– За время уборки урожая ни у одного из вас ничего не
пропало. Не было ни угона автомобиля, ни взлома дома, ни поджога сарая. Ни у
кого не украли даже столовой ложки. Я хочу лишь одного – показать этим детям,
что дает человеку добропорядочная жизнь. Как они себя поведут после того, как
это увидят, зависит только от них. Неужто никто из вас никогда не увязал в
грязи так, что не мог вылезти без посторонней помощи? Я не спрашиваю вас, как
вы можете так себя вести и продолжать называться христианами, потому что один
из вас наверняка найдет ответ в том, что я называю «Святой-Джо-сделай-по-моему»
Библией. Но святая ворона! Как вы можете по воскресеньям читать главу о добром
самаритянине, а уже в понедельник вечером говорить такое, как сейчас?
Вот тут взорвалась Беатрис Маккафферти. Тяжело поднялась с
раскладного стула, который благодарно заскрипел, и, не дожидаясь разрешения
мистера Ведущего, закричала:
– Хорошо, давайте с этим разберемся! С тем, что там
творится! Ты хочешь стоять здесь, Гарри Блуноут, и говорить, что между
мальчиками в одних домиках и девочками в других ничего не происходит? – Она
оглядела присутствующих, суровая, как лопата. – Я вот думаю, а может, мистер
Блуноут только вчера родился? Интересно, знает ли он, что происходит глубокой
ночью, если это не грабеж и не поджог сарая?
Гарри Блуноут молча выслушал эту тираду. Стоял по другую
сторону зала собраний, заложив большие пальцы рук за подтяжки. Лицо его
оставалось таким же дымчато-ржавым, как и у любого другого фермера. Только в
уголках глаз вроде бы прыгали смешинки. Может, и нет. А когда понял, что
продолжения не будет, ответил спокойно и сухо:
– Я никогда не подглядывал, Беатрис, но чертовски уверен,
что это не изнасилование.
После чего вопрос «отложили для последующего обсуждения».
Такой в современной Новой Англии является вежливая формулировка понятия
«навсегда положить под сукно».
* * *
Джон Челцман и другие мальчишки из «Хеттон-хауза» с самого
начала с нетерпением ждали этой поездки, а вот Блейз сомневался. Когда речь
заходила о «работе на стороне», он сразу вспоминал ферму Боуи.
Той-Джем только и говорил о том, что найдет девушку, с которой
«станцует джаз». Блейз не считал необходимым тратить на это так много времени.
Он все еще вспоминал Марджори Турлау, но какой смысл думать об остальных?
Девушки любили крутых парней, которые могли показать себя, как те парни в
фильмах.
А кроме того, девушки его пугали. Пойти в туалетную кабинку
«XX» с драгоценным экземпляром «Герлдайджест» Той-Джема и погонять шкурку – его
это полностью устраивало. Доставляло удовольствие, когда становилось невмоготу.
Из услышанного от других парней следовало, что ощущения, которые ты получаешь
от дрочки и от того самого, совершенно одинаковые, и к тому же у дрочки был еще
один плюс: ты мог делать это хоть пять раз на дню.
В пятнадцать лет Блейз окончательно превратился в здоровяка.
Ростом шесть с половиной футов, с плечами шириной (Джон измерил веревкой)
двадцать восемь дюймов. Волосы у него были каштановые, жесткие, густые,
блестящие. Если он растопыривал пальцы, то кончик мизинца отстоял от кончика
большого пальца на фут, то есть кулаки впечатляли. А бутылочно-зеленые, яркие,
притягивающие глаза совсем не казались глазами тупицы. Рядом с ним другие юноши
его возраста выглядели пигмеями и тем не менее частенько подшучивали над ним.
Они признали Джона Челцмана (теперь его звали Джей-Си или Джиперс Крайп
[49]
)
персональным талисманом Блейза, а после Бостонского загула оба парня стали
народными героями закрытого общества «Хеттонхауз». Впрочем, Блейз занял в этом
обществе еще более почетное место. И любой, кто когда-нибудь видел малышей,
облепивших сенбернара, поймет, о чем речь.
Когда они прибыли на черничную плантацию, Дуги Блуноут уже
ждал их, чтобы развести по домикам. Сказал им, что в это лето они будут делить
домики-на-стремнине с полудюжиной парней из исправительного центра
Саут-Портленда. Все разом поджали губы. Парни из «Саут-Портленда» славились
своей драчливостью.
Блейза определили в домик №3, с Джоном и Той-Джемом. После
поездки в Фасолевый город Джон еще больше похудел. Его ревмокардит доктор
«Хеттон-хауза» (курящий «кэмел» старичок, которого звали Дональд Хуг) принял за
грипп. В результате болезнь свела Джона в могилу. Но годом позже.
– Вот ваш дом. – Лицом Дуглас Блуноут напоминал отца, за
исключением странно выцветших глаз. – До вас тут жили многие мальчики. Если дом
вам понравится, заботьтесь о нем, чтобы его смогли использовать мальчики и
после вас. Здесь есть дровяная печь на случай, если вы замерзнете, хотя я в
этом сомневаюсь. Кроватей четыре, так что вы можете выбирать. Если мы возьмем
кого-то еще, ему придется спать на оставшейся. Для закусок и кофе есть
электрическая плитка. Перед тем как выйти из дома утром, обязательно выдерните
штепсель из розетки. Перед тем как вечером улечься спать, обязательно выдерните
штепсель из розетки. Вот пепельницы. Ваши бычки должны быть здесь. Не на полу.
Не во дворе. Никакой выпивки и игры в покер. Если я или мой отец поймаем вас
выпивающими или играющими в покер, вы отсюда уезжаете. Никаких вторых шансов.
Завтрак в шесть. В большом доме. Ленч в полдень, вам привезут его туда. – Он
махнул в сторону черничных полей. – Ужин в шесть, в большом доме. Начнете
работать завтра в семь. Доброго вам дня, джентльмены.
После его ухода они осмотрели дом. Как выяснилось, не самое
плохое место. Плита – старинный «Инвинсибл» с небольшой жаровней. Кровати на
полу. Впервые за долгие годы им предстояло спать не на двухъярусных нарах. Они
обнаружили, что в доме, помимо кухни, есть одна большая общая комната и две
спальни. Был и книжный шкаф – ящик из-под апельсинов. В «шкафу» лежали четыре
книги: Библия, руководство по сексу для молодых людей, «Десять вечеров в
баре»
[50]
и «Унесенные ветром». Выцветший ковер лежал на полу, а сам пол, из
свободных, не сцепленных друг с другом досок, отличался от плиточных и
навощенных полов «XX». Эти доски громыхали под ногой.
Пока другие застилали кровати, Блейз вышел на крыльцо, чтобы
посмотреть на реку. В этом месте она текла уже не так быстро, но чуть выше по
течению он слышал убаюкивающий гул порога. Искривленные деревья, ивы и дубы,
нависали над водой, словно любовались своими отражениями. Стрекозы и мошкара
кружили над самой поверхностью, иногда касаясь воды. Где-то далеко стрекотала
цикада.
Блейз почувствовал, как в нем начинает ослабевать
напряжение.
Сел на верхнюю ступеньку крыльца. Через какое-то время
появился Джон, примостился рядом.
