Глен почувствовал вкус собственной крови и забыл о том, что
нужно держать дистанцию. Забыл о желании высмеять этого уродливого парня с
вмятиной во лбу. Просто попер на него, нанося удары обеими руками.
Блейз встретил его, не сдвинувшись с места. Он слышал
доносящиеся откуда-то издалека крики и восклицания других школьников. Они
напоминали ему лай колли в вольере в тот день, когда он понял, что Рэнди
собирается идти до конца.
Глен как минимум трижды хорошо приложился к голове Блейза. У
того перехватило дыхание, воздух он вдохнул с кровью. В ушах зазвенело. Вновь
ударил сам и почувствовал, как боль пронзила руку до самого плеча. И сразу же
кровь изо рта Глена выплеснулась на щеки и подбородок. Глен выплюнул выбитый
зуб. Блейз ударил снова, в то же место. Глен завопил. Как маленький ребенок,
которому дверью защемило пальцы. Перестал махать руками. Его рот являл собой
горестное зрелище. К ним уже бежала миссис Фостер. Юбка развевалась, она
спешила как могла и дула в маленький серебряный свисток.
Правая рука Блейза очень сильно болела там, куда сестра
сделала прививку, и кулак болел, и голова, но он ударил опять, со всей силы,
онемевшей, потерявшей всякую чувствительность рукой. Той самой рукой, что
остановила Рэнди, и бил он так же крепко, как и в тот день в вольере. Удар
пришелся Глену точно в подбородок. Послышался отчетливый хруст, заставивший
всех школьников смолкнуть. Глен покачнулся, глаза его закатились. Потом
подогнулись колени, он рухнул на снег и застыл.
«Я его убил, – подумал Блейз. – Боже, я его убил, как
Рэнди».
Но Глен зашевелился и начал бормотать что-то невнятное, как
бормочут люди во сне. И миссис Фостер уже кричала на Блейза, требуя, чтобы тот
ушел в школу. Уходя, он слышал, как она просит Питера Лавой сбегать в
учительскую и принести аптечку.
Его отправили домой. Временно отстранили от занятий в школе.
Носовое кровотечение остановили пузырем со льдом. Кровоточащее ухо заклеили
пластырем и отправили домой на своих двоих: собачью ферму отделяли от школы
четыре мили. Он уже двинулся в путь, когда вспомнил про пакет с ленчем. Миссис
Боуи каждый день давала ему два ломтя хлеба с арахисовым маслом и яблоко. Не
так чтобы много, но прогулка предстояла долгая, и, как говаривал Джон Челцман,
что-то лучше чем ничего в любой день недели.
Его не пустили в школу, когда он вернулся, но Марджи Турлау
принесла ему пакет с ленчем. Ее глаза покраснели от слез. По выражению ее лица
чувствовалось: она хочет что-то сказать, но не знает как. Блейз очень хорошо
знал, что это за состояние, и улыбнулся. Показывая, что все в порядке. Она
улыбнулась в ответ. Один его глаз совершенно заплыл, поэтому он смотрел на нее
другим.
Пройдя школьный двор, обернулся, чтобы увидеть ее вновь, но
она уже ушла.
– Иди в сарай, – велел Боуи.
– Нет.
Глаза Боуи округлились. Он чуть тряхнул головой, словно
прочищал мозги.
– Что ты сказал?
– Вам больше не захочется меня пороть.
– Об этом судить мне. Иди в сарай.
– Нет.
Боуи двинулся на него. Блейз отступил на два шага, потом
поднял распухший кулак. Застыл в ожидании. Боуи остановился. Он видел Рэнди.
Шея Рэнди переломилась, как ветка кедра на сильном ветру.
– Иди в свою комнату, бестолковый сукин сын.
Блейз пошел. Сел на край кровати. Услышал, как Боуи кричит в
телефонную трубку. Решил, что знает, кто сейчас слушает крики Боуи.
Его это не волновало. Было до лампочки. Что волновало, так
это мысли о Марджи Турлау. Когда он думал о Марджи, ему хотелось плакать, как
иногда хотелось плакать при виде птицы, одиноко сидящей на телефонном проводе.
Он не заплакал. Вместо этого почитал «Оливера Твиста». Текст он уже выучил
наизусть. Запомнил даже слова, значений которых не понимал. В вольере лаяли
собаки. Голодные. Пришло время кормежки, но никто не позвал его, чтобы он их
покормил, хотя он бы покормил, если б его позвали.
Он читал «ОливераТвиста», пока не приехал «универсал» из
«XX». За рулем сидел Закон. От ярости его глаза налились кровью. Рот
превратился в узкую полоску между подбородком и носом. Боуи бок о бок стояли в
длинных тенях январских сумерек и наблюдали за отъездом директора и
воспитанника сиротского приюта.
Когда они прибыли в «Хеттон-хауз», на Блейза накатило
ужасное ощущение, что здесь ему знакомо все, до последней мелочи. Ощущение это
облепило его, как мокрая рубашка. Ему пришлось прикусить язык, чтобы не
заплакать. Прошло три месяца, и ничего не изменилось. «XX» оставался громадой
красного и, похоже, вечного кирпича. Те же окна освещали землю тем же желтым
светом, только теперь ее покрывал снег. Весной снегу предстояло сойти, а свет
остался бы тем же.
В кабинете Закон достал Палку. Блейз мог отнять ее у него,
но он устал бороться. И уже догадывался, что всегда может появиться кто-то
более сильный, с более крепкой палкой.
После того как Закон закончил тренировать руку, Блейза
отправили в общую спальню в Фуллер-Холл. Джон Челцман стоял у двери. Один его глаз
превратился в щелочку в лиловом синяке.
– Привет, Блейз, – поздоровался он.
– Привет, Джонни. Где твои очки?
– Их нет, – ответил он. И тут же закричал: – Блейз, они
разбили мои очки! Теперь я не могу читать!
Блейз подумал об этом. Грустно, конечно, возвращаться сюда,
но так приятно знать, что Джонни его ждал.
– Мы их починим. – И тут же в голове сверкнула идея: – Или
мы поработаем в городе лопатами после очередного снегопада и на полученные
деньги купим тебе новые.
– Ты думаешь, мы сможем это сделать?
– Будь уверен. Ты ведь должен видеть, чтобы помогать мне с
домашними заданиями, верно?
– Конечно, Блейз, конечно.
В Фуллер-Холл они вошли вместе.
Глава 10
«Апекс-центр», занимавший немалый участок у самого шоссе,
мог похвастаться парикмахерской, административным зданием Организации ветеранов
американских зарубежных войн, Апексской Пятидесятнической церковью Святого
Духа, хозяйственным магазином, пивной и мигающей желтой стрелкой-указателем.
Располагался он неподалеку от лачуги, и наутро после второго ограбления
«Тим-и-Джанетс куик пик» Блейз отправился туда. Посетил «Апексский
хозяйственный магазин», где приобрел раздвижную алюминиевую лестницу, которая
обошлась ему в тридцать долларов плюс налог. К лестнице крепилась красная бирка
с надписью:
«УЦЕНЕНА».
С лестницей на спине он зашагал обратно по расчищенной от
снега обочине. Не смотрел ни вправо, ни влево. Ему и в голову не пришло, что на
его покупку могли обратить внимание. Джордж бы об этом подумал, но Джордж
по-прежнему пребывал в отлучке.
