Лестница оказалась слишком длинной, что для багажника, что
для заднего сиденья украденного «форда», но ее удалось расположить поперек
салона, одним концом за водительским сиденьем, другим – на переднем
пассажирском. Покончив с этим, Блейз ушел в дом, включил радиоприемник и слушал
музыку, пока не зашло солнце.
– Джордж?
Нет ответа. Он сварил кофе, выпил чашку, лег. Уснул под
включенное радио, играла группа «Фантом 409». Проснулся уже в темноте, из
радиоприемника доносился гул статических помех. Часы показывали четверть
восьмого.
Блейз встал, приготовил себе некое подобие обеда: сандвич с
копченой колбасой и банка кусочков ананаса в сладком сиропе компании «Доул».
Ему нравились кусочки ананаса в сладком сиропе компании «Доул». Он мог есть их
три раза в день, а потом жалеть, что не осталось на четвертый. Сироп выпил в
три больших глотка, огляделся.
– Джордж?
Нет ответа.
Он кружил по комнате, не находя себе места. Ему недоставало
телевизора. Радио по вечерам компанию не составляло. Будь здесь Джордж, они
поиграли бы в криббидж. Джордж всегда выигрывал, потому что Блейз забывал про
некоторые сдачи, и со счетом у него было совсем плохо (арифметика, понятное
дело), но ему нравился сам процесс игры. Все равно что присутствовать на
скачках. А если Джордж не хотел играть в криббидж, они всегда могли перемешать
четыре колоды и играть в «Войну». Джордж мог играть в «Войну» полночи, пить
пиво и говорить о республиканцах и о том, как они измываются над бедняками.
(«Почему? Я тебе скажу почему. По той самой причине, по какой пес лижет свои яйца:
потому что может».) Но теперь делать было совершенно нечего. Джордж показывал,
как надо раскладывать пасьянс, но Блейз, конечно, ничего не запомнил. Для
похищения время еще не пришло. Он не подумал о том, чтобы украсть из магазина
комиксы и пару-тройку порножурналов.
Наконец уселся со старым изданием «Людей Икс». Джордж
называл «Людей Икс» толпой содомитов, словно они что-то мыли содой, но почему,
Блейз не знал.
Без четверти восемь он задремал вновь. Проснулся в
одиннадцать, голову заполнял туман, Блейз не сразу понял, где находится. Теперь
он мог ехать, если хотел (до Окома-Хайтс добрался бы только после полуночи), но
в этот момент не мог сказать, хочет ли он. Все вдруг стало очень пугающим.
Очень сложным. Об этом следовало хорошенько подумать. Составить
план. Может, он сумел бы сначала найти способ самому проникнуть в дом.
Прикинуться водопроводчиком. Или сотрудником лектрической компании. Нарисовать
схему расположения комнат.
Пустая люлька у плиты дразнила его.
Он опять заснул и увидел тревожный сон. Он преследовал
кого-то по пустынным улицам, выходящим к океану, а стаи чаек кружили над
пирсами и складами и кричали. Он не знал, кого преследует, Джорджа или Джона
Челцмана. А когда начал сокращать расстояние, человек, которого он преследовал,
оглянулся, чтобы насмешливо улыбнуться, и он увидел, что ошибся в своих
предположениях. Потому что убегала от него Марджи Турлау.
Проснулся он на стуле, полностью одетый, но ночь
закончилась. Радио вновь работало. Хенсон Карджилл пел «Прыгай через скакалку».
Он мог пойти на дело в следующую ночь, но не пошел. Днем
вышел из дома и лопатой начал прокладывать длинную и никому не нужную тропу к
лесу. Работал, пока не выдохся. Во рту даже появился привкус крови.
«Я пойду этой ночью», – подумал он, но пошел только в
местный пивной магазин, чтобы посмотреть, не поступили ли новые комиксы. Они
поступили, и Блейз купил три. Заснул над первым после ужина, проснулся в
полночь. Уже поднимался, чтобы пойти в ванную и отлить, когда Джордж заговорил.
– Джордж?
– Ты струсил, Блейз?
– Нет! Я не…
– Ты болтаешься в этом доме, как пес, яйца которому защемило
дверью в курятник.
– Нет! Не болтаюсь! Я столько сделал! Купил хорошую
лестницу…
– Да, и комиксы. Ты неплохо проводил время, сидя здесь,
слушая эту дерьмовую музыку и читая об этих суперменах-гомиках, Блейзер?
Блейз что-то пробормотал.
– Что ты сказал?
– Ничего.
– Наверное, так и есть, раз тебе не хватает духа произнести
это вслух.
– Хорошо… я сказал, что никто не просил тебя возвращаться.
– Почему ты такой неблагодарный жалкий сукин сын?
– Послушай, Джордж…
– Я заботился о тебе, Блейз. Признаю, не занимался
благотворительностью, ты можешь приносить пользу, если тебя направлять должным
образом, но именно я знал, как это делается. Или ты забыл? Мы редко могли
поесть три раза в день, но уж один-то ели всегда. Я следил за тем, чтобы ты
менял одежду и ходил в чистом. И кто говорил тебе, что нужно чистить твои
гребаные зубы?
– Ты, Джордж.
– А теперь ты, между прочим, забываешь их чистить, и рот у
тебя снова как у дохлой мыши.
Блейз улыбнулся. Ничего не мог с собой поделать. Никто не
умел находить такие слова, как Джордж.
– Когда тебе требовалась проститутка, их приводил к тебе я.
– Да, и от одной я подхватил триппер – и шесть недель
мучился всякий раз, когда справлял малую нужду.
– Но ведь я и отвел тебя к врачу, так?
– Да, – признал Блейз.
– Ты у меня в долгу, и должен провернуть это дельце.
– Но ты же не хотел, чтобы я его проворачивал.
– Да, но теперь передумал. Это мой план, а за тобой должок.
Блейз задумался над словами Джорджа. Как обычно, времени на
раздумья ушло много. Потом он выпалил:
– Как можно быть в долгу у мертвеца? Если бы люди проходили
мимо, то слышали б, как я разговариваю сам с собой, задаю вопросы и отвечаю на
них, и решили бы, что я – чокнутый! Возможно, я действительно чокнутый! – В
голову пришла новая идея. – Ты ничего не сможешь сделать со своей долей! Ты
мертв!
– А ты жив? Сидишь, слушаешь по радио все эти тупые
ковбойские песни. Читаешь комиксы и гоняешь шкурку.
Блейз покраснел, уставился в пол.
– Хочешь забывать и грабить один и тот же магазин каждые три
или четыре недели, пока они не организуют там засаду и не схватят тебя за жопу?
А в промежутках будешь сидеть и смотреть на эту паршивую кроватку и долбаную
люльку?
– Люльку я порублю на дрова.
– Посмотри на себя. – В голосе Джорджа слышалось что-то
помимо грусти. Вроде бы тоска-печаль. – Одни и те же штаны две недели. Пятна
мочи на трусах. Тебе нужно побриться и давно пора подстричься… а ты сидишь в
этой лачуге посреди гребаного леса. Мы жили совсем не так. Или ты этого не
видишь?
