Или возьмем ну хотя бы кончик карандаша и увеличим его. Еще
и еще. И в какой-то момент вдруг придет понимание, что он, оказывается, не
плотный, этот кончик карандаша. Он состоит из атомов, которые вертятся, как
миллионы бесноватых планет. То, что нам кажется плотным и цельным, на самом
деле — редкая сеть частиц, которые держатся вместе только благодаря силе
тяготения. Они бесконечно малы, но если расстояние между этими атомами
пропорционально их величине, тогда при переводе в привычную нам систему
измерений оно может составить целые лиги, пропасти, эры. А сами атомы состоят из
ядер и вращающихся частиц — протонов и электронов. Можно проникнуть и глубже,
на уровень субатомного деления. И что там? Тахионы? Или, может быть, ничего?
Конечно же, нет. Все во Вселенной отрицает абсолютную пустоту. Конец — это
когда нет уже ничего, а значит, Вселенная бесконечна.
Допустим, ты вышел к самой границе Вселенной. И что там
будет? Глухой высокий забор и знак «ТУПИК»? Нет. Может быть, там будет что-то
твердое и закругленное, сродни тому, как яйцо видится изнутри еще
невылупившемуся цыпленку. И если тебе вдруг удастся пробить скорлупу (или найти
дверь), представь себе, какой мощный сияющий свет может хлынуть в эту твою дыру
на краю мироздания. А вдруг ты выглянешь и обнаружишь, что вся наша Вселенная —
это только частичка атома какой-нибудь тонкой травинки? И тогда, может быть, ты
поймешь, что, сжигая в костре одну лишь хворостинку, ты превращаешь тем самым в
пепел неисчислимое множество бесконечных миров. Что мироздание — это не одна
бесконечность, а бесконечное множество бесконечностей.
Может быть, тебе довелось увидеть, каково место нашей
Вселенной во всеобщей структуре сущего — не более чем место отдельного атома в
ткани травинки. Может быть, все, что способен постичь наш разум — от
микроскопического вируса До далекой туманности Конская Голова, — все это
вмещается в одной травинке, которая, может быть, и существует всего-то один
сезон в каком-то другом временном потоке? А что, если эту травинку вдруг срежут
косой? Когда она начнет гнить, не просочится ли эта гниль в нашу Вселенную, в
нашу жизнь? Не станет ли наш мир желтеть, чахнуть и засыхать? Может быть, это
уже происходит. Мы говорим, что мир сдвинулся с места, а на самом-то деле он,
может быть, засыхает?
Только подумай, стрелок, как мы малы и ничтожны, если
подобное представление о мире верно! Если Бог и вправду все видит и совершает
божественное правосудие, станет ли Он выделять один рой мошкары среди
бессчетного множества других? Различает ли глаз Его воробья, если этот
воробушек меньше атома водорода, что одиноко блуждает в глубинах космоса? А
если Он видит все сущее… тогда что же это должен быть за Бог?! Какова Его
божественная природа? Где Он обитает? Как вообще можно жить за пределами
бесконечности?
Представь весь песок пустыни Мохане, которую ты пересек,
чтобы найти меня, и представь миллионы вселенных — не миров, а вселенных, —
заключенных в каждой ее песчинке; и в каждой из этих вселенных — неисчислимое
множество других вселенных. И мы, на нашей жалкой травинке, возвышаемся над
ними на недосягаемой высоте; и одним взмахом ноги ты, может быть, низвергаешь
миллиарды и миллиарды миров в темноту, и они образуют цепь, которая никогда не
прервется.
Размер, стрелок… размер…
Но давай предположим еще, что все миры, все вселенные
сходятся в некой точке, к некоему ядру, к некоей стержневой основе. К Башне. К
лестнице, может быть, к самому Богу. Ты бы решился подняться по ней, стрелок? А
вдруг где-то над всей бесконечной реальностью существует такая комната…
— Нет, стрелок, ты не осмелишься.
И эти слова отдались эхом в голове у стрелка: Ты не
осмелишься.
6
— Но есть тот, кто осмелился, — сказал стрелок.
— Да? И кто же?
— Бог. — Глаза у стрелка загорелись. — Бог осмелился… или
этот король, о котором ты говорил… или… может быть, эта комната пустует,
провидец?
— Я не знаю. — Тень страха прошла по лицу человека в черном,
мягкая, темная, точно крыло канюка. — И более того, не испрашиваю ответа. Это
было бы неразумно.
— Боишься, как бы тебя громом не поразило?
— Пожалуй, боюсь… ответственности, — отозвался человек в
черном, а потом замолчал. Стрелок тоже молчал. Ночь была очень долгой. Млечный
Путь распростерся над ними в своем первозданном великолепии, но в пустоте между
звездами было что-то пугающее. Стрелок пытался представить себе, что бы он
ощутил, если бы эти чернильные небеса вдруг раскололись и на землю хлынул поток
слепящего света.
— Костер, — сказал он. — Костер догорает. Мне холодно.
— Ну так разведи свой костер, — сказал человек в черном. — У
дворецкого сегодня выходной.
7
Стрелок задремал, а когда проснулся, увидел, что человек в
черном глядит на него как-то болезненно, жадно.
— Ну, и чего ты уставился? — Стрелку вспомнилось одно из
присловий Корта. — Увидел голую задницу своей сестрицы?
— Да нет, просто смотрю на тебя.
— Не надо на меня смотреть. — Он пошевелил угольки костра,
разрушив стройную идеограмму. — Мне неприятно. — Он поглядел на восток, не
начало ли светать, но бесконечная эта ночь длилась и длилась.
— Ждешь рассвета? Так рано?
— Я ведь создан для света.
— А, ну да! Я и забыл. Как это невежливо. Но нам с тобой
нужно еще о многом поговорить, еще много чего обсудить. Так решил мой король и
хозяин.
— Что за король?
Человек в черном улыбнулся.
— Тогда, может быть, скажем друг другу всю правду? И вообще
начнем говорить откровенно? Никакой больше лжи?
— Я думал, мы и так говорим правду.
Но человек в черном как будто его и не слышал.
— Может быть, скажем друг другу всю правду? — повторил он. —
Поговорим, как мужчина с мужчиной. Не как друзья, но как равные. Это редкое
предложение, Роланд, И его будут делать тебе нечасто. По моему скромному
мнению, только равные говорят правду друг другу. Друзья и любимые, запутавшись
в паутине взаимного долга, врут бесконечно. А это так утомляет!
— Что ж, правду так правду. — Все равно этой ночью стрелок
не сказал ни единого слова лжи. — Зачем же тебя утомлять? Начни с объяснения,
что ты имел в виду, когда говорил про чары.
— Чары — это колдовство, стрелок. Мой король своим
колдовством продлил эту ночь и будет длить ее до тех пор, пока мы не закончим
этот разговор.
— А мы скоро закончим?
— Нескоро. Точнее сказать не могу. Потому что и сам не знаю.
— Человек в черном стоял над костром, и отблески тлеющих угольков ложились
замысловатым узором ему на лицо. — Спрашивай. Я расскажу тебе все, что знаю. Ты
догнал меня. Так будет честно. Я, по правде сказать, и не думал, что ты сумеешь
меня догнать. И все же твой поиск только еще начинается. Спрашивай, и так мы
быстрее дойдем до главного.
