За спиной вдруг раздался пронзительный крик. Все двери со
скрежетом распахнулись. На улицу повалили люди. То есть ловушка захлопнулась.
Мужчины в длиннополых сюртуках. Мужчины в грязных рабочих штанах. Женщины в
брюках и полинявших платьях. Даже детишки — по пятам за своими родителями. И в
каждой руке — тяжелая палка, а то и нож.
Он среагировал моментально, автоматически. Сработал
врожденный инстинкт. Рывком развернулся, одновременно выхватывая револьверы.
Они легли в руки уверенно, плотно. Элли с искаженным лицом двинулась на него.
Да, так и должно было быть: только Элли и никто иной. Шрам у нее на лбу пылал
пурпурным адским пламенем в тускнеющем предштормовом свете. Он понял, что она —
заложница. За плечом у нее, точно ведьмин ручной зверек, маячило лицо Шеба,
искаженное мерзкой гримасой. Она была и его щитом, и его жертвой. Стрелок
увидел все это — отчетливо, ясно — в застывшем мертвенном свете стерильного
затишья и услышал ее крик:
— Убей меня, Роланд, стреляй! Я сказала ему слово,
девятнадцать, я сказала, и он рассказал мне… Я не вынесу, нет… стреляй!
Его руки знали, что надо делать, чтобы дать ей, что она
хочет. Он был последним. Последним из своего рода, и он владел не только
Высоким Слогом. Грохнули выстрелы — суровая, атональная музыка револьверов. Ее
губы дрогнули, тело обмякло. Снова грянули выстрелы. Голова у Шеба
запрокинулась. Они Оба упали в пыль.
"Они ушли в край Девятнадцати, — подумал стрелок. — Я
не знаю, что это такое, но теперь они там".
Он отшатнулся, уклоняясь от града ударов. Палки летели по
воздуху, нацеленные в него. Одна, с гвоздем, зацепила его за руку, расцарапав
ее до крови. Какой-то мужик со щетинистой бородой и темными пятнами пота под
мышками набросился на него, зажав в кулаке тупой кухонный нож. Стрелок нажал на
курок. Мужик упал замертво, ударившись подбородком о землю. Вставная челюсть
вывалилась изо рта. Было слышно, как клацнули зубы. Его ухмылка застыла оскалом
смерти со вспенившейся на губах слюной.
— САТАНА! — надрывался кто-то. — ОКАЯННЫЙ! УБЕЙТЕ ЕГО!
— НЕЧИСТЫЙ! — завопил еще один голос. И снова в стрелка
полетели палки. Нож ударился о сапог и отскочил. — НЕЧИСТЫЙ! АНТИХРИСТ!
Он пробивал себе путь сквозь толпу. Его руки выбирали мишени
с пугающей точностью. Тела падали на землю. Двое мужчин и женщина. Он бросился
в образовавшуюся брешь.
Толпа устремилась следом за ним, через улицу, к убогому
магазинчику и цирюльне по совместительству, что располагался напротив заведения
Шеба. Стрелок поднялся на дощатый тротуар и, развернувшись, выпустил оставшиеся
патроны в напирающую толпу. На заднем плане, распластавшись в пыли, лежали Шеб,
Элли и все остальные. Все, кого он убил.
Они не дрогнули, не спасовали ни на мгновение, хотя каждый
его выстрел поражал живую цель, и они, может быть, никогда в жизни не видели
револьверов.
Он отступил, двигаясь плавно, как танцор, уклоняясь от
летящих в него предметов. На ходу перезарядил револьверы. Его тренированные
пальцы делали свое дело быстро и четко — деловито сновали между барабанами и
патронташем. Толпа поднялась на тротуар. Стрелок вошел в лавку и подпер дверь.
Стекло правой витрины со звоном разбилось. В лавку ворвались трое. Их лица —
лица фанатиков — были пусты, в глазах мерцал тусклый огонь. Он уложил их всех и
еще тех двоих, что сунулись следом за ними. Они упали в витрине, повиснув на
острых осколках стекла и перекрыв проход.
Дверь затрещала под напором тел, и он различил ее голос:
— УБИЙЦА! ВАШИ ДУШИ! ДЬЯВОЛЬСКОЕ КОПЫТО!
Дверь сорвалась с петель и повалилась внутрь, грохнув об
пол. С пола взметнулась пыль. Мужчины, женщины и дети устремились к нему. Опять
полетели плевки и палки. Он до конца разрядил обе обоймы. Люди падали, как
сбитые кегли. Он отступил в цирюльню, на ходу опрокинул бочонок с мукой и
катанул его им навстречу. Выплеснул в толпу таз кипящей воды с двумя опасными
бритвами на дне. Но толпа напирала, издавая бессвязные бесноватые выкрики.
Откуда-то сзади неслись вопли Сильвии Питтстон. Она подстрекала их, и ее зычный
голос то вздымался, то опадал, как слепая волна. Стрелок загнал патроны в еще
не остывшие барабаны, вдыхая запахи мыла и сбритых волос, запах своей опаленной
плоти, исходящий от мозолей на кончиках пальцев.
Он выскочил на крыльцо через заднюю дверь. Теперь за спиной
у него оказались унылые заросли кустарника, что почти полностью заслоняли
городок, грузно припавший к земле с той стороны. Трое мужчин выскочили из-за
угла, их исступленные лица расплывались в довольных предательских ухмылках. Они
увидели его. И увидели, что он тоже их видит. Улыбки сползли буквально за миг
до того, как он скосил всех троих. За ними следом явилась женщина. Она выла в
голос. Рослая, толстая. Завсегдатаи пивнушки Шеба звали ее тетушкой Милли.
Стрелок нажал на курок. Она отлетела назад и повалилась на спину, похабно
раскинув ноги. Ее юбка задралась и сбилась между бедер.
Он спустился с крыльца и отступил в пустыню. Десять шагов.
Двадцать. Задняя дверь цирюльни с грохотом распахнулась. Толпа хлынула наружу.
Он мельком углядел Сильвию Питтстон. И открыл огонь. Они падали: кто на живот,
кто на спину. Через перила—в пыль. Они не отбрасывали теней в немеркнущем свете
багряного дня. Только теперь стрелок понял, что он кричит. И кричал все это
время. Ему казалось, что у него вместо глаз — надтреснутые шары подшипников.
Яйца поджались к животу. Ноги одеревенели. Уши как будто налились свинцом.
Он опять отстрелял все патроны, и толпа устремилась к нему.
Стрелок превратился в один сплошной Глаз и Руку. Он замер на месте и, не переставая
кричать, перезарядил револьверы. Сознание не то чтобы отключилось, но
отстранилось, отступило в безучастную даль, предоставив натренированным пальцам
действовать самостоятельно. Если бы только он мог поднять руку, остановить их
на пару минут, рассказать им, что этому трюку, как и многим другим, он учился,
наверное, тысячу лет, рассказать им о револьверах и о крови, их освятившей…
Только этого не передашь словами. Его руки сами расскажут эту историю.
Когда он закончил перезаряжать револьверы, толпа подступила
к нему совсем близко, на расстояние броска. Палка ударила ему в лоб, содрав
кожу. Проступила кровь. Через пару секунд они его схватят. В первых рядах он —
заметил Кеннерли, его младшую дочку лет одиннадцати, Суби, двух мужиков —
завсегдатаев бара, шлюху по имени Эми Фельдон. Он уложил их всех. И тех, кто за
ними. Люди падали, как огородные пугала. Кровь и мозги растекались ручьями.
Остальные в испуге замешкались: на мгновение безликая толпа
распалась на отдельные озадаченные лица. Какой-то мужчина бегал кругами,
истошно вопя. Женщина с нарывами на руках запрокинула голову к небесам и
разразилась безудержным гоготом. Старик, первый из талльцев, кого увидел
стрелок, войдя в город — тогда он сидел на ступенях заколоченной лавки, — с
испугу наложил в штаны.
