– Эй! – негромко окликнул Савин, наполовину
вытащив из кармана пистолет.
– Тихо! – откликнулся человек из темноты голосом
сержанта Лесли. – Тише, Кон, они близко, в тень!
Ничего пока не соображая, Савин повернул коня в тень от
ближайшей скалы. Лохинвар нетерпеливо приплясывал, подкова звонко брякнула о
камень.
– Тише!
Два черных силуэта, два зверя неслись по равнине,
преисполненные нездешнего, непонятного веселья, гибкие, сильные, чуточку,
казалось, хмельные от этой силы, ловкости, вересковой лунной ночи. Савин замер
– как и в прошлый раз, он не смог бы облечь в слова свои ощущения и мысли.
И тогда неожиданно звонко застучал автомат.
Он был такой маленький, что Лесли без усилия удерживал его в
вытянутой руке. Зеленая струйка трассирующих пуль коснулась переднего зверя, и
зверь покатился кубарем, распластался, замер. Вспыхнули фары, заревел мотор – к
ним неслась машина. Перекрывая ее гул, раздался яростный тоскующий вопль – в
нем не было ничего человеческого, но и звериного ничего не было. Вразнобой захлопали
пистолетные выстрелы.
Лохинвар взметнулся на дыбы, Савин полетел на землю,
ударился плечом. Его ослепил на секунду свет фар, он вскочил и, прихрамывая,
побежал туда, где кричали люди и ревел мотор. Застучали копыта – мимо него
пронеслась Диана, с маху спрыгнула с седла у машины. Фары погасли, вспыхнули
несколько мощных фонарей, осветили скрюченное в темной луже тело, покрытое
короткой лоснящейся шерстью, широко раскрытые застывшие глаза. Тяжело дыша,
Лесли обогнал Савина. Несколько человек стояли вокруг зверя, одни смотрели на
него, другие озирались, держа пистолеты наготове.
Снова послышался не то рев, не то вопль, и кто-то наугад
выстрелил в темноту.
Савин бежал и слышал крик Дианы:
– Подонки! Убийцы!
Кто-то осторожно и неловко попробовал оттеснить ее от
неровных, колышущихся пятен света. Она оттолкнула полицейского и вскочила в
седло. Храпящий конь понес, едва не сшибив грудью Савина. Савин понял, куда она
скачет. Кажется, ему что-то кричали вслед, но мир для него сейчас состоял лишь
из удаляющегося стука копыт, сумасшедшего бега вниз по склону и плеска
ударявших по спокойной воде весел.
Стена тумана колыхалась довольно далеко от берега, и к ней
на всех парусах уходил корабль, неправдоподобное видение – прозрачный, словно
отлитый из стекла, и освещенный изнутри мерцающими радужными сполохами.
Отблески приплясывали на волнах. Алый, удивительно чистый и ясный свет
переходил в синий, лимонно-желтый – в оранжевый, фиолетовое, сиреневое,
зеленое, лиловое пламя трепетало, пробегая по прозрачным реям и вантам,
буйствовало беззвучной фантасмагорией на хрустальных полотнищах выгнутых
парусов – рассветный сон, прекрасный призрак, игрушка со стола волшебника… И
силуэт девушки на корме. Она не смотрела на покинутый берег.
Савин рванулся вперед, вслед, забрел по колена в воду и не
почувствовал ее холода. Все, чего не было и никогда уже не будет, уплывало с
этим волшебным кораблем – целая жизнь, любовь и нежность. И не было за туманом
другого берега, был только один, этот, посеребренный прохладным и равнодушным
лунным светом.
Корабль вошел в туман, растворился в нем, погасло
многоцветное сияние, и туман неспешно поплыл к берегу. Савин не шевелился.
Волны шлепали его по коленям, словно выпроваживая на землю. «Ну почему так
должно было случиться? – горько подумал он. – Почему мы не решаемся
говорить то, что думаем, и верить тому, что слышим?»
Полицейская машина подъехала вплотную к воде, полоснула по
ней снопом света, показавшимся удивительно белым после красок корабля. Савина
не грубо, но непреклонно вытащили на берег и заставили влезть в фургончик. Там
на двух металлических лавочках лицом друг к другу сидели люди в штатском. Между
ними на полу лежало накрытое брезентом длинное тело.
Савина знобило.
Фургончик петлял, повторяя загогулины обвивавшей холмы
дороги, подпрыгивая на камнях, и полицейские придерживали каблуками тело под
брезентом, чтобы оно не ерзало по полу. Лесли сидел рядом с водителем, у него
было напряженное лицо всадника, сосредоточенно несущегося к цели, которой,
впрочем, могло и не оказаться там, впереди…
Они сидели у заваленного прошлогодними журналами столика в
маленькой стерильно-безличной приемной и опустошали второй по счету кофейник.
Из-за двери слышалось постукивание, лязг.
– Ты не сомневайся, – сказал Савину Лесли. –
Доктор Данвуди – это такой мастер, каждую молекулу отпрепарирует, не только
клетку…
– Да, – сказал Савин, чтобы только не молчать.
– И очень интересный человек, – продолжал Лесли с
упорством, в котором слышалось что-то жалкое. – Сильный клиницист.
Отказался от весьма высокого поста в министерстве здравоохранения.
Они помолчали.
Потом Савин повторил:
– Да.
Перед глазами Савина упрямо стоял все тот же корабль и
зеленая строчка трассеров.
Бесшумно отворилась узкая белая дверь, в приемную шагнул
доктор Данвуди, снявший уже халат и перчатки, – грузный громадный блондин
с оплывшим лицом, таким замкнутым сейчас, что оно казалось добродушным. Он
удивительно тихими для своего веса шагами подошел к столу, сел и шепотом
рявкнул в пространство:
– Сигарету!
Его толстые пальцы дрожали на белоснежной крышке стола.
Лесли торопливо, расплескивая, налил ему кофе, Савин подал пачку «Модекс».
Доктор шумно опорожнил чашку, губами вытянул из пачки сигарету и, не
оборачиваясь, захлопнул каблуком приоткрытую дверь операционной – туда
попытался было заглянуть Лесли.
– Огоньку, – сказал он сварливым басом. –
Спасибо. Что ж, ребята, не сержусь за то, что подняли среди ночи, – работу
вы подсунули насквозь интересную. Многие биологи продали бы душу дьяволу, чтобы
только оказаться на моем месте. Лесли, за каким чертом вам понадобилось сбивать
летающую тарелочку? Что она вам такого сделала? Бедняжка пилот…
Савин смотрел на сержанта. Он видел однажды такое лицо – в
Амазонии, на Укаями, когда миньокао, химерическим созданием взмывший из
вонючего болота, схватил Пакито, вздернул в воздух, и автоматные очереди
бесцельно распороли гнилую зеленую трясину – динозавр молниеносно исчез со
своей жертвой, а они оцепенело застыли в хлипкой лодочке, качавшейся на
взбаламученной жиже… Он думал, что никогда больше не доведется увидеть таких
лиц.
– Да, – сказал доктор Данвуди, уграбистой ладонью
придавив плечо Лесли. – Сидеть! Без истерик – некогда… Вот именно, Роб. К
той твари, что изглодала Мак-Тига, ваш зверь не имеет никакого отношения. Да и
какой это, к дьяволу, зверь… Совершенный мозг и речевой аппарат. Вы ухлопали
разумное существо, ребята. – Он упер в столешницу внушительные кулаки,
губы свело в грустной усмешке. – Когда мы только похороним эту ублюдочную
привычку – палить по непонятному… Не пытайся пригвоздить к креслу свою душу,
Роб. Виноват в итоге не сержант уголовной полиции Робин Лесли как конкретная
личность, а старые предрассудки, болтавшиеся в мозгу бог знает с каких времен…
