Во всей мировой истории не случалось ещё ни разу, чтобы река, спокон веку текшая по своему руслу, течь вдруг переставала, как будто кран завернули, продолжим сравнение — представьте себе, что некто мыл руки в раковине, вымыл, выдернул затычку, закрыл кран, вода побурлила немного у стока и исчезла, а капли, остававшиеся на эмалированных стенках, испарились. Попросту говоря, воды реки Ирати ушли, отхлынули, наподобие морской волны, набегающей на береговой урез, исчезли и обнажили дно, а на дне — камни, ил, тину, всякие водоросли и бьющихся, судорожно зевающих, гибнущих рыб. Стало тихо.
Инженеров на месте этого невероятного происшествия не случилось, но они поняли, что творится что-то ненормальное, когда стрелки приборов на пульте засвидетельствовали резкое падение уровня воды — река перестала снабжать водохранилище. Трое специалистов на джипе отправились посмотреть, в чем дело, и по дороге, проложенной по берегу, вдоль плотины, строили разнообразные версии, благо ехать надо было километров пять, так что время для этого было, и, по одной из них, где-то в горах произошел обвал или сошел селевой поток, что и изменило течение реки, а по другой — что это типично галльское коварство, всё французы гадят, несмотря на двустороннее соглашение о совместном использовании гидроресурсов, а по третьей, самой смелой из всех, — что иссяк источник, кладезь, ключ, казавшийся да не оказавшийся вечным. Мнения по этому вопросу разделились. Одному из инженеров, человеку по натуре тихому и склонному к созерцательности, очень нравилось жить в Орбайсете, и он боялся, как бы теперь его не услали куда-нибудь еще. Двое других, напротив, потирали руки от удовольствия, предвкушая перевод на одну из ГЭС по реке Тахо, неподалеку от Мадрида и его Гран-Виа. Обсуждая все эти чаяния и возможности, доехали до той точки, где река впадала в водохранилище, однако никакой реки не обнаружили — вместо неё по уже высохшему руслу текла хилая струйка грязноватой и мутной от ила водицы, которой и бумажный кораблик нести было бы не под силу. Куда, к дьяволу, река запропастилась? — молвил водитель джипа, и нельзя было сформулировать проблему выразительней и точней, ибо разом прозвучали в этом слове и «проп(сть», и «пр(пасть». В растерянности, замешательстве, смятении и тревоге инженеры принялись было вновь обсуждать между собой вышеперечисленные гипотезы, но затем, осознав полнейшую тщету дальнейшей дискуссии, вернулись на ГЭС, а оттуда отправились в Орбайсету, где их ждал весь синклит местных властей, уже оповещенных о таинственном исчезновении реки. Посыпались язвительные и недоуменные вопросы, начались звонки в Памплону и в Мадрид, и результатом этих изнурительных трудов явился очень простой, из трех логично вытекающих один из другого пунктов, приказ: Подняться вверх по течению до истока; установить, что произошло; ничего не говорить французам.
На следующий день, ещё затемно экспедиция отправилась в путь, в сторону границы, держась поблизости от пересохшей реки или держа её, по крайней мере, в поле зрения, и, добравшись до истока, поняли истомленные переходом инспекторы, что Ирати, видимо, приказала долго жить. Воды реки, ревя как маленькая Ниагара, через трещину шириной никак не больше трех метров низвергались под землю. По другую сторону расщелины уже стояли кучкой французы — верхом наивности было бы хоть на миг усомниться, что природный феномен ускользнет от внимания быстрых разумом, исполненных острого галльского смысла картезианцев — по виду сбитые с толку и обескураженные не меньше испанцев, толпившихся по эту сторону: те и другие стали братьями во невежестве. Завязалась беседа, которая, однако, не была ни пространной, ни полезной и состояла, главным образом, из междометий, выражавших вполне законное недоумение, да из новых предположений, робко высказанных испанцами, и проникнута была всеобщим раздражением, не находившим себе достойного объекта. Французы, впрочем, вскоре уже заулыбались — река до границы, как и прежде, принадлежала им, и карту можно было не перекраивать.
В тот же день вертолеты обеих стран облетели место происшествия, засняли его, зависли над ним, спустив на веревочных лестницах наблюдателей, которым наблюдать было решительно нечего, кроме черного разлома и блистающего потока уходящей в него воды. Для того, чтобы был хоть какой-нибудь прок, городские власти Орбайсеты и сопредельного французского Ларро устроили встречу в палатке, разбитой по такому случаю на границе и украшенной флагами — сине-бело-красным французским, желто-красным испанским и наваррским, красным с золотой цепочкой, — дабы всесторонне изучить, какие возможности открывает для развития туризма это уникальное природное явление, и как следует использовать их ко взаимной выгоде. Учитывая недостаточный объем и однозначно случайный характер представленных для анализа материалов, высокое собрание, не выработав документа, строго определяющего права и обязанности сторон, ограничилось тем, что постановило создать смешанную комиссию, которой и поручило в кратчайшие сроки сформулировать круг вопросов, подлежащих обсуждению на следующей, уже вполне официальной встрече. Впрочем, в последнюю минуту совсем уж было достигнутый консенсус подвергся угрозе — причем одновременной — со стороны Мадрида и Парижа в лице соответствующих представителей постоянной комиссии по пограничным конфликтам. Эти господа вдруг задались серьезнейшим вопросом: Как и откуда мы узнаем, на чью территорию выходит образовавшееся отверстие — во Францию или же в Испанию? Мелочь, казалось бы, не заслуживающий внимания пустяк, однако по зрелом размышлении и после приведенных разъяснений щекотливость ситуации стала для всех очевидной. Сомнению, разумеется, не подлежало, что в настоящее время река Ирати протекает исключительно во владениях Французской республики, а именно — по территории департамента Нижние Пиренеи, но если разлом целиком выходит в провинцию Наварра, принадлежащую испанской короне, переговоры должны быть продолжены до тех пор, пока каждая из сторон не получит причитающуюся ей и равную долю. Перед лицом изменившейся ситуации представители властей, приберегли про запас самые сокрушительные аргументы в свою пользу и сошлись на том, что будут вести консультации, чтобы разрешить этот важнейший вопрос к обоюдному удовлетворению. А министерства иностранных дел Испании и Франции в трудолюбиво выстраданном, гладко выструганном совместном документе заявили о неукоснительном намерении продолжать переговоры в рамках вышеназванной постоянной комиссии, в состав коей, естественно, должны быть включены специалисты по геодезии.
В это самое время появились геологи — в большом количестве и богатом национальном ассортименте. Между Орбайсетой и Ларро и прежде уже бродило их сколько-то, а ныне прибыло целое полчище ученых местных и чужеземных специалистов по толчкам, пластам, сдвигам и смещениям — которые принялись обстукивать своими молотками все, что было или казалось камнем. Французский журналист, беспечный циник Мишель, сказал своему испанскому собрату, сосредоточенному Мигелю, уже успевшему сообщить в Мадрид, что трещина аб-со-лют-но испанская, а если быть точным в смысле географическом и национальном, — наваррская: Да заберите вы её себе, — да, именно так выразился нахальный француз, — если она вам так нравится и вы без неё жить не можете, у нас в Сирк-де-Гаварни водопад есть, четыреста двадцать метров высоты, так что эта наизнанку вывернутая артезианская скважина нам даром не нужна. Мигель не нашелся, что ответить, а ведь мог бы — мог бы возразить, что и с испанской стороны Пиренеев водопадов в избытке, высоченных и красивых, эка невидаль — водопад под открытым небом, они все одинаковые, и открыты для всеобщего обозрения, тогда как у трещины Ирати — вот в чем дело-то — дна не видно, где конец — неизвестно, и в этом её сходство с нашей жизнью. Тут встрял в разговор ещё один их коллега, мимоезжий галисиец — они всегда мимо ездят — он и задал вопрос, которого только и не хватало: Куда же идет эта вода? В это время, сухо и резко треща, разгоралась научная перепалка между учеными геологами из обеих заинтересованных стран, а потому вопрос, подобный появлению застенчивого ребенка среди взрослых, услышан был лишь пишущим эти строки. И спрошено было по-галисийски, то есть скромно и робко, и поначалу заглушено галльским звоном, кастильским громом, но потом другие повторили вопрос, взяв себе славу первооткрывателей — малые народы вечно затирают, и это не мания преследования, а историческая очевидность. Ученая дискуссия же стала вовсе недоступной пониманию профанов, но все же можно было уловить, что сталкивается — сперва непримиримо, а потом и вовсе враждебно — доктрина моногляциологическая с доктриной полигляциологической, это в точности как религии — бывает единобожие, бывает многобожие. Кое-какие заявления заслуживали внимания — ну, вот хоть насчет деформаций, природа которых обусловлена либо тектоническими сдвигами, либо — как же мы сами не догадались? — изостатикой, вообразите, компенсаторной эрозии. Более того, исследование пород позволяет утверждать, что горная цепь относится к молодым — в геологическом, разумеется, смысле — горам. Все это, весьма вероятно, обусловило появление трещины — ясно же, что гора, столь часто подвергаемая такому напору изнутри, в один прекрасный день не выдержит и уступит, расколется, развалится, либо — в лучшем и данном случае — треснет. Геологи ничего не знали о каменной плите в Альберийских горах, никогда её не видели — она была далеко отсюда, на одиноком скалистом утесе, туда и близко никто не подходил. А пес по кличке Ардан погнался за крольчонком и не вернулся.
