* * *
Через три дня утром у Тертулиано Максимо Афонсо зазвонил телефон. Это была не мать, соскучившаяся по сыну, не любящая Мария да Пас, не обуреваемый дружескими чувствами математик и не директор школы, желающий знать, как продвигается работа. Говорит Антонио Кларо, сказали на другом конце провода, здравствуйте, может быть, я позвонил слишком рано. Не беспокойтесь, я уже встал и занимаюсь. Если я вам помешал, я позвоню позже. Моя работа может подождать, я не потеряю нить мысли. Дело в том, что в последние дни я очень много думал и пришел к выводу, что мы должны встретиться. Я тоже так думаю, было бы странно, если бы люди, оказавшиеся в таком положении, как мы, не захотели бы познакомиться друг с другом. У моей жены были некоторые сомнения на сей счет, но в конце концов она согласилась, что так этого оставить нельзя. Замечательно. Проблема в том, что мы не можем появиться вместе на людях, мы ничего не выиграем, если станем очередной сенсацией, попадем на телевидение и в прессу, особенно плохо было бы мне, моей карьере могло бы помешать известие, что у меня имеется двойник, у которого даже голос такой же. Более чем двойник. Близнец. Более чем близнец. Вот в этом-то я и хочу убедиться, хотя, честно говоря, мне не верится, что наше сходство является, как вы утверждаете, абсолютным. Вы можете легко это выяснить. Итак, мы должны встретиться. Да, но где. У вас есть какое-нибудь конкретное предложение. Вы могли бы приехать ко мне домой, но ведь у меня имеются соседи, сеньора, которая живет этажом выше, знает, что я сейчас дома, вы представляете, что с ней будет, если она увидит, как я вхожу туда, где уже нахожусь. Я бы мог замаскироваться. Каким образом. У меня есть накладные усы. Этого недостаточно, она еще, чего доброго, спросит вас, то есть меня, она ведь будет думать, что говорит со мной, не скрываюсь ли я от полиции. Вы уверены. Она убирает мою квартиру. Понимаю, надо соблюдать осторожность, и потом, есть еще и остальные соседи. Разумеется. Значит, мы должны встретиться где-нибудь в другом месте, например за городом, где нас никто не увидит и где мы сможем поговорить без помех. Согласен. Я знаю одно подходящее местечко, километрах в тридцати за чертой города. В каком направлении. Это трудно объяснить по телефону, я сегодня же пошлю вам план с необходимыми указаниями, мы встретимся через четыре дня, когда вы уже получите письмо. Через четыре дня будет воскресенье. Ну и что. А почему надо ехать за тридцать километров. Вы же знаете, каковы современные города, надо добраться до окраины, потом пойдут фабрики, за фабриками бараки, уж не говоря о тех поселках, которые давно вошли в город, хотя до сих пор еще не поняли этого. Какое хорошее описание. Спасибо, в субботу я вам позвоню, чтобы окончательно договориться. Хорошо. И есть еще что-то, чего я не хочу от вас скрывать. Что же. Я приеду вооруженным. Почему. Я вас не знаю, мало ли какие у вас могут быть намерения. Если вы думаете, что я способен вас похитить или уничтожить, чтобы остаться в этом мире одному с тем лицом, которое у нас общее на двоих, то не бойтесь, у меня с собой не будет никакого оружия, даже перочинного ножа. Я так плохо о вас не думаю. Но вы будете вооружены. Простая предосторожность. Мое единственное намерение состоит в том, чтобы доказать вам свою правоту, а если вы меня не знаете, то ведь и я вас не знаю, мы находимся в одинаковом положении, вы, правда, никогда меня не видели, но и я видел не вас, а только персонажи, которых вы представляете, так что и в этом отношении мы тоже квиты. Не надо спорить, мы должны спокойно встретиться без предварительного объявления войны. Но я приду безоружным. А мое оружие не будет заряжено. Тогда какой в этом смысл. Считайте, что я собираюсь сыграть одну из своих ролей, роль человека, попавшего в ловушку, из которой он знает, что выберется живым, потому что он прочитал сценарий, одним словом, кино. В истории все происходит как раз наоборот, сначала мы о чем-то узнаем, а потом оказывается, что оно случилось на самом деле. Интересная мысль, я никогда об этом не думал. Я тоже, меня только сейчас озарило. Значит, договорились, встречаемся в воскресенье. Буду ждать вашего звонка. Я вам обязательно позвоню, было очень приятно с вами побеседовать. Мне тоже. До свидания. До свидания, передайте мой привет вашей супруге. Как и Тертулиано Максимо Афонсо, Антонио Кларо находился дома один. Он предупредил Элену, что собирается позвонить преподавателю истории, но хочет быть дома один, потом он ей все расскажет. Жена не стала возражать, она понимает, что без свидетелей он будет чувствовать себя спокойнее, ведя диалог, который, скорее всего, окажется нелегким, но актер никогда не узнает, что Элена дважды звонила из своего турагентства, набрав сначала свой собственный номер, а потом номер Тертулиано Максимо Афонсо, совершенно случайно она звонила как раз в то время, когда ее муж и Тертулиано Максимо Афонсо беседовали друг с другом, она сама не знает, почему она так поступила, как часто бывает очень трудно объяснить причину наших поступков, мы обычно делаем именно то, о чем потом сами же говорим, что не знаем, почему это сделали. Естественнее всего было бы предположить, что в случае, если бы телефон Тертулиано Максимо Афонсо не был занят, жена Антонио Кларо положила бы трубку, не ожидая ответа, вряд ли она назвала бы себя. Говорит Элена, жена Антонио Кларо, вряд ли бы сказала. Я звоню узнать, как вы поживаете, в данной ситуации такие слова были бы неуместными и даже недопустимыми, ибо между этими двумя людьми, хотя они уже дважды разговаривали друг с другом, еще не установилось столь близких отношений, чтобы просто так позвонить и поинтересоваться здоровьем или настроением, оправдать такую фамильярность нельзя даже тем, что речь идет о выражениях условных, ни к чему не обязывающих, разве что мы настроим свой орган слуха на восприятие сложной гаммы полутонов, в своем месте мы уже объяснили наиболее любознательным читателям, какие смысловые оттенки могут подчас скрываться в самых на первый взгляд нейтральных высказываниях. А что касается Тертулиано Максимо Афонсо, то он с явным облегчением откинулся в кресле и глубоко вздохнул, закончив разговор с Антонио Кларо. Если бы его спросили, кто из них двоих, по его мнению, в данный момент ведет игру, он бы, пожалуй, ответил: я, хотя не сомневался бы и в том, что и у его собеседника имеется достаточно оснований, чтобы ответить на этот вопрос таким же образом. Его нисколько не беспокоил тот факт, что место, выбранное для встречи, находится так далеко от города и что Антонио Кларо намеревается прибыть туда вооруженным, хотя он был убежден, что, вопреки уверениям актера, его пистолет, скорее всего, он возьмет именно пистолет, будет заряжен. Почему-то, хотя ему самому такое объяснение казалось абсолютно лишенным логики и здравого смысла, он считал, что накладная борода, которую он собирался надеть, послужит ему надежной защитой, ведь он будет в ней в начале встречи и снимет только потом, когда полное тождество рук, глаз, бровей, лбов, ушей, носов, волос станет совершенно очевидным им обоим. А еще он возьмет с собой зеркало такого размера, чтобы они смогли, когда он снимет бороду, внимательно сличить оба лица, зеркало и произнесет окончательный приговор. Если тождественно то, что на виду, то таким же должно оказаться и все остальное, но он не считал, что им надо будет тут же раздеться догола, чтобы подтвердить это, они ведь не на пляже нудистов и не на конкурсе красоты. Спокойный и уверенный в себе, словно бы этот шахматный ход был предусмотрен им с самого начала, Тертулиано Максимо Афонсо вернулся к своей работе, теперь он думал, что его смелое предложение изучать историю в обратном направлении можно распространить и на описание человеческой жизни, надо только подождать, пока она подойдет к концу, а потом, медленно поднимаясь к верховьям, открывая по пути притоки и совершая плавание и по ним, до самого их начала, ведь каждый из них, даже самый маленький и мелководный, является для себя самого главной рекой, неторопливо и тщательно рассматривая каждый искристый всплеск, каждый бьющий со дна родник, каждую быстрину и каждую заболоченную излучину, взяв за исходный пункт последнюю точку, выстроить повествование, истратив на него столько же времени, сколько длится сама жизнь. Не будем спешить, именно когда мы молчим, нам есть что сказать, пробормотал Тертулиано Максимо Афонсо и продолжил свои занятия. Ближе к вечеру он позвонил Марии да Пас и спросил, не зайдет ли она к нему после работы, и она ответила, что зайдет, но ненадолго, потому что ее мама не очень хорошо себя чувствует, и тогда он сказал ей, чтобы она не приходила, семья важнее всего, но она стала настаивать: я зайду, только чтобы взглянуть на тебя, и он согласился, уточнив: чтобы нам взглянуть друг на друга, как если бы она была его любимой женой, мы-то знаем, что это не так, а может быть, так, но он об этом еще не догадывается, впрочем, не исключено, что он просто хотел как-то поделикатнее закончить фразу, нам неизвестно, какую ложь или какую обманную истину он бы сказал самому себе, и все-таки он был тронут, иногда так приятно, что кто-то говорит, не скрывая, Я только хочу взглянуть на тебя, его взор слегка затуманился, но он уже смахнул непрошеную слезинку, виною всему его одиночество, внезапно оно показалось ему невыносимо тяжелым, как в самые худшие времена. Пришла Мария да Пас, они обменялись поцелуями в щеку, потом сели и начали разговаривать, он спросил, серьезно ли больна ее мать, она ответила, что не очень, обычное недомогание, свойственное ее возрасту, пока оно приходит и уходит, приходит и уходит, но когда-нибудь останется до конца. Он спросил, когда у нее будет отпуск, она сказала, что через две недели, но они, скорее всего, никуда не поедут, не позволит здоровье матери. Он поинтересовался, как идет ее работа в банке, она ответила, что как обычно, то хуже, то лучше. Потом она спросила, не скучно ли ему теперь, после конца занятий, он ответил, что нет, директор школы дал ему задание, он должен составить предложение в министерство о методах преподавания истории. Она сказала: как интересно, они помолчали, потом она спросила, не хочет ли он с ней чем-нибудь поделиться, он ответил, что еще не пришло время, пусть она еще немножко подождет. Она сказала, что будет ждать столько, сколько потребуется, что их разговор в машине после того ужина, когда он признался, что лгал ей, был для нее словно дверь, которая открылась на миг и снова закрылась, но теперь она по крайней мере знает, что их разделяет дверь, а не стена. Он ничего не ответил, только кивнул, а про себя подумал, что хуже всех стен такая дверь, от которой не было и нет ключа, и он не знает, где искать этот ключ и существует ли он вообще. Он молчал, и она сказала: уже поздно, я пойду, и он попросил: посиди еще немного. Мне надо идти, меня ждет мама. Прости. Она встала, он тоже встал, они посмотрели друг на друга и, как и при ее приходе, обменялись поцелуями в щеку. До свидания, сказала она. До свидания, сказал он, позвони мне, когда придешь домой. Хорошо. Они снова посмотрели друг на друга, потом она взяла его за руку, которой он хотел на прощание коснуться ее плеча, и ласково, словно он был ребенком, увела в спальню.
