На этот раз никто в магазин не вошел, а выручка, поскольку
день был будний, оказалась меньше.
Грабитель на пути к двери остановился, обернулся.
«Сейчас меня застрелят», – подумал Нейсон. Но вместо того,
чтобы выстрелить, грабитель сказал:
– На этот раз я вспомнил про чулок.
И вроде бы улыбнулся под нейлоном. А потом ушел.
Глава 9
Когда Клайтон Блейсделл-младший попал в «Хеттон-хауз», его
возглавляла директриса. Он не помнил ее имени, только седые волосы и большие
серые глаза за очками. Помнил, что она читала им Библию, а утренний сбор всегда
заканчивала словами: «Будьте хорошими детьми, и вас ждет процветание». Однажды
она не появилась на работе, потому что у нее случился удар. Поначалу Блейз
подумал, что люди говорят, будто у нее случился угар, но потом все понял: удар.
Такая головная боль, которая не проходит. Директрису сменил Мартин Кослоу.
Блейз никогда не забывал этой фамилии, и не только потому, что дети прозвали
нового директора Закон
[28]
. Блейз не забывал этой фамилии, потому что Закон
преподавал арифметику.
Уроки арифметики проходили в кабинете №7 с желтым деревянным
полом на третьем этаже, где зимой стоял такой холод, что яйца отмерзли бы и у
бронзовой мартышки. На стенах висели портреты Джорджа Вашингтона, Авраама
Линкольна и сестры Мэри Хеттон. Сестра отличалась бледностью лица, а черные
волосы, забранные назад, на затылке образовывали пучок, похожий на дверную
ручку. Иногда после отбоя темные глаза сестры приходили к Блейзу, чтобы в
чем-нибудь его обвинить. По большей части в тупости. В том, что он слишком туп
для школы, как и говорил Закон.
В кабинете №7 всегда пахло мастикой для пола, а запах этот
вгонял Блейза в сон, даже если он входил в комнату бодрым и отдохнувшим. Под
потолком висели девять ламп в обсиженных мухами матовых шарах, которые в
дождливые дни заливали комнату тусклым, печальным светом. Переднюю стену
занимала черная грифельная доска, над которой закрепили зеленые учебные плакаты
с округлыми, по методу Палмера
[29]
, буквами алфавита, прописными и строчными.
После алфавита шли цифры, от 0 до 9, такие красивые, что от одного их вида ты
чувствовал себя еще большим тупицей и неумехой. Парты были изрезаны
накладывающимися друг на друга слоганами и инициалами. Большая их часть
практически стерлась (столешницы периодически ошкуривали и красили вновь), но
полностью уничтожить следы творчества учеников не удавалось. Все парты
крепились к полу через железные диски. На каждой располагалась чернильница,
наполненная чернилами, изготовленными компанией «Картерс инк». Того, кто
проливал чернила, пороли ремнем в туалете. Пороли и за черные следы от каблуков
на желтом полу, и за баловство на уроке. Последнее называлось Плохим
поведением. Пороли и за многое другое: Мартин Кослоу верил в эффективность
ремня и Палки. Палки Закона в «Хеттон-хаузе» боялись больше всего, даже больше
чудовищ, которые прятались под кроватями маленьких детей. Палка являла собой
березовую лопатку, очень тонкую. Чтобы уменьшить сопротивление воздуха, Закон
просверлил в ней четыре дырки. Он играл в боулинг за команду «Фалмутские
рокеры», и по пятницам иногда приходил в школу в рубашке для боулинга.
Темно-синей, с его именем, вышитым золотыми буквами над нагрудным карманом. Для
Блейза буквы эти выглядели почти (но не совсем) как на палмеровских плакатах.
Закон говорил, что в боулинге, как и в жизни, если человек упорно к чему-то
стремится, страйки придут сами собой. Правой руке после всех этих упорных
тренировок и точных бросков силы хватало, и если он сек кого-то Палкой, боль
была жуткая. Все знали, что он прикусывал язык, когда наказывал мальчика Палкой
за особо Плохое поведение. Иногда прикусывал так сильно, что язык начинал
кровоточить, и какое-то время в «Хеттон-хаузе» был мальчик, который называл его
не только «Закон», но и «Дракула». А потом мальчик исчез, и больше они его не
видели. «Вырвался» – так они говорили про тех, кого взяли в семью и оставили,
может, даже усыновили.
Мартина Кослоу боялись и ненавидели все воспитанники
«Хеттон-хауза», но больше всех боялся и ненавидел его Блейз. С арифметикой у
Блейза очень, очень не ладилось. Он еще мог прибавить два яблока к трем, но с
большим трудом, а сложение четвертинки яблока с половинкой уже находилось за
пределами его понимания. Насколько он знал, яблоко делилось лишь на куски,
которые влезали в рот.
Именно на арифметике Блейз впервые смошенничал – с помощью
своего друга Джона Челцмана, тощего, уродливою, нервного, переполненного
ненавистью мальчишки. Ненависть эта редко давала о себе знать. По большей части
она удачно скрывалась за толстыми линзами перевязанных лейкопластырем очков и
частым визгливо-идиотским смехом. Джон был естественной жертвой для более
старших, сильных парней. И били его регулярно. Мазали лицо грязью (весной и
осенью) и умывали снегом (зимой). Рубашки ему часто рвали. И он постоянно
появлялся из душевой с задом, отхлестанным мокрыми полотенцами. Но всегда
вытирал снег или грязь, заправлял подол разорванной рубашки и продолжал
визгливо смеяться, потирая раскрасневшиеся ягодицы, и ненависть не проявляла
себя. Как и его ум. Учился он хорошо (очень хорошо, ничего не мог с собой
поделать), но в «Хеттон-хаузе» отметки выше «В» ученики получали редко. Не
приветствовались такие отметки. Отметка «А» говорила о том, что ты считаешь
себя умником, а умников ждала трепка.
Блейз тогда начал прибавлять и в росте, и в ширине плеч. В одиннадцать-двенадцать
лет он ничем не выделялся среди остальных, а тут начал расти. Стал таким же
большим, как и многие из ребят постарше. Но он никого не обижал на игровой
площадке и не хлестал полотенцем в душевой. Как-то раз Джон Челцман подошел к
нему, когда Блейз стоял у забора в дальнем конце игровой площадки, ничего не
делая, лишь наблюдая, как вороны садятся на ветки деревьев и взлетают с них. Он
предложил Блейзу сделку.
– В этом полугодии Закон опять будет учить тебя математике,
– напомнил он. – Дроби продолжаются.
– Я ненавижу дроби, – ответил Блейз.
– Я буду делать за тебя домашнюю работу, если ты больше не
подпустишь ко мне этих гадов. Конечно, буду делать ее так, чтобы он ничего не
заподозрил, ни на чем тебя не поймал, но достаточно хорошо, чтобы ты получил
проходной балл. Чтобы потом тебе не пришлось отстаивать.
Джон говорил еще об одном наказании, не таком плохом, как
порка, похоже малоприятном. Наказанного ставили в угол кабинета №7 лицом к
стене. И он не мог взглянуть на часы.
Блейз обдумал предложение Челцмана, покачал головой.
– Он узнает. Меня вызовут на уроке, и он узнает.
