– Кто говорит? – ворвался другой голос.
– Савин, – сказал Савин. – Может быть,
слышали?
– Откуда вы говорите?
– Установите номер, дело минутное, – сказал
Савин. – Трубку я не положу, оставлю рядом с телефоном. Сейчас к вам
приедет доктор Данвуди и объяснит все подробно. Здесь два трупа.
– Вы можете подробнее? Я пошлю сейчас же машины отыскать
Стайна…
– У меня нет времени, – сказал Савин. –
Посылайте вертолеты как можно быстрей. У меня все.
Он положил трубку рядом с телефоном и решительно пошел к
двери. Нужно торопиться. Без всякого сомнения, Геспер и его люди попытаются
уйти туда, где земное правосудие бессильно. Уйти немедленно, в этом убеждают
все совершенные ими за последние часы гнусности, – и то, что они подожгли
больницу, и то, что подложили бомбу в машину Савина, и то, что убили Брайди и
Сгуроса, и то, что уничтожили картотеку. И то, что они даже не стали обыскивать
мертвого Сгуроса – им наплевать уже на все, что происходит здесь, на этом
берегу, который они считают навеки покинутым. Правда, до ночного тумана еще
далеко, но, видимо, есть другой способ уйти к тому берегу сейчас, средь бела
дня, иначе не обнаглел бы так Геспер… Так что нужно поторапливаться.
…Над хмурым берегом мельтешили чайки, пронзительно
вскрикивая. А гусей-то и не видно, подумал Савин. По старинному преданию, за
Агасфером повсюду, куда бы он ни направлялся, летели с печальными криками семь
диких гусей – семь трубачей, души семи иудеев, помогавших при казни…
Савин зажег очередную сигарету. Демаскировать себя он не
боялся – в пронизанном сыростью воздухе, на туманном берегу трудно заметить
издали дым. Да и увидеть противника Савин сможет заблаговременно. Если только
он все рассчитал правильно. Если только Геспер будет прорываться здесь, где
нашли тело Мак-Тига, где Савин помогал разгружать тот баркас, где стоит
покосившийся каменный столб с грубо вырезанным человеческим лицом, поставленный
неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно для чего.
Он понимал, что отсюда можно и не уйти живым. В соответствии
с устоявшимися штампами следовало бы методично и обстоятельно перебрать
наиболее четкие и дорогие воспоминания, но оказалось, что ничего не получается
– просто не получается, и все тут. Мелькали бессвязные обрывки, заставлявшие то
улыбнуться – «белчер» в витрине, то беззвучно вскрикнуть – сияющий корабль,
идущий на всех парусах к зыбкой стене тумана. Потом и эти клочья пропали,
остался только серый берег, скучные утесы, проникший сквозь куртку холод скалы,
к которой он прижимался спиной, тяжесть пистолетов в карманах и томительное
ожидание, сознание того, что иначе было нельзя…
Живу, и гибну, и горю – дотла.
Я замерзаю, не могу иначе —
от счастья я в тоске смертельной плачу.
Легка мне жизнь, легка и тяжела…
Хотя Луиза Лабэ написала это шестьсот лет назад, все
остается как встарь: жить нужно – дотла…
Больше всего сейчас Савин ненавидел даже не своих
противников. Они, в сущности, были забравшимися внутрь сложного механизма
тараканами. Ярость и гнев вызывало это проклятое наследство сгинувшего
прошлого, опасное прежде всего потому, что было нематериальным, не воплощенным
в пушках или золоте. Отчужденность, недоговоренность, разобщенность, страх
откровенности, паническая боязнь верить на слово – все это сохранилось со
времен, когда ложь и недоверие считались едва ли не добродетелью, когда без них
подчас было просто не выжить. Человечество нашло в себе силы освободиться от
ракет и крейсеров, транснациональных концернов и газетных империй, от многих
язв и пороков, но людям, каждому в отдельности, предстоит еще многое изжить в
себе – потому что доверию не научишь указом, приказом, предписанием…
Будущее – это доверие, подумал он. Мир, в котором тебе не
придется в доказательство правоты своих слов выставлять почтенных свидетелей
или предъявлять бумаги с печатями. Мир, где все верят друг другу, потому что
знают – человек не лжет.
Увы, даже сегодня, несмотря на то что на дворе двадцать
первый век, остается мечтой Эра Доверия. Все трагические случайности и утраты
этой уложившейся в неполных четыре дня истории были результатом воспитанного
тяжелыми веками недоверия к Слову, просто Слову, не подкрепленному солидными
вещественными доказательствами. И недоверия людей друг к другу, идущего от
вовсе уж диких столетий. В первую очередь из-за недоверия стал невольным
убийцей и жертвой Роб Лесли, погибли Брайди и Сгурос, страх опутал городок,
уплыла в не-известный туман Диана, грохотали взрывы и трещали пожары, тяжелые
шторы наглухо закрывали окна от внешнего мира, и Савин оказался сейчас один у
серой скалы – своего окопа. Но хотя он многих потерял, он верил, знал, что ему
не дадут остаться одному, не бросят, – потому что жил он все же в двадцать
первом веке, когда самые опасные повороты пути уже преодолены. Потому что он
вовсе не был суперменом из дешевых боевиков – он всего-навсего прибежал на
пожар раньше других и принялся тушить огонь, не дожидаясь подмоги. Просто
сложилось так, что человеку, хоть он и один, никак нельзя отступить. Разве те
одинокие скелеты, сжимающие ржавые винтовки, скелеты, которые до сих пор
откапывают на его родной земле, – останки суперменов? Человек остался
один, но не бросил оружия – и все тут…
Шум мотора? Да. Вот и все. Ребристый язычок предохранителя
отведен большим пальцем вниз, патрон, цокнув, входит в ствол, и никаких
недомолвок. И тридцать шесть патронов.
Савин плавно отодвинулся в укрытие, которое давно наметил.
Знакомый серый «белчер» резко затормозил, чуть позади
остановилась машина пороскошнее – длинный голубой «воксхолл». Так. Четверо в
«белчере», трое в «воксхолле», и один из них, кажется, Геспер. Ну да, так и
есть – собственной персоной. Многовато их, черт… Почему они не выходят, все же
опасаются засады, надо полагать?
Доктор Данвуди из тех, кто умеет добиваться своего, умеет
убеждать. Да и соответствующие службы уже кое-что поняли. Опергруппа должна
успеть. Савин представил себе это, он видывал подобное в других уголках света –
вертолеты над скалистым берегом, прыгают на землю автоматчики в бронежилетах,
свист лопастей и рев мегафона, приказывающего положить руки на голову и не
рыпаться. Как бы там ни было, но Гралев в безопасности, он вновь верит в себя,
и это все-таки главное…
Четверо лбов выбрались из «белчера», настороженно озираясь,
держа наготове слишком хорошо, увы, знакомые Савину коротенькие
автоматы-бесшумки. Из «воксхолла» никто не вышел – бережется Геспер, не зря
мотор его машины продолжает работать. Что ж, он все рассчитал – смоется при
первом признаке опасности, прямых улик против него нет, ищи его потом по всей
земле, а он тем временем, не исключено, может воспользоваться какой-нибудь
другой потаенной стежкой, – кто знает, сколько их, тропинок, к тому берегу?
Этих молодчиков нужно поймать на горячем, а пока что против них нет ровным
счетом ничего, даже в эту минуту они преспокойно могут заявить, что нашли свои
автоматы на дороге и прямо-таки умирали от желания доставить их в полицию…
