— Вы прибыли с полуденным пароходом?
Она не дала поймать себя с поличным:
— Я посуху добиралась. Через Краниди.
Изредка этот маршрут избирали родители, страдающие морской болезнью, — в Афинах садишься на поезд, в Коринфе пересаживаешься, в Краниди ловишь такси, а на побережье нанимаешь лодочника, чтоб перевез тебя на Фраксос; поездка съедает целый день, и, не владея разговорным греческим, в путь лучше не пускаться.
— Почему так сложно?
— У Мориса всюду шпионы. Тут, в деревне.
— Вот с этим я, пожалуй, спорить не стану.
Я снова выглянул из-за ствола. Троица невозмутимо миновала поворот к часовне и теперь удалялась; сероватая лента дороги, черный кустарник, темное море. Идущие, несомненно, были теми, кем и представлялись со стороны: случайными прохожими.
— Слушайте, мне все это надоело до чертиков, — сказал я. — Любая игра хороша до тех пор, пока не коснется нежных чувств.
— Да я, может, с вами согласна.
— Слыхали, слыхали. Извините, не впечатляет.
— Но ведь она вас вправду одурачила, — понизив голос, сказала Джун.
— Причем куда ловчее, чем это пытаетесь сделать вы. И всю эту проблематику мы с ней, кстати, уже обсудили. Лучше ответьте-ка, где она?
— В данный момент? Очевидно, в постели, со своим постоянным любовником. У меня перехватило дух.
— С Морисом?
— Нет; с тем, кого вы называете Джо.
Я рассмеялся; это уж слишком.
— Ладно, — сказала она. — Не хотите верить, не надо.
— А вы придумайте что-нибудь поубедительней. А не то заскучаю и пойду домой. — Молчание. — Вот, оказывается, почему он так внимательно наблюдал, как мы с ней друг друга ласкаем.
— Если вы по-настоящему ласкаете женщину каждую ночь, вполне это зрелище стерпите. Тем более коли соперник ваш — дутый.
Она с поразительным упорством тщилась всучить кота в мешке клиенту, который уже имел случай его приобрести.
— Как вам самой не тошно. Прекратите.
Я повернулся и пошел прочь, но она схватила меня за руку.
— Ну пожалуйста, Николас… кроме всего прочего, мне негде переночевать. В деревенском доме нельзя показываться.
— Обратитесь в гостиницу.
Никак не отреагировав на мою грубость, зашла с другого боку: — Завтра они сюда непременно заявятся, и, когда меня припрут к стенке, неплохо б вам быть рядом. Авось выручите. Больше мне от вас ничего не надо. Честно.
В какой-то миг ее голос зазвучал искренне, а последнее слово она выговорила с улыбкой, в которой счастливо сочетались раскаянье и мольба о помощи. Я чуть-чуть смягчился.
— Зря вы рассказали мне сюжет «Сердец трех».
— А что, сюжет неправдоподобный?
— Неправда начинается, когда на сюжет книги натягивают действительные события. И вы это прекрасно знаете.
— Не пойму, чего такого необычного в том, что мы вами повстречались… — Избегая смотреть на меня, замотала головой.
— Я должен переспать с вами. Так задумано?
— Да нет, но на случай, если вам доведется узнать о Жюли всю правду и… — Снова покачала головой.
— Зачем так долго тянуть?
— Затем, что… вижу, вы мне так и не поверили.
— Больно уж сладко вы поете.
Я уже не заботился о том, чтоб спрятать иронию. Вдруг она подняла на меня глаза, распахнутые, ровно у доверчивого дитяти.
— Принимаю ваш вызов; не будем тянуть. Может, хоть тогда вы перестанете сомневаться.
— Чем дольше я знаком с вами обеими, тем беззастенчивей вы врете.
— Вы и ей, и мне по сердцу пришлись — это, что ли, вранье? Или — что мне жаль вас? И себя жаль. Но это к слову.
Я глядел на нее, прикидывая, как расставить ловушку похитрее. Впрочем, яснее ясного, что я нынче не охотник, а дичь.
— Жюли рассказала, что я написал вашей маме?
— Да.
— Пару дней назад пришел ответ. Любопытно, что она скажет, когда я еще раз напишу ей и сообщу, чем занимаются ее дочурки вместо того, чтоб в кино сниматься.
— Ничего не скажет. Потому что ее в природе не существует.
— А, так у вас просто случайно обнаружился в Серн-Эббес знакомый, который шлет вам свои весточки и пересылает чужие?
— Я вообще не бывала в Дорсете. И фамилия моя настоящая не Холмс. И зовут меня не Джун, кстати.
— Конечно-конечно. Опять двадцать пять. Роза и Лилия?
— Не Роза, а Рози. Но в общем, да.
— Бред.
Оглядела меня, что-то быстро прикинула.
— Дословно не припомню, но мифическая мамочка написала вам примерно следующее: дорогой мистер Эрфе, я вручила ваше письмо мистеру Вэльями, директору начальной школы. Потом что-то вроде того, что переписываться с французскими и американскими школьниками детям навязло в зубах. А дочки ее совсем забыли. Так или нет?
Тут уже я осекся; почва под ногами мгновенно обернулась зыбучим песком.
— Извините, — сказала она, — но есть такая штука под названием «универсальный штемпель». Письмо сочинили здесь, наклеили английскую марку, и — р-раз… — Движение, каким экспедитор метит конверт. — Теперь поверили?
Охваченный паникой, я попытался заново осмыслить все со мной происшедшее: коли они вскрывали отправляемые письма…
— А письма, адресованные мне, вы тоже читали?
— Увы — читали.
— Значит, вам известно о…
— О чем?
— О моей австралийской подружке.
Передернула плечами: конечно, известно. Однако я каким-то наитием понял, что она ничего не знает. Попалась!
— Что ж, расскажите.
— О чем?
— О том, что с нею сталось.
— У вас был роман.
— А потом? — Снова повела плечами. — Вы ж просматривали всю мою почту. И не можете не знать.
— Знаем.
— И то знаете, что во время каникул мы все-таки встретились с ней в Афинах?
Она опешила, стараясь разобраться, когда я говорил правду, а когда лгал. Помедлила, ответила на мою улыбку, но не проронила ни слова. Письмо ее матери я бросил на письменный стол — Димитриадис или кто-то другой мог забраться в комнату и прочесть его. Но письмо Энн Тейлор вместе со всем содержимым я надежно припрятал — запер в чемодан.
— Мы действительно все про вас знаем, Николас.
— Докажите. Встречались мы с ней в Афинах или нет?
— Вам отлично известно, что нет.
Я без промедления вкатил ей пощечину. Не в полную силу, дабы не вышло синяка, только поболело немножко, но она все равно закаменела.
