Пластиковые сумки сильно полегчали с тех пор, как их внесли сюда, ничего удивительного, соседка снизу тоже к ним приложилась, даже дважды, один раз — вчера вечером, да и сейчас, перед уходом, в попытке немного умаслить старушку, о характере которой мы уже получили исчерпывающее представление, ей тоже оставили кое-каких продуктов, сопроводив даяние просьбой хранить у себя ключи, пока не объявятся законные хозяева квартиры, и слезному псу тоже перепадало, ибо только каменное сердце не дрогнет при виде этих молящих глаз, а где он, кстати, в квартире нет, из подъезда не выходил, значит, во дворике, да, именно там и обнаружила его жена доктора, убедившись заодно, что он успел сожрать курочку, атаковав ее столь молниеносно, что та не успела даже подать сигнал тревоги, и если бы старуха с первого этажа, во-первых, видела, а во-вторых, загодя пересчитала кур, то, ей-богу, неизвестно, какая судьба постигла бы вверенные ей ключи. Сознавая, с одной стороны, что совершил уголовно наказуемое деяние, а с другой — что человек женского рода, которого он охраняет, собирается уходить, пес, поколебавшись никак не более мгновения, стремительно выкопал в рыхлой земле ямку и, прежде чем старуха с первого этажа успела выйти на площадку черного хода, чтобы понять происхождение странных звуков, зарыл в ней обглоданный скелет, сумев замести следы преступления, угрызения же совести оставив на потом. Потом дунул по лестнице вверх, именно как дуновение, или, вернее, вихрь, промчался мимо юбок старухи, даже не осознавшей, какой опасности подвергалась только что, и занял свое место у ног хозяйки, громогласно возвестив о свершенном подвиге. Старуха же, услышав этот кровожадный лай, обеспокоилась, хоть, как мы знаем, — слишком поздно, за безопасность своего квохчущего припаса и крикнула, задрав голову кверху: Пса своего на привязи держите, а то как бы он мне кур не передушил. Не беспокойтесь, отвечала жена доктора, он не голодный, мы его покормили, да и вообще сейчас уже уходим. Прямо сейчас, переспросила старуха с оттенком сожаления и с невысказанным желанием быть понятой в каком-то совсем ином смысле, вот вроде такого, например: Как, одну меня оставляете, но к сказанному не прибавила больше ни слова, и напрасно думать, что людям с черствым сердцем не свойственны огорчения, очень даже свойственны, эта вот женщина огорчилась до такой степени, что даже не открыла дверь, чтобы попрощаться с неблагодарными, которым дала свободный проход по своей территории. Она слышала, как те спускаются по лестнице, переговариваясь: Осторожно, не споткнись, Возьмись за мое плечо, Держись за перила, произнося слова, ставшие обычными в мире слепцов, но странным показалось ей, когда одна из женщин сказала: Такая темнотища, ничего не вижу, хоть глаз выколи, то есть сообщила, что слепота у нее иная, не такая, как у всех, что и само по себе удивительно, а кроме того, зачем бы ей надо выкалывать и без того незрячий глаз. Старуха задумалась, силясь понять, но не смогла, голова не соображала, и через некоторое время произнесла, адресуясь к самой себе: Должно быть, я ослышалась. На улице жена доктора вспомнила свои слова и решила, что следует быть повнимательней, ходить, как зрячая, ходи, а вот речи веди подобающие слепой.
На тротуаре возле дома она построила своих спутников в колонну по три, в первую шеренгу поставила доктора и девушку в темных очках вместе с косоглазым мальчиком, во вторую — жену первого слепца и по бокам от нее — его самого и старика с черной повязкой. Она хотела, чтобы все были рядом, а обычная цепочка здесь не годилась из-за хрупкости своих звеньев, того и гляди, порвется, стоит лишь столкнуться с более многочисленной или более напористой группой, и, как в море, когда налетает пароход на утлую фелюгу, разрезая ее пополам, грянут всем известные последствия, а именно — кораблекрушение, катастрофа, обломки, гибнущие в пучине люди, бесполезные крики о помощи, а пароход уже далеко, он даже не заметил, что наделал, какой беды натворил, вот и здесь так будет, слепец — туда, слепец — сюда, и вот уж подхватили их и завертели беспорядочные потоки других слепцов, которые, подобно волнам морским, никогда не останавливаются и куда стремятся, сами не знают, и жена доктора тоже не знает, о ком печься в первую голову, хватать ли за руку мужа или, может быть, косоглазого мальчика, а тем временем скроются с глаз двое других, девушка в темных очках и старик с черной повязкой, тот вообще уже бог знает где, по дороге на кладбище слонов. И потому она обвязывает всех и себя тоже веревкой, которую ночью, пока остальные спали, сплела, смастерила из разорванной на полосы простыни. Не за меня цепляйтесь, говорит она, а за веревку, цепляйтесь что есть силы и ни в коем случае, что бы ни случилось, не выпускайте. Не жмитесь друг к другу, не то споткнетесь, но и не отдаляйтесь чрезмерно, чувствуйте близость соседа, и один лишь косоглазый мальчик избавлен от необходимости осваивать новую тактику и технику передвижения, ибо идет посередке и защищен со всех сторон. Никто из наших слепцов и не подумал поинтересоваться, как плавают и путешествуют слепцы другие, так же ли они связываются воедино, нет ли, но любопытство их, буде проявится, легко удовлетворить, стоит лишь взглянуть окрест, кто может, конечно, и увидишь тогда, что ходят слепцы по большей части кучками, и кучки эти, за исключением тех, которые по внутренним своим, нам неведомым причинам связаны между собой теснее прочих, постоянно, на протяжении всего дня, теряют своих членов и обретают новых, ибо кто-то всегда отстанет и потеряется, а кто-то под действием земного тяготения спотыкнется да и растянется на земле, новенького же примут или отвергнут в зависимости от того, что у него с собой имеется. Старуха с первого этажа медленно отворила окно, ей не хочется обнаруживать эту свою чувствительность, она стесняется ее как слабости, но с улицы уже не доносится ни шагов, ни голосов, ушли, значит, оставили улочку, по которой никто почти не ходит, и старухе надо бы радоваться этому, не придется ни с кем делиться курами своими и кроликами, надо бы, но она не радуется, и из незрячих глаз скатываются две слезы, и в первый раз спрашивает она себя, зачем живет и имеется ли хоть какой-то резон влачить эту жизнь дальше. Ответа не нашла, ответы не всегда появляются вместе с надобностью в них, а часто вообще бывает так, что ожидание ответа и есть единственно возможный ответ.
Избранный ими путь уже через два квартала привел бы их к дому, где располагается холостяцкое жилье старика с черной повязкой, но они решили, не заходя туда, ибо еды там нет, одеждой они обеспечены, книги читать не могут, двигаться дальше. Улицы запружены слепцами, ищущими себе пропитания. Входят в магазины и выходят из магазинов, входят с пустыми руками, с ними же чаще всего и выходят, заводят затем дискуссии, следует ли покинуть этот квартал и начать прочесывание других или же пока не стоит, приводят доводы за и против, и беда-то вся в том, что по всему, как обстоят ныне дела, а дела такие, что вода из кранов не течет, электричества нет, газовые баллоны пусты, и страшно устроить пожар на кухнях, так что стряпать нельзя, да это еще при том условии, что известно, где взять соль, перец там, прочие пряности, масло, это если имеется намерение приготовить блюдо, хоть отдаленнейшим образом напоминающее по вкусу прежнюю пищу, да, впрочем, тут не до жиру, мы бы рады были взять и сварить овощи без затей и изысков, то же и мяса касается, кроме всегдашних кур и кроликов в дело пошли бы и зазевавшиеся собаки и кошки, но опыт есть лучший учитель, и потому даже и эти животные, прежде называвшиеся домашними, научились теперь не доверять умильным словам и ласковым прикосновениям, сбиваются в стаи и сообща отбиваются от охотников, а поскольку они, слава богу, зрячие, то у них и защита, и, если надо, нападение получаются не в пример лучше. Так вот, совокупность всех этих обстоятельств и соображений постепенно убедила людей, что нет для них еды лучше той, которая в консервах, и не только потому, что она чаще всего уже приготовлена, бери да ешь, но и потому, что удобна в транспортировке и легка в использовании. Разумеется, на каждой такой банке-жестянке, содержащей подобный продукт, указана дата, по прошествии которой употребление его в пищу нежелательно, а то и просто опасно, однако народная мудрость без промедления пустила в обращение некую довольно безответственную народную мудрость, симметричную другой, уже постепенно выходящей из употребления и гласящей, что видит око, да зуб неймет, а теперь получается так, что если око не видит, то достается нетребовательному желудку много радости, и оттого, наверно, съедается здесь столько гадости. Шествуя во главе, жена доктора проводит мысленную инвентаризацию еще остающихся у нее припасов, хватит еще на одну трапезу, если псу не давать, ну, да, он обойдется собственными средствами, теми самыми, которые позволили ему так ловко ухватить курицу за горло, обрывая и кудахтанье ее, и самое жизнь. Дома, если память ей не изменяет и если никто в этот дом не проник, хранится порядочный запас консервов, вполне достаточный для супружеской пары, но при посредстве семи ртов запасу этому, даже при условии строжайшей экономии, уготована недолгая жизнь. Завтра придется вновь наведаться в подвал супермаркета, и надо еще решить, одной ли идти, взять с собой мужа или попросить первого слепца, который помоложе и попроворней, выбор спутника зависит от того, что важнее — побольше унести или поживей двигаться, с учетом, само собой разумеется, возможности поспешного отступления. Гниющий на улицах мусор, которого вроде бы со вчерашнего дня стало вдвое больше, вкупе с теми человеческими экскрементами, которые тугими струями вчерашнего ливня обращены в кашицу, и теми, плотными и поносно-жидкими, которые прямо сейчас унесем на своих подошвах мы, проходящие здесь мужчины и женщины, обращают воздух в удушливое, обволакивающе-плотное облако вони, и двигаться в нем можно лишь с большим трудом. На обсаженной деревьями площади с памятником посередине свора собак грызет труп. Должно быть, этот человек умер недавно, не успел еще окоченеть, это становится заметно, когда собаки, ухватив зубами, трясут, мотают его из стороны в сторону, чтобы оторвать мякоть от костей. Невдалеке попрыгивает ворон, ища просвет, чтобы подобраться к падали поближе. Жена доктора отвела глаза, но было уже поздно, из глубины желудка поднялась тягучая спазма, ее вырвало раз, и другой, и третий, так мучительно, словно это собственное ее тело дергала и рвала в разные стороны иная стая собак, называющаяся беспросветным отчаяньем, все, больше не могу, я хочу умереть здесь. Доктор спросил: Что с тобой, и остальные, соединенные веревкой, подошли поближе, спрашивали с испугом: Что случилось, Тебе нехорошо, Наверно, что-нибудь несвежее попалось, А я вот ничего такого не чувствую, И я. Что ж, хорошо вам, вы только слышите, как возятся над трупом псы, как вдруг не в своей тональности кратко каркнул ворон, это в свалке одна из собак цапнула его за крыло, мимоходом, почти беззлобно, и тут жена доктора сказала: Не смогла сдержаться, простите, тут собаки пожирают собаку. Нашу, воскликнул косоглазый мальчик. Ну что ты такое говоришь, наша жива, ходит вокруг тех, но не приближается: После той курочки ему, наверно, и есть не хочется, заметил первый слепец. Ну, получше тебе, спросил доктор. Да, все прошло, пойдемте отсюда. А наша, снова вопросил косоглазый мальчик. Она не наша, она просто увязалась за нами, а теперь, может быть, останется с этими, может быть, и раньше с ними ходила, а теперь вновь повстречала друзей. Мне надо по-большому. Ну, не здесь же, потерпи немного. Не могу, живот болит, так и крутит, пожаловался косоглазый мальчик. И тут же, не сходя с места, облегчился, и жену доктора вывернуло наизнанку еще раз, но уже по другой причине. Пересекли широкую площадь, и, когда остановились в тени деревьев, жена доктора оглянулась. Появились новые собаки, затеялась грызня из-за обглоданных останков. Слезный пес шел оттуда, держа морду у самой земли, словно по следу, привычка, известное дело, потому что на этот раз достаточно было просто взглянуть, чтобы найти ту, кого он искал.
