьте нас в покое, ради бога, не кричите о нас на всю
планету? Не предлагая взятку и не угрожая – просто попросили. Что вы на это
скажете?
– Любопытно, – сказал Савин.
– Мы могли бы предоставить вам материал для двух-трех
фильмов, аналогичных вашим прежним, – загадки истории, которые до сих пор
не раскрыты. Не считайте это взяткой – всего лишь компенсация за вашу здешнюю
неудачу. Итак?
– Трудно решать… – сказал Савин. – Знаете, я,
в конце концов, тоже человек. И не стремлюсь к одному – любой ценой сделать
сенсационный репортаж. И ваша деятельность в самом деле не подлежит разбору в
уголовном суде, но… – Он наклонился вперед и, сторожа взглядом лицо
собеседника, закончил резко: – Но вот организация диверсий и убийств – это уже
совсем другое дело…
Взгляд Геспера метнулся, как спугнутая птица. Он тут же
овладел собой, но эта секундная растерянность сказала о многом, расставила все
точки и отбросила последние имевшиеся у Савина сомнения.
– О чем вы? – спросил Геспер совершенно спокойно.
– Бросьте, – сказал Савин столь же
спокойно. – Вы прекрасно понимаете, о чем я, – о бомбах, которые Кетсби
подкладывал в лаборатории, и о том, что он убит, а не покончил с собой. Вы же
первый предложили играть в открытую.
Лицо Геспера стало таким, что невольно захотелось пересесть
подальше и вынуть пистолет. Но и это продолжалось одно мгновение, он снова стал
чопорным и благообразным пожилым джентльменом.
– Вот даже как… – сказал он. – Вот даже как…
Что вам рассказал Кетсби?
– Значит, вы признаетесь?
Геспер ничего не ответил. Он смотрел мимо Савина, в окно.
Потом сказал чуточку осевшим голосом:
– Боже, до чего не повезло… Все было так хорошо, так
безоблачно шли годы, и вдруг появилась это проклятая Т-физика… Я очень сожалею,
но мы вынуждены были так поступать. У нас не было другого выхода.
– Еще немного, и я начну вас жалеть, – сказал
Савин.
– Не иронизируйте, мальчишка! Вам не понять, что это
такое, когда рассыпается дело, которому отданы десятилетия. Да, нам пришлось
так поступать, потому что ничего другого не оставалось.
– Бедные жертвы фатума…
– Если хотите, да, – сказал Геспер. – Итак,
вы знаете гораздо больше, чем мы думали… Но преимуществ это вам не дает
никаких. И наш разговор автоматически переходит в другую плоскость. У вас нет
никаких доказательств. Я уверен, что и письменных показаний Кетсби у вас нет.
Вы бессильны, вы даже не можете арестовать меня. Даже продолжать съемки вы не
можете – нет аппаратуры. Вы в цейтноте, Савин. И диктовать условия, как это ни
прискорбно для вашего самолюбия, будем мы. Либо вы завтра утром уедете отсюда и
никогда больше сюда не вернетесь и перестанете заниматься этим делом,
либо… – Он сделал многозначительную паузу. – Вы стали для нас опасны,
и при крайней необходимости нам, как это ни прискорбно, придется пойти на
крайние меры. Не забывайте, мы всегда можем уйти туда, где земное правосудие
бессильно…
– Можете, – сказал Савин.
– Я не хочу выглядеть торжествующим победителем, но вы
проиграли и должны это признать. Вариантов, повторяю, всегда два: либо вы
уезжаете утром, получив компенсацию, о которой мы говорили, либо Глобовидение
лишится одного из лучших репортеров, а городок… – Он холодно
улыбнулся. – А городок лишится своей первой красавицы. Не смотрите на меня
зверем, Савин, – правила игры таковы, что поделать… Соглашайтесь. Никогда
не стыдно отказаться от борьбы, если знаешь наперед, что никаких шансов у тебя
нет…
– Но вы понимаете, что такое положение не сможет
сохраняться долго?
– Разумеется, – кивнул Геспер. – Но,
во-первых, лет через двадцать меня перестанут интересовать какие бы то ни было
проблемы…
– Вы рассчитываете задержать развитие Т-физики на
двадцать лет?
– Попытаемся. Кетсби – не единственный сговорчивый
партнер. А во-вторых, как я уже говорил, в любой момент я могу оказаться вне
досягаемости земной юрисдикции. И хватит об этом. Думайте лучше о себе… и о
ней. Я не сторонник экстремальных мер, но у меня есть компаньоны, и кое-кто из
них довольно суров… Итак, завтра утром я приду к вам и мы обсудим вопрос о
компенсации. Что касается сегодняшней ночи – можете ее использовать для
улаживания личных дел. До завтра, Савин…
Дверь тихо затворилась за ним. Савин подошел к окну,
распахнул его и жадно вдохнул свежий, прохладный воздух… Да, из него, Савина,
не получилось частного сыщика, способного шутя загнать противника в угол.
Скорее уж его самого в угол загнали, но особой его вины в этом нет – противник
с самого начала был в более выгодном положении. Геспер прав – никаких улик,
никаких доказательств, даже съемки продолжать невозможно. И в том, что они в
любую минуту могут оказаться по ту сторону тумана, их сила. Геспер прав и
здесь.
Но Геспер многого не знает. Не знает о Гралеве. Не знает,
что и смертью Кетсби, и загадками туманных берегов заинтересовалось серьезное
ведомство. Все это, вместе взятое, позволяет питать определенные надежды и не
опускать руки. Одно плохо – времени они ему не дают. Предположим, удастся выторговать
у Геспера завтрашний день, сославшись на личные дела, – и что дальше, что
этот день даст? Есть два пути: можно укрыться в Монгеруэлле и оттуда,
поддерживая контакт с Лесли, готовить Гесперу ловушку; можно попытаться
уговорить Диану помочь – хотя бы раздобыть сегодня на том берегу нечто осязаемо
вещественное, несомненное доказательство. К Лесли идти опасно, но, может быть,
у Дианы отыщется фотоаппарат? Идиот, выругал он себя. Что тебе стоило купить
сегодня в Монгеруэлле кинокамеру? Одну серьезную ошибку ты все-таки сделал –
посчитал, что время работает на тебя, что противник не всполошится так быстро.
Но кто мог предполагать? Предугадать сегодняшний визит? Я же не сыщик, в
конце-то концов, вся уголовщина, которой мне приходилось до сих пор заниматься,
относилась к былым столетиям, а Санта-Кроче не в счет, там все было по-иному…
Он взглянул на часы – пора идти седлать Лохинвара.
…Луна стояла уже высоко. Лохинвар легко взял подъем, и Савин
натянул поводья. Что-то шевельнулось неподалеку в густой тени невысокого
округлого холма, легонько звякнуло. Савин подумал, что представляет собой
идеальную мишень, сунул руку в карман, коснулся теплого металла. Теперь он
явственно различал силуэт человека в короткой куртке, с непокрытой головой.
