Остальных слепцов доставили всех вместе. Взяли их дома, одного за другим: и автомобилиста, ставшего самой первой жертвой, и вора, угнавшего у него машину, и девицу в темных очках, и косоглазого мальчика, ах, впрочем, нет, мальчика забрали из больницы, куда отвезла его мать. А саму ее не взяли: хитроумия, которым наделена была жена доктора, не хватило, чтобы заявить, будто она тоже слепая, была она существом простодушным, неспособным лгать даже ради собственного блага. Они вошли в палату, спотыкаясь, ощупывая воздух перед собой, ибо путеводной веревки здесь не было, и учиться приходилось на собственных ошибках, то есть ушибах, косоглазый мальчуган хныкал, звал мать, и девушка в темных очках, взявшаяся утешать его: Не плачь, не плачь, идет, идет твоя мама, благодаря этим самым очкам могла бы с одинаковым успехом о— или по— казаться как слепой, так и зрячей, потому что остальные впустую водили невидящими очами из стороны в сторону, а она, повторяя: Идет, идет твоя мама, словно бы и вправду прозревала в дверях мать, по которой так отчаянно тосковал мальчик. Жена доктора шепнула ему на ухо: Их четверо, двое мужчин, девушка и ребенок. Как выглядят мужчины, вполголоса спросил доктор. Жена описала, и: Этого не знаю, а второй, судя по всему, тот самый, что был у меня на приеме. У мальчика левый глаз косит, а девушка в темных очках, очень хорошенькая. Обоих я смотрел накануне. Слепцы, отыскивая место, где могли бы чувствовать себя в безопасности, производили много шума и потому не слышали этого краткого разговора и думали, наверно, что все здесь — такие же, как они, зрение же утратили слишком недавно, чтобы изощрилась у них сверх нормы способность различать звуки. Наконец, словно разом придя к выводу, что от добра добра не ищут, каждый из них сел на ту кровать, на которую наткнулся, причем мужчины оказались ближайшими соседями, хоть и не подозревали об этом. Девушка продолжала тихонько утешать мальчика: Не плачь, вот увидишь, скоро придет твоя мама. В наступившей после этого тишине неожиданно донесшийся из глубины палаты голос жены доктора: Нас здесь двое, а нас сколько, перепугал новоприбывших, но мужчины промолчали, а ответила только девушка: Значит, теперь четверо, со мной и этим мальчуганом. Кто еще здесь есть, почему не откликаетесь, настаивала жена доктора, и: Еще я тут есть, прозвучал голос мужчины, которому каждое слово давалось словно с большим трудом. И я, сдавленно отозвался еще один. Жена доктора сказала как бы про себя: Пришипились, будто боятся познакомиться друг с другом. Она видела, как вытянули они, словно принюхиваясь, шеи, как сморщили от напряжения лица, причем любопытно, что застыло на них одинаковое выражение смешанного с угрозой страха, вот только боялись они разного и разным угрожали. Чего-то они не поделили, подумала жена доктора.
И в этот миг ожил укрепленный над дверью громкоговоритель, и строгий, привычный к командам голос отчетливо, раздельно и громко произнес: Внимание, повторив это слово трижды, а затем: Правительство страны, выражая глубокое сожаление по поводу того, что во исполнение своего долга и в соответствии со своими полномочиями вынуждено принять ряд безотлагательных и жестких мер по защите всеми имеющимися в его распоряжении средствами населения страны, оказавшейся перед лицом кризиса, вызванного внезапной вспышкой эпидемии слепоты, временно именуемой белой болезнью, рассчитывает, что все граждане проявят сознательность и присущие им, гражданам, гражданские чувства, всемерно препятствуя распространению эпидемии в том, разумеется, случае, если мы имеем дело с нею, а не с необъяснимым в данное время совпадением ряда единичных случаев. Решение об помещении в карантин лиц, пораженных этим недугом, равно как и лиц, имевших с ними какие бы то ни было контакты, а потому подлежащих обсервации, является глубоко и всесторонне продуманным. Правительство полностью сознает свой долг перед народом и надеется, что те, кому адресовано это обращение, как законопослушные граждане, также осознают лежащую на них ответственность и поймут, что изоляция, которой их подвергли, ознаменует их неразрывную связь и нерушимое единство со всем национальным сообществом. Прослушайте правила поведения в карантине: первое, свет должен гореть постоянно, всякая попытка погасить его бессмысленна, выключатели заблокированы, второе, запрещается под страхом немедленной смерти покидать помещение без специального разрешения, третье, по телефону, имеющемуся в каждой палате, разрешается передавать только просьбы о пополнении запаса гигиенических и моющих средств, четвертое, изолированные обязаны ежедневно производить ручную стирку своей одежды, пятое, не предписывается, однако настоятельно рекомендуется избрать в каждой палате старосту, шестое, трижды в день к дверям левого и правого крыльев будут доставляться коробки с продовольствием, предназначенным соответственно для обеих групп, седьмое, все отходы, под которыми следует понимать не только остатки пищи, но также тару и посуду, как то: тарелки и ложки, изготовленные для этой цели из горючих и легковоспламеняющихся материалов, подлежат сожжению, восьмое, сожжение производится на заднем дворе, девятое, изолированные несут ответственность за возможные негативные последствия неосторожного обращения с огнем, десятое, возгорание, случайное или произведенное умышленно, ликвидируется силами и средствами самих изолированных, без вызова пожарной охраны, одиннадцатое, изолированные не вправе рассчитывать на медицинскую помощь в случае заболевания кого-либо из них, равно как и на вмешательство извне для наведения порядка в случае возникновения конфликтов или актов агрессии, двенадцатое, в случае смерти кого-либо из числа изолированных, каковы бы ни были ее причины, тело силами самих изолированных должно быть без соблюдения каких бы то ни было формальностей захоронено у ограды, тринадцатое, все контакты между двумя группами пациентов, размещенными в двух крыльях здания, могут производиться только в центральном вестибюле, через который вами был осуществлен вход в клинику, четырнадцатое, ослепшие незамедлительно переходят во флигель, где содержатся слепые, пятнадцатое, эти инструкции будут передаваться ежедневно, в одни и те же часы, для сведения вновь прибывших. Правительство и Народ надеются, что каждый исполнит свой долг. Спокойной ночи.
В последовавшей за этим тишине прозвенел голос мальчика: Я хочу к маме, но слова эти произнесены были безо всякого выражения, словно бы не живым человеком, а каким-то механическим устройством, которое записало фразу и теперь вдруг не ко времени ее воспроизвело. Доктор сказал: Инструкции, которые нам прочли, ясно дают понять, что нас попросту замуровали заживо, и, похоже, выйдем мы отсюда не раньше, чем наука придумает, как лечить эту болезнь. Голос знакомый, сказала девушка в темных очках. Я — доктор, окулист. Теперь узнала: я вчера была у вас на приеме. Напомните, на что жаловались. У меня был конъюнктивит, был и есть, только теперь, когда я ослепла, это уже не страшно. А ребенок с вами. Нет, это не мой, у меня нет детей. А это уж не тот ли косенький мальчик, которого я смотрел вчера. Тот самый, ответил мальчик с ноткой обиды, ему не понравилось упоминание о его физическом недостатке, да и кому бы понравилось, ибо есть у них, у недостатков, этих и всех прочих, такое свойство — чуть только упомяни о них, как из едва заметных делаются они более чем очевидными. Есть здесь еще кто-нибудь, кого я знаю, спросил доктор, может быть, среди нас тот, кто приходил вчера вместе с женой, он ослеп внезапно, за рулем. Да, я здесь, ответил первый слепец. Ну и кто-то же еще, назовитесь, пожалуйста, нам ведь жить вместе бог знает сколько времени, и потому просто необходимо знать друг друга. Ну, я, процедил сквозь зубы угонщик, полагая, что этого будет достаточно, чтобы обозначить его присутствие, однако доктор настаивал: Судя по голосу, вы человек довольно молодой, стало быть, это не вы обращались по поводу катаракты. Не я. Как вы потеряли зрение. Шел по улице. И. И все, шел и потерял. Доктор открыл было рот, чтобы осведомиться, тонет ли у того все в белизне или во тьме, но прикусил язык, вовремя рассудив, что каков бы ни был ответ и, значит, цвет слепоты, это ничего не изменит. Он протянул неуверенную руку к жене и на полдороге встретил ее руку. Она придвинулась, чтобы поцеловать его в щеку, никто, кроме нее, не видел это отуманенное печалью чело, горькую складку губ, неживые, будто стеклянные глаза, инушавшие страх, потому что казались зрячими, но ничего не видели. Придет и мой черед, подумала она, быть может, это произойдет вот сейчас, в этот самый миг, не дав мне додумать, или в любую другую минуту, ведь у каждого из этих людей случалось такое, или проснусь слепой, или ослепну, когда закрою глаза, чтобы заснуть, и тогда подумаю, что сплю, только и всего.
