– За руль сяду я, – добавил он, поднимаясь на подножку.
Увидел вытянувшееся лицо Блейза и улыбнулся. – Придет и твой черед, Жеребец… то
есть Блейз.
– Хорошо. А где Сонни?
– Готовит обед, – ответил Блуноут, выжав педаль сцепления и
включив первую передачу. – Свежую рыбу, если нам повезет; мясное жаркое, если
нет. Поедешь со мной в город после обеда?
Блейз кивнул, от счастья не в силах вымолвить ни слова.
В тот вечер он вместе с Дугласом наблюдал, как Гарри Блуноут
торговался с покупателем из «Федерал фудс, инк.» и получил-таки свою цену.
Когда поехали домой, за руль «форда» сел Дуглас. Все молчали. Глядя на дорогу,
бегущую под лучами фар, Блейз подумал: «Я куда-то иду». Потом подумал: «Я
куда-то пришел». Первая мысль наполнила его счастьем. От второй счастье
захлестнуло его с головой, даже захотелось плакать.
Дни складывались в недели, ничем не отличаясь друг от друга.
Ранний подъем. Плотный завтрак. Работа до полудня. Плотный ленч в поле (Блейз
мог съесть четыре сандвича, и никто не говорил ему ни слова). Работа до
послеполуденной грозы или до того момента, как Сонни звонил в большой бронзовый
обеденный колокол. Его гулкие удары далеко разносились по жаркому дню, напоминая
звон, который слышишь в ярком сне.
Блуноут начал разрешать Блейзу ездить на поле и обратно по
второстепенным дорогам. Грузовик он водил все лучше, выказывая просто
гениальные способности. Ни единожды не рассыпал ни одного из контейнеров с
ягодами, установленных в деревянную решетку. После обеда часто ездил в Портленд
с Гарри и Дугласом и наблюдал, как Гарри продает чернику представителям
различных продовольственных компаний.
Июль исчез, скрылся там, куда уходят закончившиеся месяцы.
Минула половина августа. До конца лета оставалось совсем ничего. Мысли об этом
вызывали у Блейза грусть. Скоро возвращение в «Хеттон-хауз». Потом зима. Блейз
с ужасом думал об еще одной зиме в «Хеттоне».
Он понятия не имел о том, как сильно приглянулся Гарри
Блуноуту. Большой мальчик был прирожденным миротворцем, и никогда сбор ягод не
шел так хорошо. Лишь однажды подрались двое мальчишек. Обычно драк бывало не
меньше шести. Генри Жиллетт обвинил другого парня из «Саут-Портленда» в
жульничестве при игре в «очко» («очко» – не покер, так что запрет Блуноута
формально не нарушался). Блейз просто поднял Жиллетта за шкирку и вынес вон.
Потом заставил другого парня вернуть Жиллетту деньги.
А потом, в третью неделю августа, случилось знаменательное.
Блейз потерял девственность.
Девушку звали Энн Брэдстей. Она попала в «Питтсфилд» за
поджог. Они с бойфрендом, прежде чем их поймали, успели поджечь шесть хранилищ
картофеля, расположенных между Прескью-Айл и Марс-Хилл. Подожгли, по их словам,
потому что не могли придумать себе другого занятия. И им нравилось наблюдать,
как горят хранилища. Энн сказала, что Кертис приходил к ней и говорил: «Пойдем
поглядим, как готовится картофель фри», – и они шли. Судья (он потерял в Корее
сына, которому тогда было столько же лет, сколько и Кертису Пебблу) не оценил
такой скуки, не проявил ни малейшего сочувствия. И приговорил бойфренда Энн к
шести годам в «Шоушенке», тюрьме штата Мэн.
Энн получила год в – как говорили девушки – «Питтс-филдской
фабрике „Котекс“».
[54]
Если на то пошло, она ничего не имела против. Отчим
изнасиловал ее, когда ей было тринадцать, старший брат бил, когда напивался,
что случалось часто. В сравнении с такой семейной жизнью «Питтсфилд» казался
увеселительной поездкой.
Энн не была побитой жизнью девушкой с золотым сердцем –
просто побитой. Озлобленностью не отличалась, а вот от своего не отказывалась,
блестящее высматривала, как ворона. Той, Брайан Уик и еще двое парней из
«Саут-Портленда» объединили свои ресурсы и предложили Энн четыре доллара за
соблазнение Блейза. Безо всякого мотива, кроме любопытства. Никто ничего не
сказал ни Джону Челцману (боялись, что он передаст Блейзу), ни Дугу Блуноуту,
но все остальные знали.
Каждый вечер кто-нибудь из юношей, которые жили в
домах-на-стремнине, шел в большой дом с двумя ведрами для воды: из одного пили,
из другого умывались. В этот вечер идти предстояло Тою, но он сослался на боль
в животе и предложил Блейзу четвертак, если тот принесет воды.
– Не надо, все нормально, я и так принесу, – ответил Блейз и
взял ведра.
Той подмигнул сэкономленному четвертаку и пошел к своему
другу Брайану.
Ночь выдалась темной и благоухающей. Оранжевая луна только
что поднялась. Блейз шел мерным шагом, ни о чем не думая. Ведра, которые он нес
в одной руке, стукались друг о друга. Когда ладонь легла на его плечо, он едва
не подпрыгнул.
– Могу я пойти с тобой? – спросила Энн и подняла свои ведра.
– Конечно, – ответил Блейз. А потом его язык прилип к нёбу,
и он начал краснеть.
Бок о бок они пошли к колодцу. Энн тихонько посвистывала
сквозь почерневшие зубы.
Когда пришли, Блейз сдвинул крышку. Глубина колодца не
превышала двадцати футов, но галька, сброшенная в эту каменную, уходящую вниз
трубу, падала в воду с загадочным, глухим всплеском. Вокруг забетонированной
площадки в изобилии росли тимофеевка и розы. Полдюжины дубов, как часовые,
стояли полукругом. Луна светила сквозь крону одного из них, подсвечивая листву.
– Могу я набрать тебе воды? – спросил Блейз. Его уши горели.
– Да? Это будет чудесно.
– Конечно, – ответил он, не задумываясь над ее словами. –
Конечно, будет.
Он подумал о Марджи Турлау, хотя девушка ничем ее не
напоминала.
На колодце лежала веревка, привязанная к вделанному в бетон
железному кольцу. Блейз привязал свободный конец к одному из ведер. Бросил в
колодец. Раздался всплеск. Они подождали, пока ведро наполнится.
Энн Брэдстей соблазнять не умела. Поэтому просто положила
руку на промежность Блейза и ухватилась за член.
– Эй! – в удивлении воскликнул он.
– Ты мне нравишься, – сказала она. – Почему бы тебе не
трахнуть меня? Хочешь?
Блейз смотрел на нее, остолбенев от изумления… хотя одна
часть его тела, в ее руке, ясно давала понять, каким будет ответ. Девушка
подняла подол длинного платья, обнажив бедра. Худенькие, конечно, но лунный
свет льстил ее лицу. Как и тени.
Блейз неуклюже поцеловал ее, облапив руками.
– Слушай, а у тебя тут целая дубина, да? – спросила она,
жадно хватая ртом воздух (и еще сильнее сжимая член), – Только осторожнее,
хорошо?
