Четверо, видно, убедились, что все спокойно и никакой засады
нет. Они принялись вытаскивать из багажников обеих машин чемоданы, какие-то
большие пакеты, аккуратно упакованные тючки. Им помогали двое из «воксхолла»,
но Геспер из машины так и не вышел, покуривал себе на заднем сиденье, мусолил
сигару. Интересно, что за багаж увозит на тот берег эта импозантная сволочь?
Наши ассигнации там хождения, надо полагать, не имеют. Что тогда? Будем
надеяться, я смогу это узнать…
Разгрузка окончена. Из одного пакета достали треногу,
установили, укрепили на ней какую-то странную трубу, напоминающую длинную витую
раковину из разноцветного стекла и блестящего металла. Эт-то еще зачем?
Вызывают корабль?
Все, подумал Савин, нельзя больше медлить. Он чуть
приподнялся и крикнул во все горло:
– Полиция! Специальный констебль…
Договорить он не успел – рухнул на камень. Пятеро упали
наземь, мгновенно рассредоточившись, застрекотали почти неслышные очереди,
справа и слева от Савина взлетели осколки камня, – правда, пока что
довольно далеко, его еще не нащупали, но волки безусловно были битые.
Савин тщательно прицелился и прострелил шину «воксхолла»,
потом – шину «белчера». Удовлетворенно улыбнулся – все было в порядке.
Добропорядочные и законопослушные граждане так себя не ведут: не палят очертя
голову из автоматов по человеку, заявившему, что он – сотрудник полиции. Так
что все оборачивается как нельзя лучше. Оснований для возбуждения судебного
дела со стандартной формулой «Король против Герберта Геспера» более чем
достаточно. Вооруженное нападение на специального констебля, незаконное
владение оружием – для начала хватит, а дальше к этому, несомненно, добавится и
кое-что посерьезнее…
Савин помедлил секунду – ему впервые приходилось целиться в
живого человека, – нажал на спуск. Тип, пытавшийся сделать что-то с той
загадочной трубой, прижался к земле, зажав левой простреленное правое запястье.
– Ах ты, контра, – с ласковым бешенством сказал
Савин. Выстрелил, не попал, и в ответ снова застрекотали автоматы.
Второй отполз за «белчер», волоча ногу, – тоже неплохо,
тоже неплохо, только не давать им подойти к треноге, не дать зайти в тыл.
Старые военные учебники гласят, что нападающий теряет втрое больше, чем тот,
кто занял оборону, но, поскольку ты один против пятерых, нужно постараться
исправить это соотношение.
Савин стрелял, перебегал меж валунов, стрелял, стараясь не
поддаваться азарту, расходовать патроны экономнее – мало их было, еще меньше
осталось. Зато противник недостатка в патронах не испытывал – четыре автомата
неудержимо плевались огнем, словно митральеза. Всплеск каменного крошева будто
нагайкой хлестнул по щеке, Савин, падая, пребольно ушиб колено, но на такие
пустяки не следовало обращать внимания.
Он понимал, что так не может продолжаться долго, – как
ни экономь патроны, нужно отвечать, и настанет момент, когда в стволе окажется
последний. Или еще раньше, пользуясь тем, что их четверо, враги попытаются
зайти с тыла. Вся надежда на вертолеты – не самое выдающееся изобретение
человечества, но в данный момент самое желанное. Или это будут машины? Все
равно, лишь бы успели, потому что рано еще умирать, потому что теплится
отчаянная надежда вновь увидеть блистающий корабль, плывущий из тумана к
берегу, потому что зло должно обязательно проигрывать не только в сказках.
Потому что Савин родился в том самом маленьком сибирском городке, где некогда
формировали полки, которые потом защищали на Бородинском поле батареи
Раевского, а это, согласитесь, кое к чему обязывает…
Воспользовавшись короткой паузой, Савин взглянул на небо –
так, словно оглядывался на свое прошлое и пытался заглянуть в свое будущее. И
ничего там не увидел. Еще одна перебежка к тому валуну – оттуда лучше видна
дорога, и со спины к тому месту не зайдут, отвесные скалы не позволят…
Савин угодил-таки третьему в плечо. Оставались еще трое. Они
чересчур уж нагло рванулись вперед, и пришлось охладить их пыл, выпустив тремя
очередями обойму «вигланда». Так, а теперь за тот камень…
Савин прыгнул, и что-то нестерпимо горячее, острое обожгло,
прошило левое плечо. Он рухнул за камень, отбросив пистолет полицейского, для
которого больше не было патронов, и достал полученный от Лесли кольт –
табельное оружие специального констебля. Последние семь патронов. Семь пулек,
как в Сараево, подумал он, вспомнив Швейка, и нашел в себе силы улыбнуться.
Здесь он был как в ловушке, но, во-первых, он и не собирался
никуда бежать, а во-вторых, с тыла нападающие не зайдут – скалы не позволят…
Почему они прекратили огонь?
– Сдавайся! – услышал он голос, показавшийся
знакомым – по карнавалу, тому проходу. – Сдавайся, гарантируем…
– Савин, это наверняка вы! – прервал его крик
Геспера. – Не валяйте дурака, у нас совершенно нет времени! Обещаю жизнь!
На размышление секунды!
Савин с радостью отметил истерические нотки в его голосе и,
не приподнимаясь, громко ответил парочкой фраз, услышанных в одном из
ливерпульских портовых кабачков и отнюдь не украшавших язык Вальтера Скотта и
Голсуорси. Новых предложений со стороны противника не последовало.
Теперь он стал ощущать боль. Темное пятно быстро
расползалось, ширилось, и он чувствовал, как намокает рукав рубашки, как от
плеча к локтю ползет горячее, липкое. И нечем перевязать, нельзя отвлекаться на
то, чтобы разорвать рубашку.
Он выстрелил. Голова в берете проворно исчезла за валуном.
Не попал. Жаль. Что же, неужели все? И ничего больше не будет – земли, моря,
неба, меня?
Они попытались подкрасться ближе – еще два выстрела.
Осталось четыре патрона. По числу дней, прожитых им в этом городке. Неужели
прошло неполных четыре дня с той поры, как он заявился самоуверенным королем
объектива в эти места, где предстояло встретить и настоящую любовь, и
неподдельную тоску, и неподдельную ненависть? Проникнуться настоящей боевой
злостью. Все это до сих пор, признаться, было чуточку отвлеченными понятиями.
Он больше фиксировал жизнь, чем жил. Теперь…
В него стали стрелять, и он ответил. Осталось три патрона.
Враги подозрительно притихли, скорее всего готовили какой-нибудь пакостный
сюрприз. Жаль, что небо такое скучное и серое, жаль, что так мало патронов…
Какая это, оказывается, ценность – патроны, маленькие, тяжелые, коричневые
гильзы, из которых высовываются конические пули.
Савин услышал слабый гул, совсем слабый, словно чудом
долетевший сюда отзвук бушующей на марсианской равнине битвы, и сердце
застучало чаще. Правда, из своего укрытия он мог видеть лишь крохотный кусочек
неба, однотонно-серого. Это мог быть и просто шум в ушах – он потерял много
крови. Но это могли быть и долгожданные вертолеты. Что если из-за этого и
притихли враги?.. Что ж, пройдет пять минут, и все станет ясно…
Он не мог еще уверенно сделать вывод, понять, что за шум
слышит, но яростно верил – это только начало и самое главное – впереди…
