Он выбил ногой одну из досок покосившегося забора (она
переломилась пополам чуть ли не виновато, не издав ни единого звука) и, вскинув
револьвер, промчался по пустынному двору, залитому светом слепящего солнца.
— Ты у меня под прицелом! Руки вверх, шлюхин сын…
Фигура беспокойно зашевелилась и поднялась, выпрямившись в
полный рост. Стрелок подумал: "Боже мой, от него же почти ничего не осталось…
что с ним случилось?" — Потому что человек в черном стал ниже на добрых
два фута, а его волосы побелели.
Стрелок остановился, пораженный, недоумевающий. Голова у
него гудела. Сердце бешено колотилось в груди. "Я умираю, — подумал он, —
сейчас я умру, прямо здесь…"
Он набрал в легкие раскаленного воздуха и уронил голову, а
когда через мгновение поднял глаза, то увидел не человека в черном, а мальчишку
со светлыми выгоревшими волосами, который смотрел на него как будто безо
всякого интереса. Стрелок тупо уставился на парнишку и тряхнул головой, как бы
отрицая реальность происходящего. Но реальность упорно сопротивлялась. Мальчик
никуда не пропал. Если это было наваждение, то очень сильное наваждение.
Мальчик в синих джинсах с заплаткой на колене и в простой коричневой рубахе из
грубой ткани.
Стрелок снова тряхнул головой и двинулся в сторону конюшни,
глядя себе под ноги и не выпуская из руки револьвер. Он все еще не собрался с
мыслями. В голове все плыло. Там нарастала тупая, огромная боль.
В конюшне было темно, тихо и невыносимо жарко. Стрелок
огляделся. Воспаленные глаза саднило, смотреть было больно. Он обернулся,
покачнувшись как пьяный, и увидел мальчишку, который смотрел на него, стоя в
дверях. Острый клинок боли пронзил его голову, от виска до виска. Разрезал мозг,
как апельсин. Стрелок убрал револьвер в кобуру, пошатнулся, взмахнул руками,
словно отгоняя призрачное наваждение, и упал лицом вниз.
2
Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на спине, а под
головой у него — охапка мягкого сена, совершенно без запаха. Мальчик не смог
передвинуть стрелка, но постарался устроить его поудобнее. Было прохладно. Он
оглядел себя и увидел, что его рубашка — темная и мокрая на груди. Облизав
губы, стрелок почувствовал вкус воды. Язык как будто распух и уже не помещался
во рту.
Мальчик сидел на корточках тут же, рядом. Когда он увидел,
что стрелок приоткрыл глаза, он наклонился и протянул ему жестяную консервную
банку с неровными зазубренными краями, наполненную водой. Стрелок схватил ее
трясущимися руками и позволил себе отпить. Чуть-чуть — самую малость. Когда
вода улеглась у него в животе, он отпил еще немного. А то, что осталось,
выплеснул себе в лицо, сдавленно отдуваясь. Красивые губы мальчишки изогнулись
в серьезной, сдержанной улыбке.
— Поесть не хотите, сэр?
— Попозже, — сказал стрелок. Тошнотворная боль в голове —
последствие солнечного удара — слегка поутихла, но еще не прошла до конца. Вода
неприкаянно хлюпала в желудке, как будто не зная, куда ей теперь податься. — Ты
кто?
— Меня зовут Джон Чеймберз. Можете называть меня Джейк. Я
дружу с одной тетенькой… ну не то чтобы дружу, она у нас работает… так вот, она
иногда называет меня Бамой, но вы называйте меня Джейк.
Стрелок сел, и тошнотворная боль обернулась неудержимым
позывом к рвоте. Он согнулся пополам, борясь со своим взбунтовавшимся желудком.
Желудок все-таки победил.
— Там есть еще, — сказал Джейк и, забрав банку, направился в
дальний конец конюшни. Остановился на полпути и, оглянувшись, неуверенно
улыбнулся стрелку. Тот кивнул мальчику, потом опустил голову, подперев
подбородок руками. Мальчик был симпатичный, хорошо сложенный, лет, наверное,
десяти или одиннадцати. В общем, мальчик как мальчик, вот только лицо у него…
как будто накрытое тенью страха. Но это было нормально. Даже хорошо. Не будь
этой тени, стрелок бы поостерегся ему доверять.
Из сумрака в дальнем конце конюшни донесся какой-то глухой,
непонятный шум. Стрелок встревоженно вскинул голову, руки сами потянулись к
револьверам. Странный шум длился примерно секунд пятнадцать, потом затих.
Мальчик вернулся с жестянкой — уже наполненной до краев.
Стрелок опять отпил совсем немного. На этот раз дело пошло
лучше. Боль в голове начала проходить.
— Я не знал, что мне с вами делать, когда вы упали, — сказал
Джейк. — Мне сперва показалось, что вы хотели меня застрелить.
— Может быть. Я принял тебя за другого.
— За священника?
Стрелок сразу насторожился.
Мальчик взглянул на него и нахмурился.
— Он останавливался во дворе. Я спрятался в доме. Или это
амбар, я не знаю. Он мне не понравился, и я не стал выходить. Он пришел ночью,
а на следующий день ушел. Я бы спрятался и от вас, но я спал, когда вы подошли.
— Взгляд мальчишки, направленный куда-то поверх головы стрелка, вдруг сделался
мрачным. — Я не люблю людей. Они мне все время все портят.
— А как он выглядел, этот священник?
Мальчик пожал плечами.
— Как и всякий священник. В такой черной штуке.
— Типа сутаны с капюшоном?
— Что такое сутана?
— Такой балахон. Типа платья.
Мальчик кивнул.
— В балахоне с капюшоном.
Стрелок резко подался вперед, и мальчик отшатнулся, увидев
его лицо.
— Давно он тут проходил? Скажи мне, во имя отца.
— Я… я…
— Я тебе ничего не сделаю, — терпеливо сказал стрелок. —
Ничего плохого.
— Я не знаю. Я не запоминаю время. Здесь все дни —
одинаковые.
Только теперь стрелок задался вопросом, а как вообще этот
мальчик сюда попал, как он очутился в этом заброшенном месте, окруженном на
многие мили сухой пустыней, убивающей все живое. Впрочем, ему-то какое дело.
Сейчас и без того хватает забот.
— Попробуем все-таки подсчитать. Очень давно?
— Нет. Не очень. Я сам здесь недавно.
Стрелок буквально почувствовал, как внутри снова вспыхнул
огонь. Он схватил жестянку с водой и жадно отпил еще глоток. Его руки дрожали.
Самую малость. В голове снова всплыли обрывки детской колыбельной, но на этот
раз перед его мысленным взором предстало уже не лицо матери, а лицо Элис, со
шрамом на лбу. Элис, которая была его женщиной в мертвом теперь городке под
названием Талл.
— Сколько? Неделю? Две? Три?
Мальчик озадаченно посмотрел на него.
