Но прорицательница молчала. Не было и сексуального
возбуждения.
Он подошел к алтарю и застыл на мгновение перед плоским
камнем. Мысли путались. Зубы во рту ощущались как что-то лишнее, чужеродное —
словно крошечные могильные камни в розовой влажной земле. Мир-наполнился
светом, слишком резким и ярким. Стрелок взобрался на алтарь и лег на спину. Его
сознание превратилось в дремучие дебри, мысли—в причудливые растения, которых
он в жизни не видел и даже не подозревал, что такие бывают: густое сплетение ив
на берегах мескалинового ручья. Небо стало водой, и он воспарил над ней. От
одной этой мысли голова у него закружилась, но его это уже не тревожило.
Ему вдруг вспомнились строчки из одного старинного
стихотворения, на этот раз — не детские стишки, "нет. Его мама боялась
всех зелий и неизбежной потребности в них (как боялась она и Корта, и его обязанности
бить мальчишек). Эти стихи дошли до них из одного из Убежищ мэнни к северу от
пустыни, где люди все еще живут в окружении механизмов, которые в основном не
работают… а те, что работают, иногда пожирают людей. Строки кружились в
сознании, напоминая ему — безо всякой связи, как это всегда и бывает при
мескалиновом наплыве — о снежинках внутри стеклянного шара, который был у него
в детстве, такой таинственный, полусказочный шар:
Туда заказан людям вход.
Там, за пределом черных вод, —
Глубины ада…
В деревьях, нависающих над алтарем, проступали лица. Как
зачарованный, он отрешенно смотрел на них: вот дракон, извивающийся и зеленый,
вот древесная нимфа с манящими руками-ветвями. Вот живой череп, расплывающийся
в ухмылке. Лица. Лица.
Внезапно трава на поляне затрепетала, склонилась.
Я иду.
Я иду.
Смутное волнение в глубинах его плоти. "Не слишком ли
далеко я зашел?" — успел еще подумать стрелок. От душистой травы на
Спуске, где они лежали со Сюзан, — вот до такого.
Она прижалась к нему: тело, сотканное из ветра, грудь — из
сплетения ароматов жасмина, жимолости и роз.
— Пророчествуй, — сказал он. Во рту появился противный
металлический привкус. — Скажи все, что мне надо знать.
Вздох. Тихий всхлип. Плоть стрелка напряглась, затвердела.
Лица склонялись к нему из листвы, а за ними виднелись горы — суровые и
безжалостные, с оскаленными зубами вершин.
Тело, прильнувшее к нему, вдруг заерзало, пытаясь его
побороть. Он почувствовал, как его руки сами сжимаются в кулаки. Она наслала
ему видение. Пришла к нему в облике Сюзан. Это Сюзан Дельгадо лежала сейчас на
нем. Сюзан, прелестная девушка у окна, которая ждала его в заброшенной хижине
гуртовщика на Спуске — ждала, распустив волосы по спине и плечам. Он
отвернулся. Но ее лицо вновь оказалось у него перед глазами.
Розы, жимолость и жасмин, прошлогоднее сено… запах любви.
Люби меня.
— Предсказывай, — сказал он. — И говори правду.
— Пожалуйста, — плакала пророчица. — Почему ты такой
холодный? Здесь всегда так холодно…
Руки скользили по телу стрелка, дразнили его, разжигали
огонь. Тянули. Подталкивали. Увлекали. Ароматная черная щель. Влажная, теплая…
Нет. Сухая. Холодная. Мертвая и бесплодная.
— Сжалься, стрелок. О пожалуйста. Прошу тебя. Умоляю о
милости! Сжалься!
— А ты бы сжалилась над мальчиком?
— Какой еще мальчик?! Не знаю я никакого мальчика. Мальчики
мне не нужны. Пожалуйста. Я прошу.
Жасмин, розы, жимолость. Прошлогоднее сено, где еще теплится
дух летнего клевера. Масло, пролитое из древних урн. Бунт плоти.
— Потом, — сказал он. — Если то, что ты скажешь, как-то мне
пригодится.
— Сейчас. Пожалуйста. Сейчас.
Он позволил своему сознанию раскрыться перед ней, но только
— сознанию, разуму, который есть полная противоположность чувствам. Тело,
нависающее над ним, внезапно застыло и словно бы закричало. Его мозг
превратился в канат, серый и волокнистый — и каждый как будто тянул этот канат
на себя. На несколько долгих мгновений исчезли все звуки, кроме тихого дыхания
стрелка и легкого дуновения ветра, от которого лица в листве дрожали, строили
рожи, подмигивали ему. Даже птицы умолкли.
Ее хватка ослабла. Снова раздались рыдания и вздохи. Нужно
действовать быстро, иначе она уйдет, ибо остаться теперь означает для нее
ослабнуть, опять раствориться в бесплотности. По-своему, может быть, умереть.
Он уже чувствовал, как она отступает, ускользает из круга камней. Ветер выводил
на траве трепещущие, перекошенные узоры.
— Пророчествуй, — сказал он и сурово добавил: — И говори
правду.
Тяжелый, усталый вздох. Он бы уже сейчас сжалился над ней и
выполнил ее просьбу — если бы не Джейк. Если бы вчера ночью стрелок опоздал, Джейк
был бы мертв. Или сошел бы с ума.
— Тогда спи.
— Нет.
— Тогда пребывай в полусне.
То, о чем она просила, — это было опасно. Но, наверное,
необходимо. Стрелок поднял глаза к лицам в листве. Там шло представление: целое
действо ему на забаву. Миры возникали и рушились у него на глазах. На слепящем
песке вырастали империи — там, где вечные механизмы усердно трудились в
припадке неистового электронного сумасшествия. Империи приходили в упадок и
погибали. Вращение колес, что трудились бесшумно и бесперебойно, потихоньку
замедлялось. Колеса уже начинали скрипеть и визжать, а потом останавливались
навсегда. Сточные канавы концентрических улиц, обшитых листами нержавеющей
стали, заносило песком под темнеющими небесами, полными звезд, что сверкали,
как россыпи холодных камней-самоцветов. И сквозь все это несся ветер —
умирающий ветер перемен, пропитанный запахом корицы, запахом позднего октября.
Стрелок наблюдал, как меняется мир, как мир сдвигается с места.
В полусне.
— Три. Вот число твоей судьбы.
— Три?
— Да. Три — мистическое число. Трое стоят в средоточии
твоего поиска. Другое число будет позже. А сейчас их трое.
— Кто эти трое?
— "Мы провидим лишь малые части, и тем туманится
зеркало предсказаний".
— Говори все, что видишь.
— Первый молод, темноволос. Сейчас стоит он на грани грабежа
и убийства. Демон его осаждает. Имя демону — ГЕРОИН.
— Что за демон? Я такого не знаю.
— "Мы провидим лишь малые части, и тем туманится
зеркало предсказаний". Есть иные миры, стрелок, и иные демоны. Воды сии
глубоки. Смотри внимательно. Не пропусти двери. Ищи розы и ненайденные двери.
