– Ладно, – раздался голос Джорджа, когда Блейз уже подумал,
что тот ушел навсегда. – Вот что ты должен сделать. Ограбь маленький магазин.
Не большой. Маленький. Тот семейный магазинчик на шоссе №1, где мы покупали
разную мелочевку, вполне подойдет.
– Хорошо.
– «Кольт» все еще у тебя?
– Под кроватью, в коробке из-под обуви.
– Возьми его. И натяни чулок на лицо. Иначе парень, который
работает в ночную смену, узнает тебя.
– Хорошо.
– Пойдешь туда в субботу вечером, перед самым закрытием.
Скажем, без десяти час. Они не берут чеки, поэтому ты сможешь забрать две-три
сотни баксов.
– Конечно! Это здорово!
– Блейз, и вот что еще.
– Что, Джордж?
– Вытащи патроны, понял?
– Конечно, Джордж. Я это знаю, так мы всегда и делаем.
– Так мы всегда и делаем, точно. Вот такой у нас расклад.
Ударь этого парня, если придется, но сделай все, чтобы этот случай попал
максимум на третью страницу местной газеты. Никаких первых полос.
– Хорошо.
– Ты – ослиная жопа, Блейз. Ты это знаешь, так? Тебе этого
никогда не провернуть. Может, будет лучше, если ты попадешься на мелочевке.
– Я не попадусь, Джордж. – Нет ответа.
– Джордж?
Нет ответа. Блейз сдался и включил радио. К ужину он все
забыл и накрыл стол на двоих.
Глава 4
Клайтон Блейсделл-младший родился во Фрипорте, штат Мэн.
Через три года его мать сшиб грузовик, когда она переходила Главную улицу с
пакетом продуктов. Она погибла мгновенно. Шофер был пьян и управлял автомобилем
без водительского удостоверения. На суде сказал, что очень сожалеет. Плакал.
Обещал вновь вернуться к «Анонимным алкоголикам». Судья назначил ему штраф и
приговорил к шестидесяти дням. У маленького Клая началась Жизнь с Отцом,
который многое знал о выпивке, но ничего – об АА. Клайтон-старший работал
подборщиком и сортировщиком на «Супериэр миллс» в Топшэме. Другие рабочие
говорили, что иногда даже видели его трезвым.
Клай уже читал, когда пошел в первый класс, и без проблем
мог прибавить к двум яблокам три, получив правильный результат. Даже тогда он
был крупным для своего возраста мальчиком, и хотя во Фрипорте многие вопросы
решались кулаками, у него не возникало проблем на игровой площадке, пусть он
обычно являлся туда с книгой, зажатой в левой руке или под мышкой. Но его отец
был куда крупнее, поэтому других детей интересовало, с каким синяком или
повязкой Клай Блейсделл придет в школу в следующий понедельник.
– Будет чудом, если он вырастет без тяжелого увечья или отец
его не убьет, – как-то раз сказала в учительской Сара Джолисон.
Чуда не произошло. Одним субботним похмельным утром
Клайтон-старший, пошатываясь, вышел из спальни квартиры на втором этаже,
которую они занимали с сыном. Клай в это время сидел на полу гостиной, смотрел
мультфильмы и ел «Эппл джекс»
[24]
.
– Сколько раз я говорил тебе, не ешь здесь это дерьмо? –
осведомился Старший у Младшего, потом поднял сына и сбросил с лестницы. Клай
приземлился на голову.
Отец спустился вниз, поднял его, отнес наверх, бросил снова.
После первого падения Клай остался в сознании. После второго отключился. Отец
опять спустился вниз, поднял сына, принес наверх, оглядел. Пробурчал: «Гребаный
сукин сын», – снова бросил вниз.
– Вот, – сказал он лежащему у подножия лестницы Клаю, более
всего напоминающему тряпичную куклу. – Может, теперь ты подумаешь дважды,
прежде чем снова принесешь в гостиную это гребаное дерьмо.
К сожалению, с тех пор Клай уже не мог хоть о чем-то
подумать дважды. Три недели он пролежал в коме в Портлендской центральной
больнице. Лечащий врач полагал, что мальчик останется в таком состоянии до
самой смерти, превратившись в человеческий овощ. Но Клай очнулся. К сожалению,
слабоумным. Времена, когда он не расставался с книжкой, канули в Лету.
Власти не поверили отцу Клая, когда тот заявил, что мальчик
получил все эти травмы, случайно свалившись с лестницы. Не поверили они и его
утверждению, что четыре сигаретных ожога на груди ребенка – результат какой-то
кожной болезни.
Клай больше не увидел той квартиры на втором этаже. Опеку
над ним взял штат, и из больницы он отправился в приют, где его сиротская жизнь
началась с того, что на игровой площадке двое мальчишек выбили из-под него
костыли и убежали, смеясь, как тролли. Клай подобрал костыли и поднялся. Не
заплакал.
Его отец протестовал против решения органов опеки как в
полиции, так и, куда более активно, в нескольких барах. Грозил обратиться в
суд, чтобы вернуть сына, но так и не обратился. Заявлял, что любит Клая, и,
возможно, действительно любил, да только любовь эта оборачивалась синяками и
ожогами. Так что в приюте мальчику было лучше.
Но не намного лучше. Приют «Хеттон-хауз» в южном Фрипорте
особых удобств не предоставлял, и детство у Клая было жутким, пусть ситуация
несколько выправилась после того, как зажило его тело. Тогда по крайней мере он
смог ясно дать понять самым отъявленным задирам, что на игровой площадке им
лучше обходить стороной и его, и тех детей помладше, которые обращались к нему
за защитой. Задиры называли его Болваном, Троллем, Конгом, но он ничего не имел
против этих прозвищ и оставлял задир в покое, если они не трогали его. Они и не
трогали, после того, как он накостылял тем, кто пытался тронуть. Злым Клай не
был, но, если его провоцировали, становился опасным.
Дети, которые не боялись Клая, называли его Блейзом, и со
временем он так свыкся с этим прозвищем, что оно заменило ему имя.
Однажды он получил письмо от отца. «Дорогой сын, –
говорилось в письме, – как ты поживаешь? У меня все отлично. Работаю в эти дни
в Линкольне, катаю бревна. Все было бы хорошо, если бы эти б***и платили за
сверхурочные. ХА! Я собираюсь купить небольшой ломик и пошлю за тобой, как
только это сделаю. Что ж, напиши мне короткое письмо и расскажи своему старому
папе, как у тебя дела. Можешь прислать фотографию». Завершала письмо подпись:
«С любовью, Клайтон Блейсделл».
У Блейза не было фотографии, чтобы отослать отцу, но он мог
бы ему написать (учительница музыки, которая приходила по вторникам помогла бы,
в этом он не сомневался), да только на грязном измятом конверте не было
обратного адреса. Лишь адрес получателя: «Клайтону Блейсделлу-младшему
„Сиротский приют“ во ФРИТАУНЕ, МЭН».
